Сердце короля

В голове все ещё отдавался эхом холодный, почти презрительный голос отца, когда Леголас, кипя от ярости, почти летел по пустым коридорам дворца. Светлые глаза, так похожие на его собственные, словно прожигали его насквозь. – Иди, Леголас, я не собираюсь тебя держать и упрашивать, – ледяным тоном заявил отец, и на его лице не отразилось ни единой эмоции. Владыка Лихолесья никогда не терял самообладания, даже в ссорах с сыном. – Наследник, который ни в грош не ставит благо своего народа и своей земли, не нужен этой стране. – Я нужен тебе только как породистая лошадь! – в бешенстве выкрикнул Леголас. – Тебе всегда было плевать на меня, и всегда будет наплевать, ты нисколько не любил мать и, наверное, был просто счастлив, когда она умерла! Жаль только, что я остался после неё, нелюбимый наследник престола, которого можно отослать подальше и забыть о нем на два столетия! Лицо Трандуила, и без того бесстрастное, окаменело, владыка выпрямился и, казалось, стал ещё выше, похожий на вросший корнями в землю кипарис, неподвижный и как будто бы неживой. Его сын, почти ослепший от гнева, тяжело дышал и не заметил перемены в отце. – Убирайся отсюда. Я больше не хочу тебя видеть, – очень тихо и отчетливо в наступившей тишине произнес Трандуил. – Я изгоняю тебя из Лихолесья, и если ты, покинув пределы этой страны, хоть однажды осмелишься нарушить границы, клянусь, я сам убью тебя. Свободен. Очень медленно, спокойно, почти в трансе, Трандуил развернулся и прошел к трону. Поднимаясь по узким ступенькам он, казалось, совсем не дышал и смотрел куда-то вдаль. Когда он опустился на трон с какой-то обреченностью, Леголаса уже не было в зале. Стоявшие на страже воины лишь молча переглянулись, когда до их слуха донесся далекий глухой вой, похожий на крик умирающего зверя. Тишина дворца остудила пылкую ненависть Леголаса и он пошел помедленнее. Раз уж он в последний раз может пройти по дворцу, стоило попрощаться с теми, кого он уже никогда не увидит: с начальником стражи Кадвайлом, с очаровательными близняшками Арануин и Эйвион, дочерьми кастеляна, со старым библиотекарем по имени Силиэн. Именно эти эльфы сделали его детство счастливым после того как… после того, как не стало мамы. Леголас все ещё помнил этот день, когда после той страшной битвы в Лихолесье вернулось войско… точнее, те счастливчики, что выжили в бойне. Маленький сын ждал их с самого утра на дозорной башне и думал, что они вернутся с победой. И лишь когда он увидел горстку всадников, везущих на седлах едва дышащих воинов, и бредущих вслед за ними лучников, он осознал, что великий эльфийский народ настолько же смертен, как и все другие. Он не сразу узнал отца – израненный, он тащил на себе одного из воинов. Страшный ожог, так и не затянувшийся до сих пор, изуродовавший вечное прекрасное лицо, тогда был наспех перебинтован, серебристые волосы опалены, а искореженный доспех остался где-то на поле боя. Когда Леголас выбежал им навстречу вместе с десятком стражников, бросившихся на помощь, он звал родителей, искал её лицо в каждом вернувшемся воине. Если бы отец тогда подошел к нему, обнял и сказал бы хоть что-нибудь, хоть одно слово, то, наверное, не было бы этих долгих мучительных столетий после её смерти. Но тогда – тогда Леголас, случайно встретивший мучительно-уставший, отчаявшийся взгляд отца, так и не понял, что мама не вернется. А Трандуил, издалека на мгновение увидевший в сыне только что потерянную возлюбленную, не смог найти в себе сил, чтобы поговорить с ним. И потому, ощущая свою трусость и слабость, отдался в руки стражников, которые сооружали носилки из плащей и пик, а затем унесли владыку в его покои, передав в руки целителей. Леголас не знал ничего этого. Он