Hatred

      Нимфадора Тонкс ненавидела Римуса Джона Люпина…       Нет, не так.       Она НЕНАВИДЕЛА чертова Римуса Джона Люпина!!!       Ненависть началась еще с их первой встречи, когда Тонкс в который раз споткнулась на ровном месте. И как назло, первым человеком, с которым она познакомилась на площади Гриммо, стал именно Римус Люпин, которого она снесла ног во время падения.       Это был худший момент в ее жизни. Она, конечно, часто врезалась в других людей, задевала их или просто падала им в руки, но никогда, НИКОГДА она не сбивала людей с ног, да еще так, что человеку потом приходилось несколько минут приходить в себя: он сильно ударился головой об стену, когда она снесла его с ног.       Римус, как истинный джентльмен, не обиделся, не держал на нее за это зла и даже не смеялся над ее неуклюжестью, в отличие от его лучшего друга.       Тонкс привыкла, что над ней смеются, поэтому сначала была совершенно сбита с толку, а потом… потом ей показалось, что он смотрит на нее снисходительно. Тонкс привыкла ко всему: к злобе и ненависти (вспомните ее родственников), к издевательствам (один из минусов Метаморф-магии), к неуважению (на этих людей она никогда не обращала внимания). Но всю жизнь она пыталась доказать себе и всем, что она, Нимфадора Тонкс, чего-то стоит.       И вот сейчас человек, которого она встретила впервые, смотрит на нее снисходительным взглядом и улыбается…       Тонкс тогда еще разозлилась на него, не ответила на его улыбку и даже проигнорировала его приветствие.       А потом, потом все стало еще хуже.       Как же Тонкс ненавидела его, когда он сидел на собраниях и умудрялся внимательно слушать Дамблдора, не пропускать ни слова и замечать те детали, которые она, тренированный Мракоборец, в упор не видела. Она ненавидела его вежливую улыбку, которую он надевал всегда, лишь только кто-нибудь появлялся рядом. Эта улыбка никогда не была искренней, потому его глаза казались безразличными, равнодушными, и эта апатичность бесила.       Она ненавидела его голубые глаза, которые пронизывали насквозь и глядели в саму душу. Тонкс ненавидела его аккуратность. Там, где сидел он, всегда было тихо и спокойно. Даже близнецы Уизли в его присутствии вели себя хорошо. Тогда как там, где находилась она, все падало, грохотало и скакало. Как будто было заранее настроено против нее. Она, конечно, смеялась вместе со всеми, но в глубине души так ненавидела свою неуклюжесть.       Она ненавидела его во время миссий. Тогда как все остальные во время миссий позволяли себе разговаривать (даже Грозный Глаз!) и, вообще, вели себя по-человечески (Грозный Глаз, конечно, не был таким, но ему позволялось), Римус всегда сидел тихо и неподвижно, так что Тонкс казалось, что она сидит со статуей. А все ее попытки заговорить с ним разбивались о глухую стену отчужденности.       И это все так бесило!       Все изменилось в один день.       Тонкс, как обычно, занималась бумажной работой, которую совсем недавно принес Саваж. Фадж решил, что Мракоборцы не прикладывают нужного усилия и заставил их перерыть все дела, переорганизовать их, а те, что датируются этим годом, дописать.       Тонкс открыла большую папку с надписью «Оборотни».       - Мерлин, - простонала она. – Знала бы, что мне придется ворочать пыльные бумажки, которые старше меня… - она снова выдохнула и протянула руку за первым делом.       - Поосторожней, Тонкс, - весело сказал Праудфут, сидящий по правую руку от нее. Он ухмыльнулся и покачал головой. – Если тебя услышит Саваж…       - Он меня по голове не погладит, знаю, - пробормотала Тонкс. Она протянула руку за следующим делом, и ее пальцы замерли на полпути. Сверху файла было написано «Римус Джон Люпин»…       Тонкс в ужасе глядела на фотографию человека, которого знала. Хотя нет, не знала.       