Верни мне мое настоящее

      Я тихо вышла из своей комнаты, держа в одной руке косу. Опять Танатос послал меня разбираться с очередным землетрясением, и мне не хотелось, чтобы кто-то из обитателей маяка узнал о моем отсутствии. Почему? Не знаю. Наверно, не хотела опять испугать Улиту…       Девчонка боялась меня — я видела это — но не подавала виду. Она хамила, хорохорилась, всячески пыталась язвить и грубить, но все равно боялась. Несколько раз я слышала, как она жалуется на меня Арею, истерит, просит его выгнать меня. А он лишь что-то тихо объяснял. После этого все возвращалось на круги своя. Я не знала, что это: страх, проявление какого-нибудь эдипова комплекса* или еще что-то, поэтому старалась как можно реже пересекаться с девочкой, а в моменты общения сдерживать свои порывы накричать на нее.       Улита была очень беспокойной. В младенчестве, когда я ее только забрала у матери, она постоянно ревела. Даже Арей не выдерживал ее криков. Отдавал мне маленький ревущий сверток из простыней, а сам где-то скрывался, явно наслаждаясь покоем и тишиной. Я же не знала, как ее успокоить. Уже тогда она чувствовала мою сущность, и это заставляло ее плакать еще сильнее. А так же мой хриплый голос не добавлял мне очарования.       Было невыносимо мучительно и… страшно. Я никогда не имела дела с детьми, а тут целый младенец. Живой, требующий внимания и защиты. Я боялась навредить ей, случайно уронить или недоглядеть. Когда Улита научилась ходить, она постоянно куда-то уходила, пряталась в подвале или на чердаке. Она будто уже чувствовала пустоту в сердце и пыталась убежать от нее или понять, что за тоска в груди. Мне было жаль девочку, вот только жалость ей не нужна была. Она хотела, чтобы ее любили, чтобы ее приняли такой, какая она есть. Но я тогда не могла видеть в ней просто ребенка, всегда перед глазами была та Улита, с которой я познакомилась в той, прошлой жизни. Мать мертвого ребенка, отдавшая свою жизнь ради него. Но вот только Смерть не приняла ее жертву…       Я часами могла разглядывать нарисованный мной портрет, вглядываясь в каждый миллиметр картины, сравнивая. Однажды Арей застал меня за этим занятием. Он сразу узнал в грустной толстушке непоседливую Улиту. И дело тут было далеко не в моих художественных способностях.       — Она тоже погибнет? — спросил барон Мрака, а я поразилась его спокойствию.       — Да. В самом начале…       Опять это чувство неизбежности. Казалось, что я ничего не смогу исправить, что я допущу Хаос в мир, что все погибнут, как бы я ни билась… Первый раз я его испытала тогда, когда услышала о войне в мире магов. Темные и светлые объединились против Чумы-дель-Торт и ее мертвой армии**. Эта чокнутая ведьма, как никто другой, будет виновна в падении мира, и мне следовало в первую очередь уничтожить ее. Но я не хотела ничего делать сейчас, в этот период времени. Мне, я чувствовала, хотелось открытой войны, честной, чтобы все стороны знали о своих врагах…       Забавно и крайне наивно с моей стороны…       — Ты опять впадаешь в уныние, — заметил Арей, забирая картину. Он бросил ее к остальным, и те вдруг разом вспыхнули.       — Эй, — возмутилась было я, но барон Мрака меня перебил.       — Это прошлое. Хватит его тянуть за собой.       И, как обычно, ушел, не дав мне право на ответную реплику. Но что я могла сказать? Конечно же он прав… Но одно дело понимать это, а совсем другое — принимать. Прошлое, оно же, как наркотик, манит к себе, заставляет вспоминать, чтобы ощутить те или иные эмоции. Похоже, мне не хватало чего-то в настоящем, вот я и мучила себя…       И вот уже восемьдесят восьмой год. Я крадусь по коридору, чтобы незаметно для остальных покинуть маяк, а затем телепортироваться на место очередной человеческой трагедии. Но моим желаниям не было суждено сбыться, так как дверь тихонько скрипнула, и из комнаты показалась светловолосая пухленькая девочка в синем платьице. Она внимательно на меня посмотрела, а затем спросила уверенным голосом:       — Хильда, ты куда?       