просто видел, как отец, смерив его усталым суровым взглядом, отвел глаза и заговорил с кем-то из стражей, а затем маленького наследника оттеснили в сторону, а через несколько минут и вовсе увели куда-то. И за прошедшие столетия он не раз, словно наяву, видел, как проносят на носилках отца. Видел сочащиеся кровью бинты на лице и левой руке, разбитые губы, потемневшие от пепла и гари волосы, и бессмертное лицо, на котором царило то спокойствие, что больше присуще мертвым, чем спящим. Много позже принц начал понимать, что победой стало то, что они вообще вернулись. Пусть немногие, но все-таки вернулись, чтобы залечить раны, сделать выводы. Отец тогда надолго замолчал, несколько лет он не мог заставить себя побыть с сыном наедине хотя бы час. Ожог на лице затягивался мучительно-болезненно и долго, и Трандуил с трудом пользовался обожженной левой рукой и всегда сохранял бесстрастное выражение лица. Улыбаться ему совсем не хотелось, и к тому же, это причиняло сильную боль. Наверное, поэтому владыка так хорошо владел своим лицом: сказывалась многолетняя привычка. Ушедший мыслями в прошлое, Леголас вдруг понял, что остановился посреди одной из анфилад дворца, прислонившись к колонне, подпиравшей сводчатый потолок. На глазах застыли слезы. Утерев их ладонью, он глубоко вздохнул и продолжил идти. Кадвайл, начальник стражи оказался в дозоре на северных границах, а это значило, что изгнанный наследник не сможет попрощаться с ним. Передав одному из стражников записку для него, Леголас ушел и направился к хранителю библиотеки. Силиэн, казалось, был старше самого Лихолесья. Его кожа была такой же ровной и сияющей, как и у других эльфов, но длинные, чуть волнистые его волосы, стянутые на затылке лентой, были совсем белыми и искрились на свету, как снег. Его светлые зеленые глаза смотрели на молодого принца будто бы улыбаясь, и в них были видны те тысячи лет, которые он прожил. Отец ещё не успел донести до стражи и всех обитателей дворца изгнание сына, но Силиэн знал все и так – он видел это в погасшем взгляде, в поникших плечах. – Вы поссорились с отцом, принц? – мягко спросил хранитель. За века он настолько сроднился с библиотекой, что неугомонное эхо не передразнивало его, а шаги были неслышными даже для эльфийского уха. Леголас дернул плечом и криво усмехнулся уголком губ. – Он изгнал меня из Лихолесья. Сегодня ночью я уеду отсюда и больше никогда не вернусь. Силиэн, относивший со стола на полку старинную летопись, замер, затем положил тяжелый том обратно на стол и повернулся к Леголасу. – Все так серьезно? – помрачнев, спросил он. Принц утвердительно кивнул. Хранитель вздохнул и устало опустился на стул. – Я знал ещё Вашего деда, принц, – вымолвил он. – Он был таким же импульсивным в молодости. Но то было, когда он был молод, и с годами он стал сдержаннее. Силиэн покачал головой. – Не торопите отъезд. Я достаточно давно знаю владыку, и, сдается мне, он погорячился. Леголас язвительно фыркнул. – Отец-то погорячился? Его сердце сделано изо льда. Такие, как он, ничего не чувствуют. Распаляясь, наследник не заметил, как с укоризненной улыбкой покачал головой старый эльф. Кому, как не Силиэну знать, из чего сделано сердце короля. Простившись с хранителем, Леголас поспешил к комнатам слуг, надеясь застать близняшек. Однако по дороге туда он столкнулся с Тауриэль, которая схватила его за локоть и оттащила в темный угол. – Леголас, это правда? – испуганным шепотом спросила она. Наследник закрыл глаза и кивнул. Тауриэль обреченно выдохнула, закрыв рукой рот. – Что произошло? – потерянно спросила она после недолгого молчания. Леголас покачал головой и снова ничего не ответил. – И когда… ты… – голос подвел рыжеволосую эльфийку, и она тихонько