Глава 1. Лихолесье или Как принц становится слугой своего сердца.
2 апреля 2015 г. в 13:03
Как рассказать о тысяче лет своей жизни и не утомить вас? Хотя весь рассказ поместится в два слова. Одиночество и запреты.
Я родился в Эпоху Перемирия. Она принесла моему отцу и его королевству больше страданий, чем все войны на Земле. Мой приход ознаменовал трагическую гибель моей матери. Она покинула этот мир, не успев даже взглянуть на меня в последний раз. Отец говорит, я похож на нее. Хотя мне трудно судить, ибо я ее совсем не помню. На отца я походить не хочу. Точнее, на нынешнего отца.
Говорят, раньше Трандуил был светел, и его Королевство процветало. Чернолесье называлось Великой Зеленой Пущей, и каждый листочек на каждом дереве пел хвалы своему Тауру. Лесные эльфы жили свободно и праздновали каждый день, танцуя и распевая звонкие песни. Сады Таура благоухали. Моя мать была самым красивым цветком в садах Его Величества. Ходят легенды, что она могла управлять погодой и торопила весну, когда стужа порядком надоедала. После ее смерти все кануло в забвение. Я не видел расцвета своего народа, я видел только его закат. Отец сотни лет не разговаривал ни со мной, ни с кем бы то ни было. Я пробегал мимо его покоев, и мне каждый раз становилось страшно. Либо глухая тишина окутывала его обитель, либо жуткий горестный вой, что сжимал мое сердце в комок. А потом он и вовсе уехал. Я рос и привыкал к запустевшему лесу и мраку, царившему во дворце. Ко мне были приставлены толпы учителей и гувернеров. Каждый учил меня своей дисциплине, но каждый смотрел на меня с сочувствием. Эльфы Лихолесья знали мою историю и думали, что знают меня самого. На самом деле я не сильно страдал. Мне скорее сильно все докучало. Друзей у наследников мало, в основном свита, и я подался на службу, чтобы хоть как-то занять плетущиеся как улитки года. Как ни странно, дозорные стали мне товарищами. Начальника лесной стражи Арофера я мог с уверенностью назвать лучшим другом. Он единственный, кто не общался со мной, как с принцем. Ему казалась, что корона мне велика, и я больше подхожу на роль кедрового ореха, чем на роль короля. Не могу сказать, что я с ним не согласен. Я был не просто плох в дворцовых делах, я был ужасен. Я не понимал, для чего мне нужно все это учить, и ленился до того момента, пока мой отец не соизволил вернуться из странствий. Он лично занялся моим наставничеством. С тех пор мне все было запрещено. Гулять, сутулиться, выглядеть неопрятно, разговаривать с набитым ртом, чесаться, чихать, открывать рот не по делу, даже улыбаться без причины. Нарядов у меня было больше, чем у любой эллет, а место рядом с троном стало мне ненавистно. Я стоял там, как истукан, сутками напролет, не имея возможности шелохнуться. Я даже ног не чувствовал после совещаний и официальных приемов. Но жаловаться тоже не разрешалось.
***
Я уже несколько недель не был во дворце. Темные своды и мрачные коридоры наводили на меня тоску и будто окунали в королевскую скорбь. Отец передавал через свою свиту поручения и лишь изредка разговаривал со мной о чем-то действительно важном. Например, однажды он спросил о том, что я знаю о любви, и, услышав не удовлетворивший его ответ, начал убеждать меня, что наследник должен думать о своем народе в первую очередь, и, гипотетически, если бы была возможность благоприятного брака по расчету, я должен был бы вступить в него без пререканий. А через несколько лет во дворец приехал Владыка Ривенделла с молодой дочерью. Я разозлился и убежал, даже не взглянув на гостей. Моим выходом было спрятаться далеко в лесу около красного озера. На его дне росли ядовитые водоросли, что давали воде необыкновенный бордовый оттенок. По берегу почтительно склонялись плакучие ивы. Казалось, они льют слезы в кровавую воду. Лучшее место для того, чтобы тебя не нашли. Даже звери сторонились этого места. И все же через некоторое время я услышал шелест травы вдалеке, но поступь оказалась мягкой и кроткой. Орки так не ходили, и потому бояться было нечего. Я даже не повернулся. — Красивое место. Я бы тоже выбрала его, чтобы подумать. Молча повернув голову, я заметил тонкий силуэт