Я вздохнула.       — В Армению.       — Там что-то случилось? — и тут же добавила, не дав мне ответить. — Можно с тобой?       Я покачала головой.       — Там не место детям. Иди лучше спать, еще очень рано. Я скоро вернусь.       Улита нахмурилась, сжав кулачки, но все же развернулась и послушно вернулась в свою комнату. Я знала, что она будет ждать меня, чтобы убедиться, что я не обманула. Боится, грубит и, в то же время, переживает за меня. Удивительный ребенок.       К Арею она относилась иначе. Улита уважала его. Спорила, это да, но никогда не грубила. И самое главное, что больше всего меня поразило, девочка не боялась Арея, даже когда тот был не в духе. Она не считала его отцом, да и вообще не знала этого понятия, но видела в нем наставника, учителя. Могла часами наблюдать за его тренировками, старалась подражать его манерам, даже хмурилась, как он…       Арей не отец, а я не мать. У Улиты не было семьи в классическом понимании этого слова, даже какой-то домашний уют отсутствовал напрочь. Так же у девочки не было друзей, ведь в городке уже не было детей ее возраста. Она общалась только со мной и Ареем, да и то, чаще это общение сводилось к молчаливому наблюдению. И тогда я приняла решение, что лучше всего будет, если мы отправим Улиту в школу.       — Школу? — Арей даже опешил он такой новости. — Какая еще школа?       Я не понимала его.       — А что в этом такого? Девочка должна расти среди сверстников, пережить все проблемы своего возраста, начать общаться с людьми…       — Какими людьми? Лопухоидами? — видно было, что Арей злится, а я все еще не понимала причины. — Она не сможет с ними нормально учиться…       — Да, — я кивнула, соглашаясь, — Улита необычная девочка, у нее уже проснулись магические способности, хотя обычно это происходит лет с восьми, но именно так она научится ответственности. Здесь, — я развела руками, — она может ими пользоваться неограниченно, но девочка должна понять, что не все можно сделать с помощью магии.       Арей слушал меня внимательно, но все равно не соглашался ни с одним моим доводом. Я не понимала его упрямства. Что тут такого? Социальная адаптация — это ведь очень важно в жизни человека.       — Или ты предлагаешь отправить ее в Тибидохс? — я усмехнулась, и это стало последней каплей.       — Какая к черту школа?! — Арей кричал, а в голосе чувствовалась такая горечь и боль, что я даже не рискнула перебивать его, чтобы выдать очередной аргумент в пользу образования в школе. — Она не сможет там учиться! Она не такая, как все! Ее не примут, ее оттолкнут!       — Но почему?! — тут не выдержала уже я.       — Да потому что у нее нет эйдоса! — и замолчал, тяжело дыша.       Я открыла было рот, но так ничего и не смогла сказать. Арей прав… У девочки нет эйдоса, ее могут не принять, ведь дети намного чувствительней взрослых. Она все так же будет одна, ее не будут понимать, будут бояться, ненавидеть. Как же все сложно.       — У меня нет эйдоса? — испуганный тоненький голосочек заставил нас с Ареем вздрогнуть и повернуться к девочке, которая, кажется, слышала почти весь разговор.       — Улита, — я сделала шаг к ней, а она резко развернулась и побежала прочь. — Улита!       Быстрый взгляд на Арея, и я побежала следом. Хотелось остановить ее, крепко обнять и сказать, что все будет хорошо. Хотелось злиться за свое бессилие. Каково это, в шесть лет узнать о том, что у тебя нет души, понять причину той пустоты, что гложет изнутри? Хотелось кричать, и ненависть к биологической матери Улиты опять сковывала и испепеляла меня. И тоска сдавила грудь…       — Улита.       Я нашла девочку в подвале. Она забилась в угол и, обнимая коленки, беззвучно плакала. А потом было много слов. Я что-то говорила, отвечала на её вопросы, убеждала девочку, что все будет хорошо, что никакая она не дефектная. Просто так получилось, но это можно исправить. Потом. А сейчас нужно принять себя такой, какая есть. И мы вместе плакали, вытирали слезы и опять были слова… много слов.       