You should talk

«Господи, благослови Хэнка!» – думает Ксавье, когда Зверь завозит инвалидную коляску по пандусу к тяжелым, прохладным воротам родного особняка. Сам он после сцены у Белого Дома готов рухнуть на ближайшую ровную поверхность, даже если она покрыта ровной зелёной травкой и щедро присыпана бетонным крошевом, потому что какому-то идиоту вздумалось побахвалиться перед человечеством своей силой. Эрик, хищник в тебе неистребим: вместо того, чтобы договариваться, ты хочешь только показывать клыки и щадить побеждённого. Ты не умеешь иначе. А что хотел с ним сделать я? Ксавье трёт двумя пальцами левый висок. Рейвен – а она, уходя, прокричала прямо в голову Чарльза много неженственных фраз и выражений об их «дружбе», - вероятно, в чём-то права. Я хотел забрать его из Пентагона и заставить делать всё, как я скажу, как я решу, потому как он будет мне обязан. Но Эрик не умеет сидеть на цепи. Ксавье коротко улыбается, представляя, как несуразно это звучало бы: металлокинетик на цепи. – Я справлюсь, Хэнк, – кивает он, обнаружив перед лицом дверь собственной спальни. Задумался. – Утро вечера мудренее. – Профессор, – Маккой, чья кожа на глазах светлеет, превращается в неловкого парня-ботаника, мнётся и взглядывает на собеседника, словно надеется, что у того есть все ответы. – Так что будет завтра? Мир узнал о нас. О мутантах. Правительство... Профессор Икс выпрямляется и усилием воли открывает покрасневшие глаза, в которые словно песку насыпали. Он помнит мысли Логана, помнит о нелёгком пути, который вот-вот перейдёт на новый виток. Помнит просьбу Росомахи. Фантомные боли в парализованных ногах... Что ж, придётся смириться и научиться жить с этим. Способности важнее. Сейчас они нужны как никогда. – Завтра мы пойдём искать новых студентов. Мы рассказали человечеству о мутантах, завтра мы начинаем искать детей, которые могут из-за этого пострадать. А ты – именно ты, Хэнк, – пойдёшь договариваться с правительством. Не я. ... Спустя тридцать лет Хэнк должен стать послом в Организацию Объединённых Наций. Начинать этот путь надо сегодня. Сейчас. Ксавье спит почти без снов. Ему снится чистая, как росой умытая ярко-зелёная травка и лежащий на ней фиолетовый шлем. Эрик не забрал его. Чарльз не заглянул в чужое сознание – оба не готовы в диалогу. Но: – До встречи, друг, – раз за разом вспоминает он. Это больше, чем можно было ожидать. Они еще встретятся. *** Утро начинается с неудачной попытки забраться в коляску. Ксавье неловко вываливается из кровати и ползёт к ней, кривя губы от боли и унижения, почти готовый заплакать от жалости к себе... Нет. Другие. Дети. Рейвен. Он садится на полу, снизу вверх глядя на близкое и недостижимое сидение коляски, затем решительно оборачивается к зеркалу. Другие тоже убиваются от бесполезной жалости к себе. Другие не хотят быть мутантами и рыдают «за что меня?!» Если мне обучать их жить с этим, я должен научиться жить со своей инвалидностью сам. Принять себя целиком и жить дальше. Зазеркальный Чарльз похож на красноглазого мнительного придурка, который цепляется за соломинки и в гробу видал дешевый популизм собственных лозунгов. С отражением стоит общаться чаще. Ксавье выдыхает, кусает губу, сбрасывает с кровати подушку и одеяло, тащит несколько книг и принимается строить мостик, чтобы заползти на кресло. В конце концов, инженерное дело всегда его увлекало. Можно сделать вид, что это проект. Мостик рушится дважды. В третий раз он представляет, что за этими попытками наблюдает Эрик: холодно, отстранённо, словно брезгуя. Его перекашивает то ли злостью, то ли стыдом, глаза заполняет красноватая пелена, и он рывком подтягивается на ручках инвалидного кресла. Заполз. Я могу. В ванной он первым делом сворачивает стойку с полотенцами, но всё же умудряется кое-как умыться (с душем придется повременить, сегодня же поставить новый, для инвалидов) и побриться. Когда он выезжает к завтраку, одетый и выбритый, зазеркальный Ксавье немного изменился: теперь он похож на придурка самоуверенного. Маккой уже