Послушай, дед!

До прихода Нового года оставалось несколько часов, поэтому в доме на Голливудских холмах всё было готово к приезду гостей: комнаты чисто убраны, мусор вынесен, лестница подсвечена множеством мелких огоньков. Даже входную дверь украшала рождественская гирлянда. Но главным атрибутом, вызывающим гордость хозяев, конечно же, была бутафорная ель. Пышная, величавая, она важно красовалась в углу просторной гостиной и, как и водится, скрывала у подножия фигуру Санта-Клауса из папье-маше. В самом доме было тихо: устав от дневных забот, хозяева решили перед приходом праздника устроить маленький отдых и разбрелись по комнатам, где каждый устроил привал по собственному усмотрению. Кто-то уткнулся в ноутбук, общаясь с друзьями, кто-то растянулся на диване, прихватив любимый журнал. Ведь встреча Нового года — дело серьёзное, и, чтобы сделать это достойно, нужно немало сил. Часы в гостиной мелодично отметили очередной полный круг по циферблату, когда дверь в неё тихо приоткрылась. В образовавшуюся узкую щель просунулась чья-то рука, зашарившая по стене в поисках включателя. Её старания не увенчались успехом, поэтому дверь распахнулась шире, давая доступ любопытной физиономии старшего Лето. Недоуменно хлопая ресницами, он пытался понять, куда же подевался злосчастный тумблер, но, заметив зажжённую ёлку у окна, оставил попытки его отыскать. Натомест он вкрадчиво огляделся и, убедившись, что в комнате никого нет, тихонько прошмыгнул внутрь. — Послушай, дед! — шепнул при этом красующейся под елью фигуре. — Есть дело! Он неслышно притворил дверь и на цыпочках прокрался вглубь гостиной. На полпути остановился, подозрительно повёл бровью. — Странно... ель зажжена... и... человеческим духом пахнет, — он вдруг нырнул под новогоднее дерево, почти нос к носу столкнувшись с Сантой. — Ну-ка, заморыш, признавайся: здесь что, был кто-то или это ты носки не менял? Клаус тупо молчал, пряча в белой бороде приветливую улыбку, которую, впрочем, Шеннону хотелось стереть с его лица. Но делать этого он, конечно же, не стал, а, влезая под ель полностью, подсунул ему под нос своё колено. — Слышь, старый хрыч, подвинься! Не дожидаясь повиновения, колено беспардонно отодвинуло обладателя красного костюма чуть дальше к окну, и бесценная особа барабанщика вторглась в его владения целиком. — Ну что, белобородый отморозок, поговорим? С этими словами он устроился поудобнее и, пошарив рукой за пределами ели, подтянул принесённую с собой бутылку коньяка — обязательный атрибут мужского разговора. Откупорил, плеснул окаянного напитка в две стопки и одну прододвинул деду. — Пей, скотина! Джаред говорил, это отменный коньяк. Шеннон опрокинул содержимое своей стопки себе в рот, глотнул и, ощущая, как жидкость огнём прокатилась по пищеводу, выдохнул: — Действительно отменный!... Слышь, чурка в колпаке, я давно хотел узнать. Что ты там в своём мешке прячешь? Где бы ты ни был, он всегда при тебе. Что в нём такого ценного? Подарки? А может, тоже коньячок? А то ведь простоять все праздники под елью на трезвую голову невозможно. А? Признавайся, ханыга! Молчишь? Ну, тогда я сам посмотрю. Он уже было потянулся к мешку, но вдруг раздался голос, заставивший его замереть на месте: — Руки прочь! Ты что-то туда положил? Челюсть старшего Лето сорвалась с шарниров и всей своей тяжестью рухнула на пол. Ему даже показалось, что он услышал скрип заржавевших деталей и металлический лязг, а затем — невероятный грохот, от которого заложило уши. Глаза же из орбит двинулись в противоположную сторону, норовя достичь макушки, на которой внезапно вздыбились волосы. Губы непроизвольно разомкнулись, и с них слетело короткое: — Чё? — Я говорю, закрой поддувало и не сифонь! И забери от мешка свои загребала! Лето-старший с недоверчивым подозрением покосился на Санту, от которого исходили все эти речи, немного помолчал, раздумывая