Когда Улита заснула, я взяла ее на руки и отнесла в ее комнату. Там уложила на кровать, сняла ботиночки и укрыла одеялом, а затем вышла, напоследок взглянув на спящую девочку.       — Как она?       Арей подошел незаметно, но я даже не вздрогнула от его неожиданного появления. Наверно, догадывалась, что он придет.       — Справится, — я кивнула.       Арей вдруг нахмурился.       — Ты плакала?       Я давно поняла, что он не любит моих слез. Наверно, ему казалось, что это неправильно, это слабость. Но ведь совсем наоборот. У того, кто не умеет плакать, душа постепенно черствеет, тускнет, а после и вовсе разрушается. У стражей нет таких эйдосов, как у людей, но у них есть что-то свое. И это «свое» так же ломается, если не давать ему право в искренности перед самим собой. Слезы — одно из таких проявлений. А самое страшное — равнодушие. И вот поэтому я не беспокоилась за Арея, ведь видела, что он переживает за девочку, а злость — своеобразное проявление его чувств.       Я стерла с лица слезинки, которые еще не успели высохнуть, и выдавила из себя нечто вроде улыбки.       — Разговаривали по душам. Она все поймет…       Я не договорила, замолчав. А что толку от слов сейчас, когда уже ничего не изменить?       — Спасибо.       — Не за что, — я пожала плечами, а затем добавила, — в конце концов, она нам обоим дорога. Она обоих нас меняет, причем в лучшую сторону.              Через несколько дней после того разговора, Арей подошел ко мне и сказал, что Улита хочет пойти в школу, попросил все подготовить. Мне было несколько обидно, что девочка обратилась к нему, а не ко мне, но я заглушила обиду на корню. Все правильно. Все должно вернуться на свои места, будто ничего не было, будто не было страшной правды, будто детство все такое же беззаботное, как и было.       А впереди Новый год, и не хотелось омрачать его печальными событиями. Я даже елку где-то достала и попыталась украсить лампочками, найденными в подвале. Арей лишь фыркал на все это, но не возражал. Улита мне помогала. Казалось, что она уже забыла услышанное, но я видела, что в ней что-то изменилось. В том мире девочка сама догадалась обо всем, когда повзрослела, а в этом… Не будет уже той Улиты, женщины, которую я знала в том моём далёком прошлом. Будет совсем другой человек, хотя с аналогичной проблемой.       — Хильда! — от размышлений меня оторвал голос девочки. — Подойди… пожалуйста.       Я от удивления приподняла брови. Улита очень редко была со мной вежлива. Явно что-то произошло. Я слезла с подоконника и отправилась в комнату маленькой ведьмы.       — Что случилось… — я замерла, открыв рот.       Все в комнате, включая тяжелый шкаф, висело в воздухе. Улита, пыталась слезть с кровати, но у нее никак не получалось.       Я сосредоточилась и заставила непослушную мебель плавно опуститься.       — Ты с Ареем уже начала учиться приручать свою магию?       Юная ведьма кивнула, а потом смущенно добавила, разведя руками:       — Но что-то не очень хорошо получается.       — Ничего страшного, — я улыбнулась. — Запомни, что твоя магия должна подчиняться тебе, а не управлять тобой. Ты ее хозяйка, а не кто-то другой.       Улита опять кивнула. Похоже, ее отношение ко мне все же чуточку изменилось, что не могло не радовать.       * * *       Первое сентября выдалось дождливым. Мы с Улитой стояли под зонтами и пытались слушать, что там говорит молоденькая директриса, недавно занявшая свой пост. Она мне сразу не понравилась, буквально через секунду, после того, как я шагнула в ее кабинет. Улита была со мной, но ей, кажется, было плевать на директрису. Ей поскорее хотелось вернуться на маяк, так как Арей обещал научить ее плавать, ведь море было достаточно спокойно, чтобы можно было позволить девочке войти в воду.       — Добрый день… — начала было я, но директриса перебила меня.       — Да, садитесь.       