расправляется с ярко-желтым омлетом и беконом и при виде Ксавье с воодушевлением накладывает завтрак и ему. Зверь научился неплохо готовить, водить самолёт, и в целом порядком повзрослел, сам того не замечая. Только на месте Рейвен у него в сердце незаживающая рана, это понятно любому и без телепатии. Самый первый раскол школы ударил больно по каждому, выбравшему сторону. Они обсуждают новости и распорядок дня. Хэнк соглашается попробовать начать договариваться с правительством («Почему я?» - «Скажи, что я не хочу давать им поводов для паранойи своей телепатией»), Ксавье – работать с Церебро. Так начинается день. Вечером Ксавье готов поклясться, что в прошлой жизни Церебро была бетономешалкой. Или хотя бы соковыжималкой. Он не верит в переселение душ, но в том, что касается аппаратуры, это похоже на правду. Голова гудит как колокол Независимости из Филадельфии. Он выжат. Улыбчивые, ни слова не понимающие по-английски мексиканцы поставили ему нормальную инвалидную ванную, а немолодая рябая сиделка из реабилитационного центра показала, как забираться в инвалидное кресло. День прошел не зря. Хэнк, вернувшись в особняк, срывает галстук с таким видом, словно именно эта маленькая шелковая тряпка виновна во всех мировых проблемах. На лице его несвойственное парню возмущение и желание уронить что-нибудь тяжёлое. Государственный бюрократический аппарат в прошлой жизни был гибридом соковыжималки и давилки для чеснока. – Они упрямые параноики с кучей пистолетов! – жалуется он. Избавившись от дорогого пиджака, Зверь синеет, одним прыжком оказывается на люстре и издаёт оттуда низкий рык. – Согласен, – говорит Ксавье спокойно. – А теперь слезь. Зверь долго возмущённо рычит, уже членораздельно, объясняя, с какими перепуганными идиотами приходится иметь дело. – Ещё немного, и я буду готов поверить в целительную силу телепатического внушения! – страдальчески провозглашает он. Оба знают, что это не всерьёз. Человечество должно выбрать само. – Чарльз... ты правда готов к новым ученикам? - Я нашел нескольких, - уходит от ответа Ксавье. Смотрит в зеркало, затем отвечает. – Пока не готов, Хэнк. Но буду. Руки очень ноют от неудобной инвалидной коляски. Надо бы сконструировать новую. Тяжело быть инвалидом. День пролетел, как не было. И следующий ничуть не проще. *** Дни начинают сливаться в недели. К концу месяца Ксавье освоил кресло достаточно для того, чтобы хотя бы наполовину не замечать обжигающе-липких сочувственных взглядов и не бояться вывалиться при посещении потенциальных учеников. Если только среди них не будет металлокинетиков. Он вспоминает Рейвен и Эрика каждый вечер – краткая встреча и скомканное прощание с обоими лишь разбередили застарелую тоску. Ему не хватает их, не хватает ощущения братства и родства, прикрытой спины (что смешно – ведь именно Эрик, именно в спину!). Он все еще не навестил ни одного нового ученика, боится, откладывает это «на завтра» каждый раз. Но у судьбы на Профессора Икс другие планы. Сигнал Хавока слабый, зыбкий, плывёт и тянется. С ним ещё десяток мутантов – все рядом, усталые, какие-то тусклые, с полустёршимися мыслями. Они в штате Нью-Йорк, в горах, совсем рядом. Странно, что Ксавье не услышал их раньше. Следующий рассвет встречает Ксавье и Хэнка на хайвее, на сотне с лишним километров в час. Ксавье нервничает, стараясь не показывать этого. Сигнал берёт начало где-то в горах, в заброшенном, если судить по картам, пансионате. Мимо проносятся маленькие городки, поселения амишей, какие-то пасторальные беленькие домишки. Когда хайвей заканчивается и они начинают петлять по разбитым горным дорогам, виды дичают: часть домов уже заброшены, старые полустёршиеся вывески на дешёвых мотелях, заросли дикого шиповника заполоняют неухоженные сады... Стальные ворота пансионата изогнуты красивой дугой и закрыты. Ксавье ожидал чего-то подобного. Словно пылинка в глаз попала: неуловимое движение возле ворот, а по резкому всплеску мыслей и последующей оглушающей тишине понятно: Пьетро Максимофф. Подбежал, полюбовался, удрал