всхлипнула. Принц привлек её к себе и обнял. Так они и стояли вдвоем, пока вышедшая из-за облака луна не заглянула в окна галереи. – Мне пора, – негромко сказал Леголас. – Мы ещё увидимся. Освободившись от её объятий, он молча шагнул в тень и вскоре пропал из виду. Было уже за полночь, дворец давно уснул, и лишь тихий шелест ветвей где-то высоко над головой напоминал не то водопады Ривенделла, не то дыхание бескрайних равнин Рохана. Леголас был готов покинуть дом, но, проходя пустыми знакомыми коридорами, он чувствовал, что, несмотря на ссору, он хотел бы попрощаться и с отцом. Владыка отходил ко сну рано, и за долгие века он так и не изменил этой привычке. Принц неслышной тенью проскользнул в коридор, ведущий к дверям королевской опочивальни. К его удивлению, стражей перед покоями не оказалось, а дверь была приоткрыта, и оттуда лился теплый свет свечей. Леголас незаметно подкрался к дверям и прислушался. В спальне раздавался тихий смех. Всколыхнувшаяся в груди обида на отца улеглась, когда смех оборвался сдавленным вибрирующим стоном, а затем шумным вздохом. – Всевеликий Эру, умоляю… скажи, что ты не сердишься на меня, звезда моя, – хрипло зашептал отец. Его голос дрожал и срывался. – Я так виноват перед тобой, любовь моя, я знаю. Я ничего не сберег. Я так виноват, так виноват… Трандуил прерывисто вздохнул и, потянувшись за бокалом, смахнул его на пол. Ясный хрустальный звон заглушил первый осторожный шаг в комнату, который сделал Леголас. В воздухе пахло вином и ночной сыростью от распахнутых настежь окон. Владыка сидел в кресле спиной к двери, глядя в звездное небо, и сейчас он меньше всего был похож на холодного рассудительного бессмертного короля. Горький смешок Трандуила перешел в истерический смех, а затем так же незаметно он стал рыданием. На столике справа от кресла стояла оплетенная ивовыми ветками бутыль из темного стекла, а на полу блестела лужица красного вина с осколками бокала. Леголас, неслышно приближавшийся к отцу, видел, что тот самый владыка с сердцем изо льда, которого он так старался ненавидеть последние несколько лет, сейчас – просто сломленный одиночеством, отчаявшийся эльф. Он потерял любимую, в порыве гордости изгнал сына, отослал стражу и очень по-человечески пил, пытаясь залить вином ту боль и горе, которое всегда прятал. Трандуил был очень пьян, это было видно не только по количеству опустевших бутылок. Вдовый король скорчился в кресле, опираясь на дрожащие руки, серебряные волосы разметались по спине и вздрагивающим от всхлипов плечам. Он почти касался лбом своих коленей, и свисающие вниз пряди заслоняли его лицо. Поглощенный своим отчаянием, он не слышал шаги сына, и ничего не замечал вокруг. Леголас заметил, что отец одет в одну тонкую льняную рубаху и штаны. Холодный ветер, врываясь в окна, шевелил его волосы, и, судя по состоянию владыки, он уже давно сидел здесь, босой, и наверняка совсем замерз. – Эллериан, – выдохнул отец, и сердце сына дрогнуло. Впервые на его памяти отец назвал маму по имени в его присутствии. В его голосе было столько страдания, что Леголас почувствовал подкатывающие к глазам слезы. – Эллериан… Он сорвался на глухой стон, переходящий в вой – в этом крике не было ничего человеческого. Принц застыл за спиной отца, не решаясь подойти ближе, он никогда не видел отца таким: сломленным, поглощенным горем, скорбящим. Плачущим. Потихоньку Трандуил задышал ровнее, вздохнул, утер слезы и потянулся за бутылкой. Леголас вдруг сделал шаг вперед, отодвинул бутылку подальше, чтобы отец не дотянулся, и сказал: – Нет. Отец дернулся, как от удара и попытался вскочить на ноги, крутанулся и потерял равновесие. К счастью, за его спиной оказалась стена, и он не упал. Леголас, вздохнув, обошел столик