***
— Доброе утро, Надюш! — Доброе. Надя вышла на кухню в накинутом старом тёткином халатике. Если говорить честно, то тётей Вера Михайловна для Нади не была. Но как-то с детства пошло, «тётя Вера» да «тётя Вера». Очень долгое время Надю воспитывала именно она, а не отец. И дело было не только в том, что отец воевал. Ещё дело было в балете. В балете, которому Надежда отдала более десяти лет. И кто знает, как сложилась бы её жизнь, если б не та дурацкая травма… Начиналось всё более чем радужно. Успешная учёба в ГАБТе* — она ведь была первой ученицей. Все говорили, что такой балериной можно только родиться. Оборвалось всё резко, четыре года назад. Тогда пришлось начинать жизнь заново, переехать в Одинцово к отцу, пойти в обычную среднюю школу, найти себе новое призвание… — Блинчики будешь? — Ещё спрашиваешь, тёть Вер. Буду, конечно. Вот и плюс от того, что Надя оставила балет нашёлся. Теперь нет необходимости держать строгую диету для того, чтобы вес не превышал отметки «рост минус сто двадцать два». — Мальчика как зовут, который тебя провожал вчера? Вера Михайловна положила девушке блинчики, включила газ под чайником и села за стол. — Мальчика зовут Вадим, и я его люблю. — Всё так серьёзно? — женщина ласково улыбнулась. — Более чем, тёть Вер. Мы почти два года как встречаемся. Я один беру до Киева билет? — Ты так скоро всё решила? Надь, а практика? — Что вы все так в эту практику вцепились?! Никуда она от меня не денется. Я сначала на Украину съезжу, а потом уже практикой займусь. Так можно — я узнавала. К тому же я статью сдам послезавтра. Всё будет хорошо, тётя Вера. — Мне нравится твой оптимизм. О чём статья? — Рецензия. «Приключения Кроша»**. — В Пионерскую правду что ли? Ну ты даешь, Надюш! На практику тоже они тебя берут?! — восхищённо воскликнула Вера Михайловна. — Да, — Надя улыбнулась. Было видно, что она горда собой. — Пойду я, наверное, переоденусь и в институт побегу. Погода хорошая такая, надо же. Спасибо за блинчики, тёть Вер. Очень вкусные.***
— Надя! Надька! Тихонова, да стой ты! Вадим нагнал её на выходе из учебного корпуса. — Чего тебе, Громов? — девушка прыснула. Так по школьному это называние друг друга по фамилию было. И от этого было смешно. — Вадим, что тебе от меня нужно? Он крепко сжал её в объятиях, но целовать на людях не решился. — Мама моя просила тебя к нам зайти. О чём-то она поговорить с тобой хочет. — Хорошо, — Надя продолжала улыбаться, — зайду. Прямо сейчас. Вадим пошёл вместе с девушкой. Шли по весенней сияющей Москве, читали стихи: — Парни с поднятыми воротниками, в куртках кожаных, в брюках-джинсах. Ох, какими словами вас ругают! И все время удивляются: живы?! О проблеме вашей спорят журнальчики — предлагают убеждать, разъяснять… Ничего про это дело вы не знаете. Да и в общем-то не хотите знать… — Красиво. Чьи стихи? — Надя замедлила шаг. — Рождественский. Я тебя как-нибудь отведу в Политехнический. — Буду ждать, — девушка рассмеялась, запрокинув голову. Она часто стала в последнее время смеяться, будто скинула с себя какой-то тяжёлый груз. Где-то через час они дошли до квартиры Вадима. — Не буду вам мешать, общайтесь. — Вадим ушёл к себе, а Надя прошла в кухню, где её уже ждала Софья Сергеевна. — Здравствуйте, Софья Сергеевна! — Здравствуй. Кофе хочешь? — С удовольствием. Мне статью сдавать послезавтра. А завтра вечером меня у подруги премьера в Большом. Поэтому статью буду писать сегодня. — А что ставят? — Жизель. Пойдёмте вместе, Софья Сергеевна. — А подруга, наверное, Мирту танцует — улыбнулась Софья. — Кажется. Я её видела последний раз в январе, когда свой день рождения отмечала. Пойдёте? — Почему бы и нет, — Софья Сергеевна поставила перед Надей кружку с кофе. — Спасибо. — А откуда такие связи в