обратно – рассказать старшим. Теперь понятно, почему с ним связаться не удалось. Эрик нашел его раньше. Магнето выходит к ним сам. Нет, не выходит – величественно левитирует. Плащ развивается за спиной, гармонируя по цвету с новым шлемом всё в той же фиолетовой гамме. Кому-то надо с ним обсудить проблемы стиля. Впрочем, уж если даже у Рейвен не получилось... Профессор ждёт его, сидя в инвалидном кресле. Зверь, настороже – в своей настоящей форме – стоит у него за спиной. – Я услышал Хавока, – говорит Ксавье. – Здравствуй, друг, – отзывается Эрик. На губах у него холодная, резковатая улыбка. Привычная. - Здравствуй. Первый раунд выигрывают черные. Эрик начал набор в Братство раньше, пока Чарльз пытался научиться быть инвалидом и не бояться этого. Из-за Эрика! – напоминает обида, но сейчас не время заново сводить старые счёты. Эрик пожимает ему руку, и Ксавье на секунду задерживает ладонь, сам плохо понимая, зачем. – Я услышал Хавока и хотел бы поговорить с ним. Со всеми, кто пришел к тебе. – И с чего ты взял, что они тебя будут слушать? – удивляется Магнето. – Они уже мои, Чарльз. Ищи своих. – Боишься, что они поверят мне и уйдут от тебя, как Рейвен от меня?! – он ничего не может с собой поделать, то ли обида, то ли ревность, не подавленные и не пройденные. И Эрик это слышит. Ровные белые зубы, холодный, подтянутый, словно в тюрьме десять лет отжимался на кулаках и подтягивался на двух пальцах. Собранный. Лидер. Чтобы быть с ним на равных, надо стать таким же. Профессор Икс успокаивается и улыбается своему старому другу. – Я могу обратиться к ним мысленно, – он пожимает плечами. – Просто предпочитаю беседы, в которых собеседники видят и слышат друг друга. К тому же не хочу пугать твоих воспитанников непрошеной телепатией. Магнето словно колеблется, размышляя, и явно решает проконтролировать и послушать, как его подчинённых будут соблазнять перейти на светлую сторону, вернуться в лоно семьи и бла-бла-бла. – Ртуть, – окликает он коротко. Беловолосый подросток словно вырастает из-под земли в следующую секунду. – Я подслушивал! Папа, а он что, реально раньше их знал? А почему раньше не появился? Привет, чуваки, Пентагон не взломать никому? Точно? Скучища жуткая, даже Пентагон никому не нужен... А теперь? Трое мутантов одинаково морщатся, как от коллективного приступа зубной боли. – Собери Братство, – кратко изрекает Магнето , и зубная боль вихрем исчезает. Ему точно не помешала бы консультация Рейвен – с тоской думает Ксавье. Не ходит – левитирует, не говорит – молвит... Тут и заиграться можно. Он разглядывает Эрика, с удивлением ловит взгляд того – пристальный, цепкий. Явно отмечающий и синяки на пальцах, и уверенно выпрямленную спину, и то, как естественно Чарльз справляется со своим креслом. Он готов покраснеть, прочтя во взгляде скупое одобрение – чему? Тому, как калека научился бегать с костылями?! Они смотрят друг на друга. Молча. Присутствие Зверя мешает не более присутствия собственной тени. За спиной Магнето тем временем собирается полтора десятка мальчишек и девчонок разной степени потрёпанности. Ободранные, кто-то с татуировками, кто-то прикрывает лицо, кто-то руки. Будущее Земли. Запуганные, нервные дети. Половина из них прошла Вьетнам. – Здравствуйте, – говорит Профессор, поворачивая кресло к ним, и цепко оглядывая всех. Он улыбается, отмечая пару своих бывших учеников, и персонально кивает им – добро, не укоряя за выбор стороны. Больше он не оттолкнёт никого. – Я – Чарльз Ксавье. Вторая сторона монеты, другой выбор для мутантов, которые ищут убежище. Будущее, которого хочет Магнето, его путь и его правда – путь силы, запугивания людей. Не демократии – диктатуры. Оба мы видели своими глазами, к чему может привести война с людьми – и оба знаем, что возможно будущее, в котором люди и мутанты смогут жить вместе. Я предлагаю каждому из вас работать со мной, чтобы приблизить это день – день примирения, день, когда вы не будете бояться, что родителям будет за вас стыдно, день, когда вы сможете без опаски