Уртемиэль

Уртемиэль не покидал его кошмаров. Даже спустя девять лет и четыре дня с тех пор, как Амелл пронзил мечом его голову. Тот, кто смотрел в глаза Архидемону, больше никогда не сможет стать прежним. Видимо, потому Серый Страж должен погибать, уносясь вслед за этим чудовищем — никто не смог бы выдержать этот шепот, с каждым разом звучащий все более внятно, и от осознания услышанного Дайлен начинает медленно сходить с ума. После битвы на крыше форта Драккон Амелл смотрит в глаза Уртемиэлю каждую ночь. Морриган будит его, снова будит, когда в одну из ночей сон становится особенно беспокоен. Амелл садится на кровати в холодном поту, чувствуя, как бешено колотится сердце. Морриган говорит что-то своим чарующим голосом, который пробирается до души, заглушает музыку скверны в его крови, и он старается цепляться сознанием за эти звуки, которые прекраснее любых симфоний, слушает голос, но не слышит слов. Дайлен выдыхает и протирает глаза, пытаясь убедить себя, что уже вернулся к реальности. Морриган кладет ладонь на его плечо, и Дайлен поворачивает голову, встречаясь взглядом с ее глазами, неестественно-желтыми. Амеллу очень хочется утонуть в них, но она не дает ему этого сделать, кивнув в сторону двери. И, обернувшись, Амелл вновь заглядывает в самую глубину своих кошмаров. Киран подходит к кровати, поднимает глаза на Дайлена, такие же, как у матери — волшебно-желтые, только вот по-детски обеспокоенные. Однако Амелл видит, насколько древняя находится в них сила, и шепот Уртемиэля снова оживает в его сознании. Киран глядит на него по-детски обеспокоено, но Амелл знает, что на самом деле тот просто издевается над ним. — Что случилось? — ласково, как может только с ним, спрашивает Морриган у мальчика, когда тот залезает на их постель. — Я слышал, что папа снова плохо спал, — отвечает он сонно, подползая ближе — Амелл чувствует, как что-то внутри его замирает и не дает пошевелиться. — И испугался за него. Нет, ты вовсе не поэтому пришел, — хочет прошипеть Амелл, но вовремя одергивает себя от этого. Архидемон до сих пор тревожил его сны, несмотря на то, что Дайлен убил его уже девять лет и четыре дня назад. Каждую ночь Страж повторяет это себе, и каждую ночь прекрасно понимает, почему именно эти сны не могут его покинуть. Амелл устало улыбается и сгребает сына в охапку, трепля его волосы, черные, как вороное крыло, и усаживает между собой и Морриган. — Все хорошо, — говорит он, и мальчик сонливо улыбается в ответ. — Не переживай за меня, Киран, я же сильный. И ты тоже вырастешь сильным, если будешь хорошо спать ночью, а не бродить по комнатам. Ненависть отходит на задний план, когда его сын, зевая так, что в уголках глаз проступают слезинки, прижимается к матери и проваливается в глубокий сон. Уртемиэль в его видениях рвал на куски целый мир. Наяву же его девятилетний сын, глядя на этот мир слишком осознанно для ребенка, мерно сопел рядом с Морриган, желающей изменять и сохранять древнейшие из тайн. Но порой все это смешивалось в одно. Он ведь так беззащитен. Лишь дитя. Его убить — достаточно повести рукой, избавить мир от этого существа, спасти от того, кто уже пытался однажды его поглотить. Вот он, спит и по-лживому нежно обнимает мать, делая вид, что не замечает той ненависти, которая раз за разом разгорается в Амелле все сильнее. Его убить — просто и легко, и плевать, что будет потом, плевать на себя, плевать даже на Морриган, — лишь бы закончился этот кошмар. Стоит лишь протянуть руку... Но он был Кираном. Он был мальчиком с улыбкой, которая чертовски была похожа на ту, что видел Амелл у отражения в зеркале. Он был очень способным ребенком, из-за невероятных магических сил которого не раз по-доброму ругались они с Морриган, споря, от кого же они ему достались. Он был его сыном, которого Амелл, даже понимая, чем он является, действительно сильно полюбил. Вытянутая ладонь опускается обратно на простыни, неспособная причинить вред этому ребенку. Ты никогда не сможешь убить меня. Уртемиэль смеется под тягучее пение скверны, и, чувствуя, как Киран неловко переворачивается к нему во сне и обнимает своими теплыми руками, Дайлен понимает, насколько он все-таки прав.