девушки. Арвен Ундомиэль. Она приблизилась ко мне и села рядом на пушистую траву. — Интересно, почему они думают, что имеют право решать за нас? Только потому, что на их головах короны? У сердца нет королей — только слуги. Я ухмыльнулся. — Значит ли это, что не ты была организатором этого сватовства? — девушка улыбнулась. Она была красивой. Настолько, насколько о ней ходили легенды… и даже больше. — Я не люблю блондинов, — мы оба весело рассмеялись, и у меня отлегло от сердца. Ее отец не пойдет против ее воли, а мой — против воли Элронда. Мы просидели до вечера, болтая обо всем на свете. Девушка рассказывала мне про Ривенделл, а я ей про дремучие леса, окружающие мой дом. Все в ее мире было по-другому, но одинаковой оставалась ответственность, что лежала на наших плечах. Мы не могли согнуть спины или сказать лишнего, нам было запрещено даже думать о себе, как о чем-то отделимом от своего народа, и каждую секунду жизни нужно было быть начеку, чтобы не опростоволоситься. Арвен рассказала, что однажды на балу ей сильно отдавили ногу, и ей пришлось танцевать весь вечер со сломанной лодыжкой, даже не подавая виду. Я рассказал, что, будучи ребенком и только научившись пользоваться луком, угодил стрелой в служанку, что несла выстиранные королевские мантии в плетеной корзине. Она закрылась корзиной, и я прошил насквозь все выходные наряды отца. Служанка меня не выдала, она все аккуратно заштопала за ночь, а я поблагодарил ее. Но так как мой отец может читать мысли, он узнал о случившемся и отругал меня не из-за мантий, а за то, что я поблагодарил девушку. Мол, наследник не должен снисходить до прислуги. Таких историй были сотни в моем арсенале, и каждая из них была напоминанием о том, что я лишь придаток системы. Вернувшись в замок, мы распрощались с Арвен добрыми друзьями, и вопрос о нашей помолвке больше никогда не поднимался.***
С того дня прошло много сотен лет. Вы, верно, думаете, что за столько лет я должен был стать степенным, мудрым эльфом, отрицающим все мирское? Что сотни веков привносят в твою голову какие-то особенные знания? Еще бы, я же бессмертный. Но не бессердечный. У меня была куча времени впереди на изучение жизни, и совсем не было времени пожить самому. Я злился из-за того, что прозябаю свою вечность за никому не нужными занятиями. Это-то и делало меня глупым и своенравным. В какой-то период я стал убегать из замка далеко в лес, охотясь на пауков из Дол-Гулдура или расчищая границы от орков, но дальше леса не совался. Мне было запрещено выезжать дальше Дейла. Ариетт как-то рассказала мне причину. Отец боялся предсказания, сделанного Светлой Госпожой Лориэна. В нем говорилось, что после того, как я увижу море и услышу крики чаек, меня оставит покой, и я в отчаянии уплыву на Запад, покинув свой народ. Мой народ любил меня. Они видели во мне надежду на возрождение былой красоты Зеленой Пущи. Отца злил любой мой промах, который так легко прощали мне все остальные. Ариетт одна была моим щитом от гнева Таура. Он почему-то относился к ней с большим уважением и прислушивался больше, чем к другим. Не думайте, что мой отец плохой. Он покинут. Ариетт говорит, это его проклятье, и потому он борется за жизнь каждый прожитый день, он настолько любит меня и свое королевство, что борется вопреки рассудку, желающему покинуть этот мир вслед за любимой. Моя вековая мудрость не в силах дать мне ответ на вопрос, почему любовь настолько могущественна. Я узнал ее только во сне. Увидев издалека. Прикоснувшись только краешком сознания. Я даже и не понял сначала, что это любовь, если честно. Первый раз во мне стал тлеть уголек ожидания чего-то прекрасного только с приходом ночи. Я был уже взрослым мужчиной по меркам эльфов. Во сне я увидел море и, проснувшись в холодном поту, еще долго не смог сомкнуть глаз, пораженный его красотой. Я не сразу заметил хрупкого ребенка на песке, меня больше привлекали диковинные корабли на горизонте и белые барашки пены на водной глади. Девочка. Фарфоровое личико обрамляли каштановые локоны, а завершали милый лик невообразимо чудесные глаза разного цвета. Она будто читала меня и узнавала с каждым сном все больше, жестами стараясь показать, что она меня видит. Я привыкал и ждал ее появления. Дитя стало свидетелем моей жизни, а я стал добровольным ее заложником.***
