Часть 1
11 апреля 2015 г. в 17:22
Америке нравятся театры и актёры в них. Они нравятся ему потому, что могут виртуозно сплетать чувства — неважно, свои или чужие — в тонкое, хрупкое и совершенное во всех отношениях кружево — в спектакль.
Америка восхищён их ложью.
Америка учится делать так же.
— —
Беларусь натянутая, как струна, и разящая, как молния. На кончиках её белых пальцев серебрятся электрические искры, в её волосах заплутала сама метель, а на губах блестит манящий иссиня-белый яд-иней.
Америка наблюдает пристально — так, что замечает все её идеально отработанные жесты, но недостаточно для того, чтобы увидеть яд на губах.
Америка подмечает: Беларусь малословна. «Наверное, её слова чему-то не соответствуют», — думает Америка. Он пока что недостаточно изучил актёрскую игру Беларуси, чтобы выдвигать более меткие версии.
Америка подмечает: Беларусь держится обособленно от России лишь тогда, когда её холодная, колющая тысячью кинжалов злость достигает пика.
Америка разочарован, ведь этих знаний мало. Остальные страны он изучил уже давно с поразительной дотошностью. Осталась лишь Беларусь, это выбеленное и искрящееся существо, сросшееся, казалось раньше, позвонками с Россией и Украиной (Америка улыбается, вспоминая о том, как выдрал из их умильно-наивного трио старшую сестру).
Осталась лишь Беларусь, единственная и неповторимая, которой не понравился спектакль Америки.
— —
Столкновение в коридоре, когда время давно перешагнуло отметку «полночь», донельзя удачное, по мнению Америки.
Некоторое время они кое-как налаживают зрительный безопасный контакт, поправляют грим и греют оружие за спинами. Время замирает вместе с ними, тихо перебирая волосы Беларуси и шепча ей в ухо лишь одно: «Не забывай, кто крадёт детали паззла-жизни твоего брата». Беларусь одними губами клянётся не забывать, стараясь взглядом просверлить идеальное крохотное отверстие между чужих тонких бровей.
— Наташа, да? — спрашивает Америка пренебрежительно, поправляет волосы отработанным жестом и смотрит с улыбкой человека, в который раз оставшегося ненаказанным. — Впрочем, мне интересно совсем другое… — делает многозначительную паузу, смотря прямо в чужие глаза и стараясь не дрожать от холода — льда слишком много, — расскажи мне что-нибудь о своём брате, а?
Америка ждёт и наблюдает, но не видит ничего.
Беларусь же дрожит.
Её трясёт от желания убивать, но она помнит, что обещала брату не трогать другие страны во избежание проблем. А обещания, данные Ивану, Беларусь не нарушит никогда.
Беларусь никогда не проявит решительность и обособленность.
— Уйди с пути, придурок, — роняет она, растянув тонкие губы в ядовитой улыбке.
— Не-а, — мотает головой Америка и достаёт из-за спины розу, алую, тонкую и разящую. Как и сама Беларусь. Он не понимает, что не так с его планом, и ищет в глазах Арловской слабый отблеск интереса.
Но там лишь блестит лёд. И сталь обрамляет его.
— Прими, — кивает Америка на розу и подходит ближе. Минимальное расстояние между людьми иногда творит чудеса. Например, выбивает из колеи и заставляет обнажить чувства. — Ты достойна цветов.
Беларусь опускает голову настолько низко, что Америка с высоты своего роста видит ясно проступающие позвонки в вырезе платья. Беларусь стоит так минуту или две и дышит. Америка слышит размеренные вдохи и выдохи, одинаковые и холодные.
Спустя две минуты Беларусь выносит вердикт:
— А ты достоин смерти от моего ножа.
Содержание яда и ласковой, смертоносной ненависти в её словах превышает норму.
Америка осознаёт, что его спектакль пришёлся почти-по-душе Арловской.
— —
Зал заседаний пуст, светел и блёкл. Америка знает, что стульев здесь больше пятнадцати, но видит лишь два: тот, на котором сам сидит, и ещё один — напротив.
Ещё Америка видит Беларусь. Поза, в которой она сидит, натянута, напряжена и агрессивна. Америку всё устраивает, кроме собственных ощущений. Нездоровый интерес, сделавший себе убежище в его сердце, разгорается ярче тысячи звёзд, когда Америка смотрит на Беларусь.
Америка не помнит, чтобы это было в сценарии.
Америка старается не терять самообладания и с улыбкой протягивает розу.
Беларусь протягивает нож своим колким концом вперёд.
Америка облегчённо выдыхает — план не нарушен. Беларусь приняла свою роль.
— Прими, — говорит Америка, но касание его руки чужих пальцев заставляет замолчать.
Нож и роза соприкасаются.
— Я приму, — кивает Беларусь, и в её глазах Америка видит что-то иное, нежели лёд.
Столкновение взглядов заканчивается миром.
Америка неожиданно понимает, что верит не своей роли, а её, Беларуси, понимает, что проиграл, когда протянул ей розу в первый раз.
Нож перерезает стебель.
Алый бутон, теряя лепестки, падает на ладонь.
Расстояние от губ до губ равно нулю.
Содержание яда — тоже.
Иногда ножи и розы находят компромисс.