над чем-то, нервно сглотнул, а затем перевёл глаза на коньяк. Вывод напрашивался сам собой: либо этот напиток был насыщен странными веществами, устраивающими галлюциногенные шутки, либо... либо Шенн спятил. Что, в общем-то, подозревал давно. — Чёрт, кто это говорит? — шепнул он себе под нос. — Неужели этот сморчок с котомкой? — А ты тут видишь кого-то ещё? Он, конечно же, не видел. Но чтобы неодушевлённый предмет мог говорить...! Это был перебор! — М-да, — Шеннон сорвал с ели красовавшуюся у носа конфету, — всё-таки прав был братец: непревзойдённый коньяк! Вот только закусить бы не помешало. — Дело не в коньяке, пьянь барабанная. Просто мне надоело, что ты меня без конца шпыняешь. То из коробки уронил, то колпак нахлобучил на самые зенки, то носом в колючки звезданул. Вот я и решился сказать, что мне это всё осатанело. С ума сойти! Впрочем, Шеннон, по ходу, уже шибанулся. — Так ты ж не умеешь говорить! Ты же, — и он постучал кулаком по своей голове, — пустоголовый! — Однако же не я припёрся к бумажной скульптуре под ёлку. Да ещё и коньяк приволок. Стало быть, кто из нас без царя в голове — это ещё вопрос спорный. Ну, ничего себе! Это уже было обидным! Где это видано, чтобы какой-то заскорузлый тупица учил барабанщика группы "Thirty Seconds to Mars"? — Слышь, ты, бесстыжая морда, ты мне тут умника из себя не корчь! А то возьму за седалище и — в топку! Всё равно от тебя толку — что с гуся вода. Только место под ёлкой занимаешь. — Как это "с гуся вода"? Я главный атрибут на этом празднике жизни! Без меня он не наступает! — Может, поспорим? А потом я зарою тебя в золе в камине, и поглядим, наступит или нет. — А как же подарки, исполнение желаний? — О! — Шеннон даже подпрыгнул, от чего вся ель заходила ходуном. — По поводу исполнения желаний! Ты сам подвёл меня к тому, ради чего я, собственно, и припёрся. Ну-ка ответь мне, старая промокашка, о чём я просил тебя в прошлом году? Видимо, не ожидая такого поворота, Санта Клаус умолк, и последующую минуту гостиную окрасила тишина. Однако Шеннон отступать не собирался и, давая это понять, настойчиво повторял: — Ну? Что молчишь, чучело красноносое? Мозги на морозе просквозил? Поройся в своей ватной черепушке и припомни, что я загадывал в последний раз? — А что? — О! — в голосе Лето отчётливо отразилось ироничное удивление. — Кого-то замучил склероз! Так кто из нас редкостный недоумок? — А ты думаешь, легко упомнить все загаданные желания? Их накануне праздника столько, что одна каша в голове. — Вот если бы там были мозги, кашевар-недотёпа, ты бы помнил, что я просил счастья-везения для своего брата. Хоть немного. Хоть совсем чуть-чуть. И что? Где оно, это счастье? Теперь возмущаться пришёл черёд Санты, и, хоть выражение его лица осталось неизменным, в голосе отчётливо зазвучали нотки протеста: — Как?! И ты ещё спрашиваешь?! А кого ещё в конце минувшего года накрыл дождь из наград? — Э-э,... Джареда. — Кто постоянно выигрывал всевозможные премии и конкурсы от различных домов кино? — Он. — Кого этот дождь продолжал хлестать и в нынешнем году? Причём практически не переставая? Кто, наконец, получил номинацию на Оскар и затем одержал победу? Кто получил столько признания и славы, сколько, пожалуй, не получал ещё никто? — Тоже он. — А кто продолжает успешно заниматься музыкой, пишет песни, гастролирует с группой, которая обрела завидную популярность и которую всегда и везде ждут с распростёртыми объятиями? Кто по-прежнему продолжает удерживать высокие рейтинги и побеждать в разных категориях всевозможных голосований? Кто успешно обходит конкурентов, всего лишь валяя дурака? — Ты прав: мой братец. — Так какого же лешего ты предъявляешь мне счёт?! Думаешь, мне легко всё это удавалось? Чем ты ещё не доволен? Шеннон откинулся на локоть и, вытянув из-под ели ноги, немного помолчал. — Всё это так, — изрёк затем. — Всё это было. И если всё это твои проделки... — "Если"? — в этом коротком слове прозвучал почти вызов. Как это сей неотёсанный детина смел сомневаться? — ...