27th floor

Приятный прохладный ветерок. Еле доходящие звуки шумного города. И высота, такая, что захватывает дух и дрожат коленки, когда стоишь на самом краю. Упадешь? Определенно, ведь ты уже ступил на эту тропу. Здесь только вопрос времени. Не знаю, когда настанет мое (и настанет ли?). Но я надеюсь умереть, упав именно здесь, с этого дома, с этой крыши, с этого двадцать седьмого этажа. Есть что-то красивое в этом — летишь, чувствуешь свободу, наслаждаешься последними секундами, живешь ими, дышишь. Затем вспышка в сознании — бах! — и темнота. А на земле изуродованное тело. Спасение невозможно. Это все, конец. А люди, проходящие мимо, ужаснутся, но какая тебе разница, ведь ты уже... мертв. — Ты в курсе, что здесь нельзя находиться? Мне не надо было оборачиваться, чтобы узнать пришедшего. Я сразу поняла, кто это (в принципе, приходить сюда больше было некому). Снова он, Зейн, нарушитель моего одиночества. Но, честно говоря, я была не против. Быть совсем одной — слишком скучно. Правда, мы всегда молчали, только при первой встрече назвали свои имена. Я понятия не имела, что говорить. Он, наверно, тоже. — В курсе, — я пододвинулась на пледе, который сама же и принесла. — Ты что, оштрафуешь меня? — Нет, зачем же, — он усмехнулся, — тебе ведь нравится здесь. — Да. Нравится. Спасибо, что заботишься, — это было произнесено несерьезно, с насмешкой. Было непривычно вообще разговаривать с ним. Он присел рядом и провел ладонью по своим темным волосам — они легли, а затем вновь поднялись вверх. На моем лице появилась улыбка, это правда выглядело забавно. Но после я отвела от него взгляд и смотрела прямо вперед — на верхушки многоэтажек и закат. Главное, что рядом нет никаких других людей. Мы одни. И мы свободны. — Почему ты приходишь сюда? Вопросы. Как я не люблю их, когда хочется сидеть и молчать, думая о чем-то своем или вовсе без этого. Просто сидеть в тишине. Наслаждаться видом. И смотреть, как бесследно уходит прочь каждая секунда жизни, которая в любой момент может оборваться. Стоит только пожелать. — Просто вид нравится, — спокойно ответила я. Глупый вопрос. — "Просто вид" со временем надоедает. Человека тянет куда-то не просто красивая картинка впереди, которой можно любоваться, и то не вечно, потому что любая красота со временем исчезает, и ты уже не понимаешь, что когда-то могло тебя восхищать в этом. Сюда тебя приводит что-то еще. Это какая-то привязанность, Эми. Ты можешь обманывать меня, но не себя... — Тебя обмануть не получилось, — я усмехнулась, не имея желания рассказывать о своей жизни. — Я не глуп. — Я заметила. — Так ты расскажешь? Нет. — Ладно, — положительный ответ вылетает из моего рта сам собой, невольно. — Моя подруга... она умерла здесь. Упала с этой крыши. У нее были проблемы, а я ни черта не знала, веря ее улыбке. Я должна была понять, но не сделала этого. — О... — он запнулся. — Мне жаль. Черт. Как же я не люблю это. — Почему? Ты не виноват в этом. Тебе не должно быть жаль, это пустые слова. — Нет. Мне жаль не за что, что она умерла — прости, если это прозвучало грубо и бесчеловечно. Мне жаль, что я напомнил тебе об этом. И это не пустые слова. Я молчала. Снова наступил этот момент, когда слова не имели значения. Они были бесполезны. Я открыла ему что-то вроде тайны, а он... он на ощупь нашел мою руку и положил на нее свою. Так мы и сидели на крыше. На нашем двадцать седьмом этаже.

***

— Это крыша, Эми, — Зейн закатил глаза, еще сильнее раздражая меня. — Иди к черту, Зи. Это двадцать седьмой этаж, — возразила я. Крыша — слишком скучно. — В этом доме их всего двадцать шесть, — он засмеялся. — Нет. Этот двадцать седьмой! — Эми... — Двадцать. Седьмой, — с настойчивостью сказала я, и все, что ему оставалось — сдаться, потому что он, как мне кажется, уже понял, что спорить со мной бесполезно (несмотря на то, что общались мы мало). Мне нравилось называть эту не-крышу двадцать седьмым этажом. Может, потому что я была странным романтиком. Или потому, что хотела остаться здесь навсегда (а люди на крышах не живут). Или потому, что так звучит несколько лучше. В любом случае, это место стало для меня будто родным. По крайней мере, здесь я чувствовала себя в безопасности. Здесь мне было спокойно. И одиноко, пока в моей жизни — так же, как и на этой крыше — не появился Зейн. Он не изменил меня, здесь каждый бессилен, но зато он несколько приукрасил мою жизнь, одиночество. Наверно, его приход на этот двадцать седьмой этаж был к лучшему. — Зейн? — позвала его я. Молчание было слишком напряженным. — М? — отозвался парень, повернувшись ко мне. — Я рассказала тебе, почему прихожу сюда. А что насчет тебя? Мне действительно было интересно, я все еще помнила его слова. Человека тянет сюда не просто красивая картинка впереди... Сюда тебя приводит что-то еще. Это какая-то привязанность. Значит, он тоже "привязан" к чему-то? К чему-то, что находится (или находилось) здесь. — Насчет меня... Как-то раз я проходил мимо этого дома, и вдруг что-то заставило меня поднять голову. Было высоко, но я увидел ее. Девушку, стоявшую у самого края, расставив руки в стороны. Я боялся, что она упадет, но не мог двигаться — так она заворожила меня. Я простоял так минут пять, пока какой-то идиот не пихнул меня. И тут я будто пробудился ото сна. И понял, что должен действовать. Я побежал в подъезд. Чертов лифт еле двигался, будто назло, но я все же добрался до верха. Девушка все еще стояла там. Я не смел сказать ни слова, боясь испугать ее. Боясь, что она упадет. Вроде бы она успокоилась. Я думал, что спас ее. Но нет. Она улыбнулась и упала. Вот так просто, взяла и исчезла. — Зейн, — я вдруг ахнула, хотя никогда не была такой впечатлительной. — Я не спас ее. Я был разбит и хотел прыгнуть следом, но сдержался. С тех пор я прихожу сюда, хоть это и делает мне безумно больно. Я вижу ее, стоящую у края, кричу, но она все равно падает. Снова и снова. А я даже не знаю ее. Почему это так волнует меня и не дает покоя? — Среди тысячной толпы только ты заметил ее и не остался равнодушным. Ты чувствуешь ответственность за нее. Это нормально, Зейн, — несмотря на то, что прикосновения к кому-то (даже близкому) давались мне с трудом, поскольку я всегда была довольно-таки зажатым человеком, скрывающим свои чувства, я все же смогла приобнять Зейна, потому что знала, что сейчас ему как никогда нужна поддержка. А я обязана дать ему ее. — Спасибо, Эм. За понимание.