пройти по улице, не пряча лица. Школа для одарённых детей готова принять новых учеников. У нас есть все необходимое оборудование, спортзалы, корты, бассейн, библиотека.. всё для того, чтобы вы, – он кашляет и поправляется, – чтобы все мы не боялись учиться и расти. – Двери школы всегда открыты для любого мутанта, – заканчивает он, глядя Эрику в глаза. – Я думал, вы всё, – бурчит Хавок, ни на кого не глядя. У него в глазах всё ещё видны отблески вьетнамского напалма, оставившего от жизнерадостного парня Алекса Саммерса выжженный пустырь. – Мне сказали, вы всё. Он коротко пихает соседа-негра с шипами на голове плечом, выбирается из группы мутантов, подходит к Ксавье и, не глядя, по-медвежьи крепко пожимает ему руку. И замирает возле Зверя, как второй телохранитель. – А ниггеры вас не смущают? – интересуется сосед Саммерса. Выговор у него чудовищный. – Разумеется, нет, Эван, – улыбается Ксавье. – Откуда вы знаете моё имя?! – Мысли всех людей: черных и белых, молодых и старых, людей и мутантов – звучат для меня одинаково, - говорит Профессор. – Я телепат. Не волнуйтесь, я уважаю чужое право на личную жизнь и никогда не полезу в голову ни своим ученикам, ни врагам, если только от этого не будут зависеть людские жизни. Эван Дениелс – «Шип» - кидает ещё один беглый взгляд на Саммерса, выходит и становится рядом с ним. Ксавье не лезет в чужие мысли, но в глазах Эвана читается всё та же огненная мясорубка Вьетнама – верно, парни прикрывали друг другу спину там и вряд ли разойдутся по разные стороны теперь. – Больше желающих нет, – то ли спрашивает, то ли резко настаивает Магнето. У него осталось больше людей, но и двух потерять – болезненный удар по самолюбию. С его голоса можно лёд колоть, и обстановка начинает было обостряться. – Рад был встрече, Питер, – неожиданно говорит Хэнк. – Заходите ещё! – тут же оживляется Ртуть, оказываясь за спиной, ухмыляется, всовывает Зверю в лапищу кассету для магнитофона – На, послушай! Классная штука, если ускорить раз в пять! Давайте на спор, кто быстрее до вашего дома! – он на секунду исчезает. – Ха, вы проиграли! – Ты не бегал. – А вы бы всё равно проиграли! Сколько вы ехали? Час? Два? А где когтистый парень? У него когти такие отвратительные, круто же! Я б его ещё о будущем расспросил, он гнал классно – залюбуешься! – Пьетро, – коротко обрубает это невозможное трепло Магнето. – Помолчи минутку. Судя по несчастному выражению лица Максимоффа, минутка – это десяток вечностей, не меньше. – Мы уже уходим, Эрик, – пользуясь паузой, быстро произносит Ксавье. Это невыносимо – смотреть на него и думать о том, сколько всего хочется со своим старым другом обсудить – в тишине, спокойно, дома, в конце концов! Дома... С того момента, как Магнето вызволили из Пентагона, они так и не ночевали под одной крышей. – Спасибо, что дал им выслушать мою версию. – Всего доброго, друг, – кивает Эрик. Ещё одно рукопожатие. Прохладные ладони. Две улыбки. Признание равенства. – Школа открыта для всех, – говорит Чарльз, не выпуская руки. Почти презирая себя себя, потому что звучит это как «возвращайся» и «я скучаю». – Не боишься, что я сам наведаюсь и уведу твоих учеников? – улыбается Эрик. Мистик, ушедшая от обоих и выбравшая третий путь, всё равно продолжает оставаться яблоком раздора. – Каждый волен решать сам, – кивает Ксавье. Пора учиться принимать чужой выбор. На обратной дороге Дениелс, хмурясь и дёргая открывающееся окно машины вверх-вниз, сообщает спинке сиденья перед собой, что у него есть тётя. Пятнадцать лет ей, дедуля-то ого-го старикан. Ну так она этого, того. Погодой управляет, если верить сплетням. Может, помощь нужна. Худенькую тоненькую мулатку с классически красивым лицом и заплаканными глазами они забирают по дороге, сделав крюк до Бронкса – дешёвого негритянского района в Нью-Йорке, давно и заслуженно пользующегося дурной славой. Судя по синякам на руках и голенях, девушку били. По напряженным и злым взглядам родни – мать выставляет её за волосы и орёт что-то про «позор семьи!» - ясно, кто. - Ороро, - говорит