то я благодарен тебе. Но я просил нечто другое: личного счастья. А в этом плане у него по-прежнему тишина. И опять пауза окрасила последующую минуту, свидетельствуя о каких-то раздумиях Санты. — Ты просил об этом? — спросил он затем. — А ты что, был пьян и не слышал? Ты хлебнул пойла из своего мешка, старый огрызок, и ничего не помнишь? Я тебя вот здесь же, под этой самой елью, вот так же просил наградить Джареда достойной женщиной, которая напомнила бы ему, что он мужчина, и скрасила бы его жизнь. — А это, по-твоему, счастье? — А по-твоему, нет? Нет, я, конечно, понимаю, что ты обомшелый валенок с молью траченой бородой, из которой вон даже вата лезет, и что тебе кроме как набить брюхо ничего больше не нужно. Но Джаред-то молод. — И что? Думаешь, ему это надо? — Слушай, дубина стоеросовая, у тебя что, червь выел последние мозги? Или их у тебя отродясь не было, отброс бумажного производства? Если ты когда-либо был молод, — хотя о чём это я, в самом-то деле? — то наверняка знаешь, что у каждого в этом возрасте есть определённые потребности и желания. — И у каждого свой уровень их. Вот у тебя, к примеру, он на порядок выше. А Джареду этого не надо. Ему и так хорошо. — По-твоему, его удел — лишь работа? — На данный момент — да. Она приносит ему удовлетворение, и он этим полностью доволен. — О! — голос Шеннона неподдельно удивился. — Ты сейчас говоришь, как он. — Вот видишь. Значит, я абсолютно прав. — Или же... — Или же — что? Однако Шеннон не ответил. Натомест взгляд его скользнул сквозь ветви ели, зацепился за висевшую на окне портьеру, и он подозрительно прищурился пронёсшимся в голове мыслям. И, стараясь не шуметь, стал потихоньку вылезать из своего убежища. — Или же я был прав, и ты всё-таки не умеешь говорить, — шепнул совсем тихо. — Просто кто-то делает это вместо тебя. — Ха! Кто ещё может это делать? В этот момент Шеннон выполз из-под ели, опрометью бросился к окну и, резко отдёрнув шторы, застыл на месте: на подоконнике, опираясь спиной о косяк, сидел... Джаред. И ироничная усмешка на его лице подтверждала подозрения Шенна: автором реплик, издаваемых Сантой, был именно он. Завидев братца, он расплылся в чудаковатой мине и, подняв руку помахал ему "привет". А, чтоб его...! — Ты-ы...! — Шеннон захлебнулся возмущением, круговорот которого, казалось, утопил все разумные слова, оставив в живых лишь мычание. — Ты...! О-о! Лето-старший бросился прочь от ели, однако то ли от крепкого напитка, то ли от натиска навалившихся эмоций ноги его не удержали, и он рухнул на подвернувшийся под ноги диван. И чувства, рвавшиеся за ним вдогонку, захлестнули его без остатка. Они были сильны и противоречивы. Шеннон ощущал и облегчение от того, что всё нашло своё логическое объяснение, и негодование от того, что братец так его объегорил, и непримиримое желание выплеснуть из себя весь негатив. А главное — его до самых костей изъедал стыд. За то, что он — взрослый человек, серьёзный мужчина — так неожиданно предстал пред братом в не очень-то презентабельном свете. Ну, что это, скажите на милость, за рокер, который загадывает желание под ёлкой, сидя в обнимку с Сантой из папье-маше? Детский сад да и только! Он всё ещё бурлил от накала волнений, а выжидательно следящий за ним Джаред, решил включиться в игру и осторожно произнёс, стараясь разрядить обстановку: — Шенн... Ответа не последовало. Вместо него — тяжёлое сопение и подставленная взгляду темноволосая макушка. — Ну, Шенн... И вновь тишина. Но дыхание старшего уже притихло немного. — Эй, братишка. — Отвали! Хоть ответ и прозвучал сухим сердитым тоном, однако он всё же прозвучал. А следовательно, это уже был прогресс. — Ну, чего ты сердишься, в самом деле? Это же была всего лишь