и кресло, где сидел отец, закрыл окна, а затем посмотрел на Трандуила, прижавшегося спиной к стене. Иллюзия, прикрывавшая уродливый шрам и затянутый бельмом левый глаз, спала, и на руке был заметен бугристый след ожога. Правый, зрячий глаз, не отрываясь, смотрел на сына. Лицо его блестело от слез. Владыка вдохнул, открыл рот, но так и не нашел слов, чтобы что-то сказать и прикрыл глаза: – Я… – Не надо, отец… – сухо начал Леголас, и с ужасом увидел, как искажается от боли лицо Трандуила, и как он, запуская пальцы в волосы, сползает по стене. – Нет, нет, папа, пожалуйста, не надо, я… я не… ты неправильно меня понял… Леголас бросился к отцу, бессильно всхлипывающему на полу, и обнял за плечи. Сквозь тонкий хлопок рубахи его кожа была холодна как лед, и вдруг, вздрогнув, принц вспомнил то безмятежное израненное лицо отца, похожего на мертвеца. – Папа, я здесь, я не уйду, - прошептал Леголас и услышал, как захлебнулся вздохом отец, цепляясь замерзшими пальцами за его шею. – Пойдем в купальню, отец, ты совсем замерз… Трандуил помотал головой, но позволил себя поднять и даже сам дошел до дверей купальни, поддерживаемый сыном за талию. Посадив его на скамью из белого мрамора, Леголас позвонил в колокольчик, надеясь, что кто-нибудь из слуг услышит его. – Всемогущий Эру, как же стыдно, – хриплым голосом произнес король, пряча лицо в ладонях, пока сын искал одеяние на смену и отдавал короткие ясные указания слугам. Принц положил руку ему на плечо и легонько потрепал. – Великий владыка Трандуил, правитель Лихолесья, пьяный, как последний сапожник. – Брось, отец, – негромко сказал Леголас. – Даже великий владыка имеет право побыть немного живым человеком. Тем более, когда рядом его сын, который его очень любит… «Несмотря на все, что произошло в последние сотни лет», - мысленно закончил принц. Отец поднял голову и, глядя ему в глаза, Леголас понял, что он прекрасно знает, о чем промолчал сын. – Спасибо, Леголас, – голос владыки отдался под сводами купальни легким эхом. Когда слуги наполнили теплой водой мраморный бассейн, он встал, покачнувшись, и, выпрямившись, начал онемевшими пальцами распутывать завязки на рубахе. Пальцы слушались плохо, и Трандуил, чуть морщась от боли, продолжал неловко развязывать неподдающиеся узлы. – Давай я помогу. Сын оттолкнул замерзшие руки отца и сам снял с него рубаху. Тот стоял с чуть виноватым и смиренным выражением на лице, опустив глаза. Легкая улыбка тронула его губы: – Абсолютно бесполезен, даже раздеться самому уже не хватает сил. – Ответь мне, отец, сколько бутылок вина ты выпил? Трандуил улыбнулся чуть шире и закрыл глаза. – Точно не скажу. Может, три? – Пять, – сурово ответил ему сын. – Шестую ты прикончил бы, если бы не вмешался я. Седьмая, возможно, прикончила бы тебя. Король со слегка смущенной улыбкой кивнул. – Я не хочу, чтобы ты уходил, сын, я… – начал вдруг он, и на его лице вновь возникло страдание. – Я так рад, что ты вернулся… Леголас не дал ему закончить и заключил в объятия. Трандуил снова всхлипнул и спрятал лицо в волосах сына. – Я знаю, отец. Ты был зол, и я тоже поступил не лучшим образом, но я здесь, и я не злюсь на тебя. – Все говорили всегда, что ты очень похож на меня, Леголас, а я всегда видел в тебе её… твою маму, – тихо произнес отец куда-то в плечо сына. – Когда я потерял Эллериан… я был просто трусом. Я боялся смотреть в твое лицо, видя её, вспоминая её голос, боялся сорваться, расплакаться или накричать на тебя, и поэтому… – Я понимаю, – севшим вдруг голосом ответил Леголас. – Ты вырос сиротой, хотя я вернулся после той битвы. Прости меня, сын. Леголас не ответил, только крепче обнял Трандуила. Он промолчал потому, что горло вдруг стиснула чья-то невидимая рука, так, что