она тихо, сцепив руки. – Ороро Монро. Так в жизнь команды Х входит Гроза, тихо позвякивая рядами золотых браслетов на запястьях и лодыжках, незаметная, вежливая, и до глубины души – молодая леди, чёрт знает как умудрившаяся вырасти с образцово-классическими манерами в сердце Бронкса. Спустя неделю уже сложно представить себе школу без неё: в библиотеке, в столовой, в оранжерее с цветами... Особняк под её чуткими руками обретает жилой вид; к концу месяца Ксавье даёт ей карт-бланш на переустройство территорий, и вскоре ухоженные сады снова начинают радовать взгляд, а тяжёлые старинные вазы и люстры блестят. Ороро и сама оттаивает понемногу – её не трогают, дают время привыкнуть и выбраться из своей скорлупы. Ей просто так легче общаться – немо, заботой о доме выражая благодарность и верность новым друзьям. *** Тем не менее, вечером после первого посещения Братства Мутантов Ксавье сложно заснуть. До конца дня он держит маску уверенного в себе Профессора Икс, строит планы, советуется с Хэнком, помогает заселиться новым ученикам – Шипу и Грозе, и долго молчит с Хэвоком, прежде чем тот кивает – «Расскажу. Позже. Профессор, это был ад». Ксавье возвращается к себе – прохладный ночной сквозняк гуляет по комнате, треплет страницы открытой книги. Телепат чувствует себя именно так: открытой книгой, страницы которой снова перелистали на месяц назад, и снова он орёт на Эрика в содрогающемся от ярости металлокинетика самолёте, они дерутся... Он никогда не жаловался на память. Но неловко вспоминать, что было дальше. И уши горят, стоит вспомнить понимающий взгляд Логана на выходе из самолёта. Память – услужливая гадина, подбрасывает картинки снова и снова… Эрик приносит шахматы. – Десять лет не пил, – он дёргает кадыком, с видимым удовольствием приканчивая виски. – Давно не играл, – эхом отзывается Ксавье. – Я поддамся, – говорит Эрик и обезоруживающе улыбается, ловит взгляд телепата и удерживает его пару секунд. Ксавье привычно двигает пешку на e4 – он не сторонник сложных дебютов, но черные уходят в непробиваемую староиндийскую защиту, не торопясь начинать схватку за центр. Конь возглавляет башню из трёх пешек, в которую встал готовый для вскрытого удара слон – подготовка давления на правом фланге. Ксавье фокусируется на доске, и каждый раз, как он поднимает взгляд, Эрик смотрит прямо на него. Молча. Без улыбки. Чарльз с удивлением обнаруживает, что за десять лет в тюрьме Эрик, похоже, практиковался больше. Быть может, читал книги или даже следил за партиями на чемпионатах мира. Они молчат, только виски время от времени подливают – чтобы можно было снова баюкать пузатые бокалы в ладонях. Чтобы было, чем занять руки. Эрик выигрывает две партии подряд, а виски заканчивается чуть раньше. – Надо поспать, – говорит он. Логан ушел с диванчика в кабину к Зверю, лететь ещё часов шесть, и он прав, надо отдохнуть, пока есть время. Ксавье кивает на диван, на правах радушного хозяина уступая его гостю, и Эрик отходит, садится и сцепляет руки. Над ними медленно танцует небольшой, с пол-ладони, кусок металла, гнётся, течёт, принимает странные, присущие огню очертания. – Тебя интересует абстрактное искусство? – спрашивает Ксавье, чтобы сказать хоть что-то. – Не моя цель, – обрубает Эрик. Затем, словно вспомнив что-то, договаривает. – Впрочем, если хочешь, оставлю тебе. Метал доплывает до шахматной доски и падает на неё, сам собой вытянувшись в тонкий барельеф. – Добрых снов, – говорит автор этого произведения и закрывает глаза. Спокойный. Собранный. Холодный и ясный, как ветреный день. Как если бы не было этих десяти лет и пули в позвоночнике. Чарльз продолжает на него смотреть, подперев лицо руками и заново прокручивая в голове события последнего десятилетия, отстранённо удивляясь тому, что они провели его порознь. Эрик дополняет его так гармонично, что когда он рядом, кажется, что он всегда был рядом. Дополняет команду. Его место здесь... Наверное, Ксавье просто слишком пристально пялится. Потому что объект внимания, не