безобидная шутка. — Безобидная?! — резко развернувшись, Шеннон прострелил брата возмущением из глаз. — По-твоему, подслушивать чужие откровения, посмеиваясь в уголке, это безобидно? — Шенн... — Или выдавать себя за кого-то — пусть даже за долбаную бумажную куклу — с целью развести брата, как последнего лоха, тема для шуток? — Шеннон. — Или сидеть и смеяться над его глупостью, тешась в душе собственной изворотливости и уму, — поведение, достойное похвал? — Шеннимал! — Всё! Уходи! Убирайся с моих глаз! Не хочу с тобой говорить! — Шенн, я... — Умолкни! Ещё одно слово — и я запихну тебя в мешок к этому старому хрычонку под ёлкой! Кажется, я наконец понял, зачем он ему нужен! Виновато насупясь, Джаред поглядел на брата из-под спадающих на брови волос, хотя в глазах его так и плясали плутовские искры. И вовсе не насмешку знаменовали они, — старший отчётливо это видел, — а нечто, чего он никак не мог разобрать, но что младший очень хотел ему поведать. Но как это можно было сделать без страха быть впихнутым в дедов мешок? Вот разве только... — Хорошо, я молчу, — вкрадчиво проронил он. — Но позволь кое-что тебе показать. С этими словами Джаред соскользнул с подоконника — и взору брата предстали покоящиеся на нём бутылка и две стопки. — Что это? — вырвалось у Шенна. — Коньяк? — Угу. — А откуда взялся? — Я приволок. — Зачем? — искренне удивился старший. — Ты же не пьёшь. — А я не для себя. Это я деда угощал. — Чего? — рожица старшего окрасилась красноречивым недоумением. — А почему стопок две? — Потому, что за пять минут до того, как ты пришёл, я точно так же сидел под елью, умасливал этого бумажного прохиндея и просил у него счастья для брата. Над Шенном словно взорвали хлопушку, отчего он даже вздрогнул. Внезапно он словно прозрел, и смысл всех недосказанных слов стал достигать его понимания. Нет, Джаред вовсе не смеялся над ним, потому что сам поступал точно так же. Воображение барабанщика даже нарисовало эту картину. Разлитый по рюмкам коньяк, разговор по душам, тощая коленка, тыкающаяся под нос деду, и беспредельная надежда в голубых глазах. Интересно, о чём именно попросил Джаред? Лавина благодарности вперемешку с лёгкой пристыженностью накрыла старшего Лето, отчего он опустил голову и закрыл ладонью глаза. И вдруг разразился смехом — искренним, тёплым, благодарным. Какой же он, Шеннон, дуралей! — Так значит, ты тоже откровенничал с ним? — смеялся он, тыкая пальцем на Санту. — Ага. — И он тебе отвечал? — Не-а. Но мне очень хотелось. Хотелось, чтобы он подал хоть какой-то знак, что слышит меня. Ведь иногда так хочется в это верить! — Он слышит, Джей. Слышит. В этот момент где-то в холле раздался звонок, и Шеннон взглянул на брата с неподдельным удивлением: — Кто это может быть? — Наверняка мама, — посмотрел на часы тот. — Она говорила, что приедет чуть раньше. Помочь накрыть на стол и всё такое. — И что бы мы делали без неё?! — расплылся в улыбке Шеннон. — Без самой главной женщины в нашей жизни! Джаред согласно покивал, скользнул задумчивым взглядом по Санте и вновь перевёл глаза на брата. — Так, говоришь, этот ушлёпок всё слышит? Тогда, может быть, самое время попросить у него кое-чего для неё? Широко распахнув глаза, Шеннон таращился на брата. Не потому, что эта идея казалась ему сумасбродной, — он находил её вполне нормальной. Не потому, что был удивлён позиции Джареда, — ну и что, что он взрослый парень, занимающийся по жизни серьёзными вещами? А потому, что досадовал на себя, что не он это предложил. Звонок в прихожей повторился, и Шенн встрепенулся. Плевать на все условности и возраст! Почему они не могут прикинуться детьми и поверить в сказки?! — Джей, у нас — всего минута! Молчаливый призыв, понятный обоим без лишних слов. Не теряя времени, братья, словно по команде, бросились к ели и, нырнув под неё, выдали в один голос: — Послушай, дед! Есть дело!...