Сумрачный лес на южной границе владений короля Трандуила покрыл густой молочный туман. Луна едва показалась из-за туч на краю небесного свода, и лес погрузился в спокойную серебряную негу. Сколько дремучих ельников и небольших озер находилось в этой стороне Чернолесья сказать было трудно, оттого именно она была мне милее остальных. Можно было сколько угодно проходить по одному маршруту и всегда находить что-то новое и увлекательное. Я искал в южных лесах дозорный отряд во главе с моим другом Арофером. Он часто пренебрегал обязанностями в пользу уединения. Я увидел друга издалека, он сидел, привалившись к большому раскидистому дубу, и жевал яблоко. На секунду остановившись, юноша взял яблоко покрепче в руку и подкинул над головой. Я снял лук и, вытащив стрелу из колчана, выстрелил, припечатав яблоко к толстой ветке. — Дурная голова ногам покоя не дает? — эльф смеялся. — Рад тебя видеть, — я жестом руки поприветствовал друга, выходя из-за деревьев. — И чего тебе не сидится в своем дворце? Уронив лук около стражника, я сел, поджимая ноги и прислоняясь к шершавой коре, чтобы быть немного компактней. — Мне нужно уехать… — Я думал, ты уже уехал. — Да не знаю я! Сон этот… Думаешь, все это глупость? — Море, значит. Девчонка. Хм, — товарищ вытащил из кармана еще яблоко и откусил. — Она смеется надо мной и убегает. Будто бы я должен догнать. Должен найти ее. Арофер прыснул. — Ты же понимаешь, что она человек? Смертная! — Понимаю. — Попробуй не понять. Я ее уже с ног до головы знаю. — Нет, Леголас. Она смертная! Сколько лет ты видишь этот сон? — Уже больше десятка. Для меня еще никогда время не текло так медленно. — Если ты будешь медлить, то познакомишься лишь с останками в ее могиле. Я испуганно посмотрел на друга. — Я найду ее! — Начни с Нуменорской Гавани. Если ее там нет, то ты хотя бы можешь быть спокоен за ее честь и достоинство. — Ты о чем? — Предводитель наемников Умбара умер, оставив бразды правления своему отпрыску. Тот еще негодяй. Говорят, у него целый гарем из наложниц. Он торгует людьми и не брезгует заключать сделки с орками. — На него нет управы? — А кто пойдет разбираться с этим? Ты? Насколько мне помнится, мы не вмешиваемся в дела людей. — Я не понимаю людей. — Однако ты не спишь десятки лет из-за одной из них. — И все же… — я потер виски, стараясь приглушить головную боль от недосыпа. — Чем тебе не угодили эллет? Мне помнится, у тебя теплилось что-то к одной из них. — Мариэль хороший друг. — И только? Я глянул на Арофера, нахмурив брови. Сколько можно мне про нее твердить. — Долго мне добираться до Умбара? — Больше месяца, если по Андуину. Пешком не управишься и за полгода. Я встал и, попрощавшись с другом, решил бежать напрямик ко дворцу, чтобы собраться в путь. Я решился! Либо сейчас, либо никогда! Забежав в свои покои, я стал собирать провизию и оружие. Все, что могло пригодиться в дороге. Отдохну и высплюсь потом, сейчас сподручней уходить, пока не рассвело, иначе кто-нибудь меня заметит. — Уходишь в ночь, под сенью утренних звезд из родного дома, оставляя после себя только воспоминания и забирая с собой надежду целого народа. В дверях стояла Ариетт. В ее светлых волосах сверкали золотые обручи, а на плечи была наброшена кружевная шаль. Она не печалилась, только делала вид. — Ты знаешь, что я не могу поступить иначе. Девушка подошла ближе, раскрыла руки и обняла меня, нежно положив голову мне на плечо. — Мой мальчик, — она отстранилась и ласково погладила меня по щеке. — Если твое сердце зовет тебя за эти берега, ты должен идти. — Спасибо, — я грустно выдохнул. — Мой отец… — К сожалению, взрослея, мы забываем, что сами когда-то были юны и прекрасны в своих заблуждениях. — Я вернусь. — Надеюсь, не один, — эллет лукаво подмигнула. — Я жуть как соскучилась по детским шалостям. Хоть бы кто изрисовал углем эти омерзительно чистые стены. Мы засмеялись, и я, поцеловав эльфийку в щеку и взяв с собой всю амуницию, вышел за дверь на поиски сам не знаю чего или кого.