открывая глаз, замечает: – Если ты хочешь подойти и дотронуться наконец – подойди. Чарльза бросает в жар. В холод. От выбора слов, от какой-то двусмысленной идеи, на которую это, возможно, намекает. Или не намекает, а это естественная человеческая реакция после десяти лет в тюрьме?! Касания – часть социального общения большинства животных, нет? А у Эрика, вероятно, самое обычное тактильное голодание после тюрьмы. Он пытается найти какие-то слова, оправдаться, – или, может, всё-таки подойти? – и так и не отвечает нечего, замешкавшись и пребывая в глубоком замешательстве. Судя по ровному дыханию, Леншерр за это время уснул, и понятия не имеет о чужой неловкости. За иллюминаторами самолёта стемнело, в небе догорает двухуровневый закат, пляшет меж пластов облаков... Ксавье засыпает незаметно для самого себя. Просыпается он, когда самолёт уже заходит на посадку, и Эрик и Логан о чём-то негромко говорят. Чарльз замер, выныривая из воспоминаний – да, точно, память не лжет. Он заснул тогда в кресле и проснулся на месте Эрика. Как? В список обязательств Профессора Икс немедленно добавляется «умеренность в потреблении алкоголя», но уже имеющемуся пробелу в памяти это не поможет. За окнами спальни тихо звенят цикады. – Эрик, – в раздумьях окликает он пустоту. Потому и зовёт, что знает, что никто не ответит, да и не ищет сейчас ответа. У них долгий путь впереди. И обязательства перед школой для Профессора – на первом месте. *** Досье Церебро на новую мутантку заставляет Ксавье перепроверить все тумблеры и настройки в судорожной надежде на ошибку. Если машина не врёт, у них проблемы. Очень. Большие. Проблемы. Маленькая Джин Грей обладает потенциально неограниченными психокинезом и телекинезом. Ксавье выезжает к ней тут же, с утра, и почти не удивляется, обнаружив у её дома Магнето. На сей раз тот в высокой шляпе (скрывающей тонкую полоску металла вокруг головы, которая всё так же не даёт влезть в его сознание), деловом костюме и даже вежливо поджидает его у воротец в ухоженный палисадник. Словно знал, что Профессор Икс тоже придёт сегодня. Кто здесь телепат вообще, в конце-то концов? Внутри дома чисто, верно, отец зарабатывает неплохо. Чисто, тихо, и почти нет бьющихся предметов. Немолодая женщина моет посуду, оборачивается, вытирает руки о фартук, скользнув по посетителям пустым взглядом. Едва успев бросить взгляд на визитку «Школы Ксавье», она уверенным движением ловит одну из взмывших вверх тарелок и уворачивается от осколков второй. – Мы к Джин, – говорит Ксавье. – Мы бы хотели поговорить. – Она наверху. – Усталый материнский взгляд прожигает насквозь обоих. - Пожалуйста, ради всего святого... Помогите ей. Может, она и была наверху, но Джин выходит в гостиную сама, не дожидаясь, пока её позовут – верно, услышала мысли матери. – Здравствуйте, мистер Эрик и мистер Чарльз, – говорит она спокойно. – Джин, – укоризненно сообщает Профессор телепатией. – Нехорошо читать мысли чужих без их разрешения. Мы пришли, чтобы попробовать помочь тебе справиться с твоим даром. Девочка накручивает светлую медь кудрей на палец, спокойно глядя мимо них. Вокруг пляшут кассеты. За окном вода из поливального шланга у соседа начинает течь вверх, дробясь на крупные капли и порождая радугу. – Вы не ко мне пришли, – говорит она тихо. – Вы пришли увидеть друг друга, и оба думаете об этом. Судя по нервному жесту Магнето, он проверяет, на месте ли шлем, после чего взглядывает на Джин с каким-то нехорошим восхищением во взгляде. – Твой дар прекрасен, – говорит он. – Эрик, – говорит Профессор. – Давай разберёмся. Джин, я... Девочка качает на ступне пушистый тапочек. Ксавье пытается не думать о том, что с той же отрешенной неулыбчивой беззаботностью она может качать в руках целую планету. – Я приду к вам в Школу, – говорит она. – Скоро. А сейчас, пожалуйста… – Её взгляд останавливается на дверном проёме, а с потолка начинает медленно оседать пыль штукатурки. – Ваши мысли слишком громкие. Уйдите. Она поднимается и взмывает вертикально вверх по лестнице. Обратно