Я нахмурилась, но ничего не сказав, опустилась на стул напротив директорского стола. Улита села рядом со мной, хотя сделала это все чисто на автомате. Я дернула девочку за рукав, чтобы та постаралась хоть немного сосредоточиться.       — Итак, — директриса, наконец, обратила на нас внимание. Она взяла в руки документы, которые я отправляла ей по почте. — Итак. Ульяна Витальевна Гершова, восемьдесят четвертого года рождения. Сирота. А вы..? — женщина подняла на меня взгляд.       — Ее тетя, — я растянула губы в улыбке, — там же все написано.       — Да, конечно, — директриса опять уткнулась в документы, но через минуту уже отложила их в сторону. — Итак, — она положила руки на стол, сцепив пальцы в замок.       Я почувствовала раздражение.       «Хочешь, я ее в списки внесу?» — послышался насмешливый голос Танатоса.       «Да иди ты».       «Милая из тебя мамочка. Могла бы хотя бы приодеться поприличней».       Я не стала отвечать, ведь зачем повторяться?       — Хильда Марковна, у вас очень странное имя.       Я выдавила из себя улыбку.       — Не страннее, чем у вас, Октябрина Ленинидовна.       — А что у вас с голосом?       — Мы здесь обо мне будем говорить или об Ульяне и ее учебе в этой школе?       — Да, — директриса кивнула, опять схватилась за документы, но тут же вернула руки в прежнее положение.       «Нервная какая-то», — подумала я, уже жалея, что мой выбор пал именно на эту школу.       — А где дядя девочки?       — Он в командировке.       У директрисы это было, скорее всего, первое собеседование. Она просто не знала, что надо сказать или спросить. А еще эта ее нервозность… Как же хотелось уйти.       Октябрина Ленинидовна открыла рот, чтобы что-то сказать, но вдруг потеряла мысль и так ничего и не выдавила из себя.       — Это Ульяна Витальевна Гершова, — я не выдержала и решила выложить сразу всю информацию без всяких вопросов, — восемьдесят четвертого года рождения. Ее дядя Андрей Николаевич Гершов сорок шестого года рождения, брат покойного Виталия Николаевича Гершова шестидесятого года рождения. Мать погибла при родах. Я жена Андрея Николаевича — Хильда Марковна Гершова пятьдесят седьмого года рождения, тетя Ульяны, — по поводу замужества настояла Улита, а мы с Ареем не возражали. — Все взрослые члены семьи состоят или состояли в партии. Коренные москвичи, плохих привычек не имеем. Образование высшее. Ульяна умеет писать, читать и считать. Вопросы? Мы можем идти?       «А ты слишком молодо выглядишь для тридцатилетней», — заметил Танатос.       Директриса задумалась, а затем кивнула.       — Отлично, — я встала на ноги.       — Мы вас ждем первого сентября, — когда мы с Улитой уже выходили из кабинета, крикнула Октябрина Ленинидовна.              И вот первое сентября. А так хотелось наплевать на правила и наколдовать дождеотталкивающий щит или что-то такое. Но ведь нужно было показывать пример Улите. Я вздохнула.       Наконец, вперед вызвали первоклашек, затем был первый звонок, после чего всех начали запускать внутрь школы. Собрание было нудным. Училка, имя которой я быстро забыла, что-то говорила, я на автомате записывала дежурную информацию, но при этом чувствовала, что еще чуть-чуть и засну. И вот, через полчаса пытка была закончена. Детям выдали расписание, учебники и отправили по домам.       Книжки я закинула к себе в сумку и, ведя Улиту за руку, как это было принято в нормальных семьях, отправилась в сторону выхода из школы.       — Хильда, — девочка крепче сжала мои пальцы, — мороженное хочу.       Я кивнула. В конце концов, почему бы не полакомиться чем-нибудь вкусненьким? Дождь уже прошел, а солнце досушивало лужи. Впереди нас ждало что-то светлое и хорошее. По крайней мере, хотелось верить в это.       * Эдипов комплекс — понятие, введенное в психоанализ Зигмундом Фрейдом, обозначающее бессознательное сексуальное влечение к родителю противоположного пола и амбивалентные (двойственные), враждебные чувства к родителю того же пола.       ** По моим приблизительным расчетам, это где-то шестидесятые годы.