балете? Подруга в главной роли в Большом не у всех есть. — Я ведь профессионально занималась балетом. — Надежда отпила глоток — До шестнадцати лет. Вам Вадим не говорил разве? — Нет — женщина покачала головой — А почему бросила? — Бросила… У меня страшная апатия была, я жить не хотела. Меня партнёр уронил в одном из спектаклей училища. Его за это наш педагог чуть не убила. Я ведь подавала неплохие надежды, у меня фигура самая для балета подходящая. И физические данные тоже. А вот как получилось. Жить могу, танцевать нет. Бедро прооперировали, а балет пришлось оставить. Пришлось переквалифицироваться в журналисты, — грустно улыбнулась Надя, — Вы же что-то другое от меня хотели? — Да, хотела сказать, а тут ты своим балетом. Я ведь знала твою маму. Мы одну школу закончили. Правда я в параллельном классе училась. — Знаете, я ведь до шестнадцати лет носила мамину фамилию. Потом решила сделать отцу приятное, стала Тихоновой. А моя подруга, которая как раз Мирту танцует, до сих пор по привычке меня Савинцевой называет. Я вас перебила, извините. — Да я собственно только это и хотела тебе сообщить. Долго вчера вспомнить не могла, кого ты мне напоминаешь, пока Вадим не сказал, что пишешь ты под фамилией матери. И даже показал одну из твоих статей. Очень неплохо написано, хочу сказать. Я сразу тогда вспомнила твою маму. Ты очень на неё похожа. Не только внешне, характером тоже. — Откуда вы знаете, какой у меня характер? — Надя поднялась, поставила кофейную кружку в раковину и оперлась о подоконник. — Чувствую. А ещё я очень хорошо знаю своего сына и тот тип девушек, которые ему симпатичны, — женщина улыбнулась. — расскажи пожалуйста, что с мамой случилось, я не особо вчера поняла. — Да что рассказывать, Софья Сергеевна, — махнула рукой Надежда — мне полгода как исполнилось, так мама ушла на фронт. В Ташкенте, где они с тётей Верой жили, записалась добровольцем. Это был август сорок второго, как раз Сталинградская была в разгаре, брали всех. Не посмотрели даже, что ребёнок есть. Не должны были брать, правило такое было, если у женщины ребёнок. А вот маму взяли. Взяли, отправили в разведшколу и забросили на Украину. Тётя Вера до сих пор гадает, почему именно туда. Зимой сорок третьего какая-то сволочь выдала маму гестапо. Потом его самого партизаны по закону военного времени приговорили к смертной казни. Кровная месть, так называемая. За расстрелянную маму… — девушка перевела дыхание. Ей всегда было нелегко говорить на эту тему. — Тётя Вера, как только Киев освободили, стала наводить справки, где конкретно маму расстреляли. Она не знала ничего абсолютно ведь: ни куда послали из разведшколы маму, ничего… Только про Украину И вот совсем недавно, с неделю наверное, как, ей удалось это всё выяснить. И я хочу туда поехать. Сразу после сессии. Это будет начало июля примерно. Пойдёте со мной на «Жизель»? На балет Софья Сергеевна с Надей тогда пошли вместе. И в июле в небольшом городке под Киевом на могильном холмике обелиск Наде помогал устанавливать Вадим. На обелиске было всего семь слов: «Маргарита Савинцева. 1922 — 1943 Партизанская радистка Спасибо, мамочка!» А уже в июле шестьдесят пятого года в «Комсомольской правде» появился очерк «Герои, подарившие нам Победу» молодой и успешной журналистки. В очерке было не только о Маргарите Юрьевне Савинцевой, но и о других людях, которые так же как и она подарили им, сегодняшнему поколению Победу, свободу и мирную жизнь. Но и Надежда, и все её близкие люди знали, как этот очерк для неё важен. И что небольшое посвящение в начале «памяти моей матери» это самая малость, которую могла сделать девушка. Девушка, оказавшаяся достойной наследницей памяти своей матери и бабушки. Надежда Григорьевна Савинцева — Тихонова — Громова.