в свою комнату. – Напоминает первую встречу с Росомахой, – сообщает Эрик, пока они покидают дом. – Они бы нашли общий язык, – соглашается Чарльз. Задерживается у машины. – Ну что. Поговорим? Эрик обходит машину с другой стороны и садится на пассажирское сиденье. Дорога до особняка занимает полчаса. Под колёсами мерно шуршит асфальт, из приёмника льётся сборная солянка от Битлз, Пинк Флойд, любимых Пьетро (Эрик морщится и убирает звук) – и до Deep Purple и Kiss. – Как Пьетро? – спрашивает Чарльз. Тишина пугает его. – Трепло, – веско роняет Эрик. – Чарльз, она не это имела в виду. Снова повисает неловкое молчание. В молчании они добираются до гаража особняка, и, по счастью не встретив никого из учеников – до одной из гостиных. Чарльз закрывает дверь. В следующий раз, когда она откроется, все будет по-другому. Что обычно говорят девчонкам? «Эй, ты». Или «классная мутация». Нет, у Эрика действительно классная мутация. «Что ты делаешь сегодня вечером?» - «Мир захватываю, дорогой, а ты?». Телепат давит нервный смешок, представив себе такое начало разговора. Оглядывается. «На равных», - напоминает он себе, разглядывая друга, уже привычно снизу вверх из инвалидного кресла, словно пытаясь оценить степень исходящей от того опасности. Эрик стоит молча, у одного из книжных шкафов – даже не сел. Волнуется сам? Да? Нет? Шлем надёжно защищает своего владельца от попыток хоть что-нибудь посмотреть, хоть какую-нибудь зацепку… – Если ты чего-то не знаешь, – Чарльз с удивлением слышит собственный голос, и понимает, что всё же начал говорить, – не бойся. Я подскажу. В покер, Эрик. В покер надо было со мной играть! Чтобы учиться разгадывать мой блеф. Ты не разгадаешь, не поймаешь, не узнаешь! Никогда в жизни Чарльз не блефовал настолько. Эрик вздрагивает, и ледяная уверенность даёт трещину. Зрачки чуть расширились и тут же сузились. – Я справлюсь, – спокойно говорит он. Ни тот, ни другой не называют происходящее никак, отказываются что бы то ни было подтверждать. Словно всё это происходит помимо них. Крутануть колёса привычным движением и пересечь два метра старого дубового паркета между ними получается само собой. Чарльз опускает взгляд и делает то, чего так и не сделал тогда в самолёте: медленно берёт пальцы Эрика в свои. Ладонь у того в рукопожатии – максимум, что они себе позволяют обычно из дружеских жестов, - жесткая и неуступчивая, а сейчас пальцы расслабленны. Тёплые. И зрачки расширены от простого касания. На журнальном столике дребезжат металлические авторучки. – Эрик... – мягкий оклик. Холодный, мрачный, собранный террорист от мутантов сейчас сам на себя не похож: первым отводит взгляд. Хмыкает, затем так же молча обходит Ксавье и падает в кресло. Рука, свесившаяся с подлокотника, выглядит как приглашение. Чарльз придвигается ближе, но в этот момент рука сжимается в кулак. – Они сдали сестру Пьетро в дом для душевнобольных, – говорит Магнето. – Она твоя дочь? – Да. Каков вопрос, таков ответ. Перестрелка короткими фразами, дружеская утренняя пробежка через минное поле чужого прошлого. – Причины? Леншерр выпрямляется, сжимает и разжимает пальцы, разглядывая то место на водолазке, под которым набита единственная татуировка на его теле. Номер из концлагеря. – Она не может себя контролировать, – он делает паузу, и Ксавье его не прерывает. – Она одна из нас, Чарльз. – Ты забрал её? – телепат весь подаётся вперёд. Эрик отмахивается. Авторучки на столе заостряются, словно иглы дротиков, готовые взлететь. Сложно, очень сложно признать поражение. – Я не смог, – выдавливает он из себя глухо. - Даже я. Чарльз, – он неуловимо морщится, – там всё.. Дело дрянь. Она за час разнесла полбазы и чуть не прибила Колосса. Всё, на что она взглянет - ломается. Её держат в смирительной рубашке день и ночь, с завязанными глазами. Чарльз кладёт ладонь на плечо друга прежде, чем сам осознает жест. Сжимает, ощущая через ткань тонкого темного пиджака и водолазки тепло тела. – Ты не виноват. – Сам знаю! – огрызается Эрик внезапно злобно, дернувшись и