стало трудно дышать. Вода почти остыла, когда владыка спустился в бассейн по мраморным ступеням и окунулся с головой. Вынырнув, он провел ладонями по волосам, откидывая потяжелевшие серебряные пряди за спину. Сын ждал в покоях за дверями купальни, знал, что отец не терпит посторонних, когда совершает омовение. В голове звенело от выпитого вина, и Трандуилу казалось, что все это просто сон, и завтра он проснется в своей постели таким же одиноким, как и вчера, и позавчера, и каждый день из тех сотен лет, прошедших со дня смерти его возлюбленной. Владыка зачерпнул ладонью воды и медленно, задумчиво начал растирать длинный рубец на левой руке, оставшийся после той же битвы. Он тянулся от запястья до самого плеча, заканчиваясь шрамом на лице. Иллюзия, скрывавшая увечья короля, пропадала, стоило только ему на мгновение потерять самоконтроль. И теперь, в купальне, раны словно начинали исцеляться – волшебство брало свое и восстанавливало красоту вечного лика правителя. Ещё раз погрузившись в воду с головой, владыка начал выбираться из бассейна, но тело подвело его – он поскользнулся на камне и рассек кожу на лбу, у самой кромки волос. Чертыхнувшись вполголоса, он вышел из воды и набросил на плечи мягкий халат. Леголас, услышавший шум в купальне, стукнул в дверь, но Трандуил успокоил его. Подсушив волосы и переодевшись, владыка вышел в спальню, зажимая кровоточащий порез. Сын, увидев кровь на лице отца, изменился в лице и покачал головой, разглядев, что ничего страшного не произошло. Трандуил виновато улыбался, но принимал заботу, благодарно глядя на Леголаса. А тот молил Эру, чтобы завтра утром отец, пришедший в себя, не стал снова тем же холодным отстраненным чужаком. Когда, наконец, все дела были сделаны, слуги ушли в свои комнаты, а Трандуил лежал в постели, Леголас, вздохнув, нехотя двинулся к двери. – Останься, – попросил владыка. В полутьме спальни его глаза блестели, как звезды, а волосы серебрились, рассыпавшись по подушке. Принц вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, который иногда в грозу прибегал ночью в родительскую спальню, когда мама была ещё жива. Отец, смеясь, подхватывал его на руки и укладывал на середину ложа, между собой и матерью, а затем обнимал их обоих, и Леголас чувствовал себя самым счастливым на свете. Улыбнувшись, наследник сбросил на пол сапоги, верхнюю тунику и в одних штанах залез под одеяло к владыке Лихолесья. Спокойно вздохнув, тот улыбнулся в ответ и обнял сына, мысленно возвращаясь к тому же моменту прошлого, что и Леголас. К той самой грозовой ночи, когда смешной карапуз, испугавшись молнии, вбежал в опочивальню короля и там, убаюканный теплом любящих родительских рук, уснул. А Трандуил и Эллериан ещё долго смотрели друг на друга, и в глазах у обоих плескалось одно и то же счастье, умноженное на двоих. Утром слуга, который всегда будил владыку, войдя в королевские покои, обнаружил спящих в одной постели отца и сына. Растерявшись сначала, он решил было оставить их вдвоем, но когда он подошел к дверям, раздался тихий, чуть хрипловатый после сна голос Трандуила: – Подай завтрак на восточной террасе. На двоих. Слуга кивнул и исчез. Пригревшийся в объятиях отца, Леголас заворочался, балансируя на грани сна и яви. – Просыпайся, соня, – король легко провел ладонью по золотым волосам сына. Тот открыл глаза и увидел кривовато улыбающегося отца. Отвыкшие от улыбки мышцы болели, а левая половина лица, пусть и прикрытая иллюзией, но все-таки поврежденная, не слушалась. Солнце заливало всю спальню расплавленным золотом, и светлые волосы мужчин словно светились. Трандуил распахнул окно и в комнату ворвался свежий утренний ветер. Начинался новый день, а им обоим казалось, что начинается новая жизнь.