На фотографии был изображен молодой человек, лет восемнадцати, со светло-коричневыми волосами и голубыми глазами. Но на этот раз взгляд содержал эмоции. Что-то смешанное: боль, разочарование, грусть и усталость. Это был другой человек. Он был живым.       Тонкс ничего не имела против оборотней, потому что не считала их плохими людьми. С детства ее приучили, что человек не становится плохим просто от того, что он не может изменить (например, ее папа в глазах остальных «родственников»). Человек становится плохим по собственному выбору (как ее «родственники»). Поэтому она не судила людей по внешнему облику.       И сейчас, глядя на эту фотографию, Тонкс все понимала. Она понимала его равнодушие, которое и не равнодушие вовсе, а здравый смысл. Он закрывается от людей, чтобы не чувствовать боли. Она понимала его сдержанность. Если ты раз в месяц теряешь над собой контроль, то все остальное время инстинктивно хочется держать свое тело и эмоции под контролем. Она понимала его спокойствие – стремление доказать себе, что ты не кровожадный монстр, которого не остановить, а рассудительный человек. И другие детали, такие как его молниеносная реакция или отменный слух, позволявший ему слышать ее еще в коридоре.       Тонкс почувствовала себя виноватой. Сколько раз она сама становилась жертвой людей, которые делали выводы, совершенно ничего не зная о человеке, которые судили его, даже не думая поговорить с ним.       Она с трудом досидела до конца рабочего дня. Она забросила всю остальную работу и сидела, перечитывая биографию Римуса снова и снова. Сейчас она не испытывала ничего, кроме жалости и симпатии к человеку, который столько вытерпел в своей жизни и до сих пор способен улыбаться людям, пусть и не до конца.       На этот раз Тонкс вошла в дом на площади Гриммо необычайно тихо. Удивляясь сама себе, она прокралась к кухне, где горел свет, и обнаружила Римуса.       Он сидел за столом, бледный и усталый, с синяками под глазами, и читал «Ежедневный пророк». Услышав ее шаги, он резко вскинул голову. В его глазах пронеслась буря эмоций, которые Тонкс не смогла определить, но почти тут же он снова отгородился от нее стеной. Римус улыбнулся, и Тонкс неуверенно шагнула вперед.       - Привет, Римус, - пробормотала она. Сейчас идея рассказать ему обо всем казалось глупой, но она должна была попробовать. Ей казалось, что тогда все изменится.       - Здравствуй, Нимфадора, - ответил Римус спокойным голосом. Она никак не отреагировала на ненавистное имя, лишь неуверенно переступила с ноги на ногу.       На кухне воцарилась тишина. Римус в недоумении смотрел на Тонкс, которая стояла, заложив руки за спину, и упорно смотрела в пол.       Наконец, она подняла голову, шагнула вперед, а потом неожиданно для себя обвила его шею руками и крепко обняла его.       - Римус, мне очень жаль, - пробормотала она. – И то, что ты не совсем человек один раз в месяц, ничего не значит для меня. Ты все так же мой друг.       Люпин сначала стоял, как вкопанный, но потом поднял руки и обвил их вокруг нее.       Они стояли так несколько минут, пока, наконец, Тонкс не подалась назад. Чтобы взглянуть ему в лицо, извиниться, что-то сказать, но слова застряли в горле.       Римус улыбался. Впервые на ее памяти Римус Джон Люпин улыбался по-настоящему. И сейчас он был тем человеком с фотографии.       Его морщины разгладились, лицо расслабилось, а улыбка на лице была настоящей. Взгляд его был прямым и открытым, в нем светилось счастье.       Глядя на него, Тонкс вдруг поняла одно. Ей нравится его улыбка: она делает его молодым; ей нравились его глаза: они смотрели на нее по-доброму, нежно; ей нравилось его лицо: оно было по-детски веселым. А еще она знала, что теперь она сделает все, что угодно, чтобы он улыбнулся так же еще раз.       Она сделает все, что угодно, чтобы Римус Джон Люпин стал живым, каким он был на той фотографии.       Нимфадора Тонкс сделает его живым, во что бы то ни стало…