сбросив руку. Затем, словно осознав, гасит порыв. – Чарльз, я… Мне нужна твоя помощь. Раз уж ты снова возишься с детьми – может, ты бы мог попробовать до неё прорваться? Мысленно? Он подносит два пальца к своему виску, безобидно передразнивая привычный жест телепата. – Я сделаю всё, что смогу. И, Эрик? Магнето вскидывает взгляд. – Ты мог попросить об этом сразу, как узнал, – говорит Чарльз. – Ты мой друг, и я всегда буду рад помочь тебе. И твоей семье. Две ладони лежат рядом на подлокотнике кресла, не соприкасаясь - но и металлокинетик и телепат чувствуют, как близость обостряет способности. В комнате полно металла. В особняке сейчас девять человек, трое расстроены, двое спят, один читает и один играет с кубиком Рубика. Ещё двое упорно не смотрят на те несколько миллиметров, что остаются между их пальцами. – Я правда не знал, – говорит Магнето. – Магда… Она решила, что я навлёк на них несчастья – а я думал, что она с детьми погибла в огне, когда люди – люди, Чарльз! – хотели спалить её как ведьму! Смешно, да? Из нас двоих мутантом был я, а пришли за ней... – Это было после войны, – продолжает он, помолчав. – Почти сразу. Цыган преследовали так же жестко, как нас. Меня выходил её табор. У нас было двое детей, Пьетро и Ванда. Я думал, они мертвы. И тут его наконец начинает трясти. Суровый, ледяной, холоднокровный боец, террорист за права мутантов сидит в старом кожаном кресле и первый раз за всё это время позволяет себе пережить и забыть ужас потери детей. Ксавье не останавливает его, с одной стороны предлагая время и поддержку на то, чтобы пережить и закрыть для себя старый кошмар, с другой стороны - сам поглощенный противоречивыми эмоциями. Он уже давно не ощущал себя настолько на своём месте, как сейчас, выслушивая очередной кусочек исповеди Эрика Леншерра. Это правильно. Но одновременно он чувствует себя редкостным идиотом. Так вот, вот про что говорила юная Джин Грей! Она просто напомнила Эрику свою дочь, и тот наконец решился высказать просьбу - и чего тянул? А он, Ксавье, уже придумал себе Бог весть что, испугался сам и чуть не выставил себя на посмешище. – Эрик.. – окликает Ксавье спустя несколько минут, когда остекленевший взгляд в пустоту становится совсем нехорошим. Леншерр вздрагивает и поворачивается к нему. – Эрик, я сделаю всё, что в моих силах. – Я буду благодарен, – выжимает из себя Магнето, которому прожитые годы не прибавили умения выражать благодарность. – Я не знаю заранее, но не остановлюсь, пока мы не вернём твою дочь, - искренне обещает Профессор. Оба они постигают азы искусства не говорить о главном: сухие холодные пальцы и неуверенные, негнущиеся тёплые последнюю минуту лежат рядом, соприкасаясь. Вдвоём игнорировать очевидное легче и веселее. По крайней мере, тишина не тяготит. Спустя какое-то время – тени удлинились и подкрались к их ступням, вползая из высоких стрельчатых окон, – Эрик поднимается. – Пожалуй, мне пора, – говорит он. – А то опять базу разнесут. Без твёрдой руки. Ксавье, улыбнувшись, кивает. – Однажды мы будем преподавать здесь вместе, и мы оба это знаем, – напоминает он. – Я надеюсь на это. Эрик подходит к двери, слышит, как за ней проносится, судя по грохоту, полк вдрабадан пьяных гусар на таких же вдрабадан уработанных конях, и, с новым уважением взглянув на Профессора, отходит к окну. – Уйду тихо, – поясняет он и оборачивается. – Чарльз? Глаза у телепата синие-синие, как небесная муть – крик, и тот утонет без следа. – Думаю, у нас найдутся другие темы для разговора, – изрекает Магнето. Поднимается в воздух и величественно левитирует вдаль. В закат. Чёртов показушник! - думает Ксавье. Он взглядывает на фиолетовую фигурку в развевающемся плаще, медленно растворяющуюся в закате, снова задумывается о чувстве стиля, умеренности, пафосе... И всё-таки срывается в искрений хохот. В груди теснится слишком много радости – и веселье прорывается маленькими колючими пузырьками. Он не знает точно – с Эриком никогда не знаешь наверняка! – но такое чувство, словно сегодня ему вернули друга.