***

— Эм? — М? — А ты когда-нибудь всерьез задумывалась о том, чтобы прыгнуть с этого двадцать седьмого этажа? — Да постоянно. Эти мысли не выходят из моей головы. — Из моей тоже. Молчание. Я понятия не имела, что он думает об этом. Зейн всегда казался мне... не таким. Он сильный, несомненно, особенно если продолжает держаться, не прыгает с крыши, находясь в опасной близости с самым краем, терпит этот сложный мир. Но я не ожидала, что он хочет умереть. Нет, только не он. Не Зейн. Смерть той незнакомой девушки сломила его, хотя он даже не знал ее. Просто Зейн... он не как все те лживые люди. Он помогает. Он чувствует и забирает чужую боль. И порой мне казалось, что Зейн не человек. Он самый настоящий ангел (хоть я и атеист, но сейчас, когда этот парень рядом со мной, я готова поверить в это). — Эм? — М? — Обещай, что не перестанешь приходить сюда. Не бросишь меня. — Обещаю. Ни за что. Я не в силах бросить его сейчас, когда он открылся мне. Зейн — единственный, кто доверился мне и позволил мне довериться ему. А другие... им неважно, что у меня внутри, лишь бы я улыбалась, находясь рядом, и не лезла со своими проблемами, которые, собственно, никому не нужны, кроме меня самой. Такова жизнь. Таковы мы. — Здесь многие умирали, — произнесла я еле слышно, но слова не ушли от ушей Зейна. — Да? — Угу. Уверена, что моя подруга и те девушки — не единственные. — Скорее всего. Проклятое место, такие бывают. Я тоже слышала о таком, но никогда не верила, считая всего лишь глупыми выдумками, которые люди создали от нечего делать. — Похоже, это крыша смерти, — усмехнулся Зейн. — Похоже... Может, позволим ей забрать и нас?

***

— Эми, ты боишься? — Немного, — честно ответила я. — А ты? — Нет. Это то, чего я хочу. Это то, чего я ждал. Я тяжело вздохнула, ведь он так уверенно говорил об этом, в то время как я продолжала сомневаться. Я боялась. Всегда боялась смерти. Особенно сейчас, когда смотрела ей прямо в лицо, видела ее глаза. Она пугала меня своей чернотой, холодом... неизвестностью. Нас больше не будет. — Если мы встретимся где-нибудь там... черт, я атеист... хотя, может, мы будем зомби... а, ладно, — когда я нервничала, то часто начинала нести чушь. Этот случай не стал исключением, и пусть мы и собирались умирать, мне было стыдно. Как и всегда. Еще со школы я стыдилась себя, прятала лицо за распущенными волосами и опускала голову, проходя мимо толпы школьников. Уже тогда я была неудачницей, это осталось во мне. — Зейн, просто знай, что я любила тебя, да и сейчас люблю. Ты самый близкий мне человек во всем этом чертовом мире, хоть мы знакомы и не так хорошо. Я никогда не хотела бы, чтобы ты прыгал отсюда, но раз мы делаем это вместе... — Мы безумцы, Эми. Это наш единственный выход. И он поцеловал меня. Здесь, на самом краю крыши, крыши смерти, на нашем двадцать седьмом этаже. То, чего я так ждала. То, чем все и закончилось. Если бы с Зейном познакомились раньше и при других обстоятельствах, то все могло бы быть иначе. Может, мы бы не были так несчастны. Но согласитесь, глупо думать о том, что бы было, особенно сейчас. Как-то незаметно мы отклонились в сторону, держась за руки, и полетели вниз. Быстро и без раздумий. Решительно. Вперед. К нашей бесконечности. Что я чувствовала? Свободу. Впервые ни одна живая душа не могла остановить меня. Впервые я была вправе делать свой выбор, идти по своему пути. А со мной был он, в моей руке была его рука, и страшно не было. Я забыла о страхе, который всегда мешал мне. Я забыла о людях, что всегда унижали меня. Я забыла о многочисленных шрамах на теле. Я отпустила все то, что терзало меня, пусть и слишком поздно. Я уничтожила себя и все, что было. Я была счастлива. Зейн, думаю, тоже, ведь он хотел этого (а я надеялась, что это было не из-за меня). Говорят, что смерть — не выход. Но что делать, если больше некуда идти?