Операция "Крутой вираж"

Выяснять, что оторвется быстрее - его ноги от пола или многострадальное ухо от черепа, в которое вцепился неопознанный краснолицый громила, Пейну не хотелось. И издав боевой клич, он сжал тощие костлявые ручонки в кулачки и провел серию сокрушительных ударов в ту часть державшей его фигуры, где под фунтами колыхающегося жира должна была находиться печень. Как же Пейн сейчас страдал без своих потерянных навеки мозолистых кулачищ которыми, он за секунду бы размазал этого жиртреста, как навозную муху по стене. Но, то ли сыграл элемент неожиданности, то ли кулачки действительно пробились через дряблые слои обрюзгшего тела нападающего, но тот обиженно хрюкнул и выпустил звеняще-гудяще-горящее ухо майора из своих сосискообразных пальцев. Пэйн знал, что расслабляться рано. Пора показать этой своре, кто теперь здесь хозяин, а для этого нужно уложить у всех на виду их вожака. И закрепляя результат намечающейся победы, Пейн с размаху впечатал громиле по яйцам. На войне, как и в любви, все средства хороши,- злорадно подумал майор, слушая оглушительные вопли сложившегося пополам мужика. А то распускает тут руки, понимаешь. - Вернон!!! – истошно завопила тощая высокая женщина, все это время маячащая за спиной вошедшего и видимо до сего момента пребывающая в шоке. Но момент для выхода из него она выбрала явно неудачный. Майор почувствовал жажду крови и его уже было не остановить. Или враги падут ниц, признав поражение и в зубах принесут ему капитуляцию, или их кишками будет увешена вся эта миленькая гостиная. ХА! А он думал что на гражданке загнется от скуки. Когда командование после очередного превышения полномочий майором и незапланированных жертв среди мирного населения, пообещало его комиссовать, бывалый пехотинец чуть не расплакался, как ребенок, которому пригрозили отобрать любимую игрушку – то бишь форму и оружие. Но на этой странной гражданке, на которой он оказался не менее странным образом, похоже так же опасно, как в джунглях среди въетконговцев - только и держи ушки на макушке, а палец на спусковом крючке. - Стоять, швабра!- рявкнул Пейн, рискуя сорвать слабый детский голосок . И за неимением вороненного ствола ,направил на, дернувшуюся было то ли к мужу, то ли к сыну, женщину свой тоненький палец. Пиф-паф! Второй рукой он молниеносно ухватил, замершего на полу в позе эмбриона, громилу за ноздри. - Всем стоять! Руки за голову! Слушать меня! - Пейн обвел застывшее собрание яростным взглядом ,– Если кто из вас, салаги, рыпнется, я вырву ноздри у этого хряка. А потом… – И, глядя в вытягивающиеся на глазах лица присутствующих, Пейн в красках расписал тошнотворные подробности расправы, над повизгивающим от ужаса и боли в зажатом носу, Верноном и над, забившимся в дальний угол, побитым Дадликом, и над его кодлой, и над этой облезлой шваброй, которой он грозился в случае, если еще услышит ее визгливый голосок, выбрить всю торчащую дыбом на ее голове растительность и отправить в маршбросок вокруг этого чертового населенного пункта, как там его название. Волосы женщины, надо сказать, до встречи с Пейном находящиеся в полном порядке – аккуратно завитые и уложенные – сейчас действительно стояли дыбом. Она хватала ртом воздух и явно решала для себя - пора ли ей уже свалиться в обморок или еще нет. Пейн обвел всех прищуренным взглядом своих горящих полубезумных глаз, словно примеряясь, с кого бы начать исполнение своих угроз... и решил сбавить обороты. Враг был подавлен морально и унижен физически – пора было начинать им командовать , дабы вымести из этих очумелых мозгов любую мысль о сопротивлении новому порядку. - Встать! Стройся! Смирно! Закрыли хавалки и приготовились слушать! – рявкнул Пейн, выпустив наконец распухший пятак человека-хряка их своих, уже порядком сведенных судорогой, нетренированных пальцев. Тела в коридоре суетливо зашевелились и, поддерживая друг друга, выстроились, выпучившись словно загипнотизированные на командира. - Мда… вот сейчас наведу тут мало-мальский порядок, - констатировал про себя майор, шагая вдоль строя дрожащих новобранцев, - И надо привести выданное тело и амуницию в соответствие с боевой обстановкой. Тренировки и еще раз тренировки. Благо тренироваться есть на ком и с кем, – и Пейн расплылся в такой довольной хищной улыбке, что мальчики и мужчина, стоящие перед ним разом сделали шаг назад, а Швабра которая в прострации, покачивалась на краю строя, наконец закатила глаза и с грохотом отправилась в обморок, видимо решив, что с нее на сегодня впечатлений достаточно. **** - Пригрели на груди змею! – миссис Дурсль, не в силах сдерживать себя более, рыдала, всхлипывая и обнимая покрытого синяками сыночку. Дадли тихо подвывал ей в унисон, боясь реветь в голос, чтобы сумасшедший кузен,громыхавший чем-то на первом этаже их не услышал. Мистер Дурсль хмуро сидел в кресле, не обращая внимание на жену и сына, погруженный в безрадостные мысли. Его волосы были всклокочены, а нос цветом и формой напоминал перезрелую сливу. До него было больно дотрагиваться и о нем было больно вспоминать. Вернон еще никогда не чувствовал себя таким униженным и раздавленным. Он всегда был царь и бог в их маленьком семейном гнездышке столь любовно оберегаемом Петуньей. Он был авторитетом на работе и среди соседей – и вот сегодня его построил, в прямом и переносном смысле, какой-то сопляк – очкастый задохлик, приемыш, которого они с Петуньей имели глупость взять на воспитание. Дурсль снова и снова прокручивал события той безлунной ночи, когда под своей дверью они обнаружили корзинку с младенцем и письмо на гербовой бумаге со странными печатями, в котором ясно говорилось, что ребенок - сын сумасшедшей Лили, сестры Петуньи, пропавшей много лет назад. Мальчика зовут Гарри и, учитывая что он остался сиротой и Дурсли единственные его известные родственники, они ОБЯЗАНЫ взять это сокровище себе на воспитание и вырастить его под своей крышей. Сколько раз мистер Дурсль проклинал тот день, когда он внес корзинку с этой гадюкой в свой дом. Сколько раз порывался сбагрить эту сиротинку, но едва ему в голову приходила эта мысль и он пытался предпринять хоть что-то что противоречило распоряжениям данным в письме, как Дурсля охватывал необъяснимый ужас. Ему казалось, что сделай он так и все кары мира посыпятся на его несчастную голову. И потому он предпочитал терпеть это отродье, считая дни, месяцы и годы до его совершеннолетия, когда с чувством выполненного долга сможет дать пинка племянничку, послав на все четыре стороны – и лучше одновременно. И хотя мальчик до сего дня был тихим, даже послушным, но Вернон всегда чувствовал ,что в нем заключена необъяснимая угроза. И вот сегодня дурная кровь показала себя во всей красе . Что же делать, что же делать….? Как теперь жить под сенью своего собственного дома, где он теперь даже перестал считаться хозяином? - этого Вернон не знал.