На закате

- Все забыли старика Вуда, - пробормотал он, горько вздохнув. Последняя пачка писем исчезла в камине. - Что это вы жжете? - Память о прошлом, сынок, - ответил старик, - Даже я никогда не прочитал бы их больше – глаза стали совсем слабыми. Пусть горят. Никого из тех людей больше нет в живых. - Если вы согласитесь переехать в дом престарелых, вам будет веселее, - безучастно сказал молодой врач, сдерживая зевоту. Сегодня старик, против обыкновения, был разговорчив. - Э, нет, сынок, об этом мы уже говорили. Мне больше по душе мои яблони и вишни, чем старые трещотки, с утра до ночи перемывающие друг другу кости. Врач ушел. Старик запер за ним дверь, тяжело вздохнул и побрел в сад. Запах согретых солнцем цветов окутывал сонной дымкой. Старик прилег на траву, щурясь от света ослепительно голубого неба. Ромашки склонились над ним - белые лепестки и пушистая желтая пыльца, зеленые листья щекочут нос. Не стихающее даже ночью пение птиц – в его саду живут редкие виды, которых и в лесах не так просто услышать. Созданный за много лет доброй работы рай на окраине маленького немецкого городка. "Кто там выглядывает из окна соседнего дома?" Наблюдатель не мог видеть затихшего среди густой зелени старика, а тот сквозь просвет в деревьях спокойно смотрел на бледное лицо, прижатое к затемненному стеклу. Вуд почти не общался с соседями. Сад слева был куплен кем-то года два-три назад, и до сих пор старик не был знаком с его хозяевами. На лужайке перед домом никогда не играли дети, деревьями и кустарниками никто не занимался – они росли, как им заблагорассудится, и очень скоро превратились в бесформенные заросли. Оттуда никогда не слышался голос – ни мужской, ни женский. Лишь иногда появлялась закутанная в темные одежды фигура – человек садился в автомобиль и уезжал в неизвестном направлении. Редко, очень редко к нему кто-нибудь приходил, кто именно – старик Вуд не видел. Возможно, другие соседи знали больше об этом таинственном жителе, но Вуд никогда не расспрашивал их – разговор между ними шел обычно один и тот же: "Доброе утро, герр Вуд! - Доброе утро, фрау Мейер! – Все работаете? – Работаю, работаю. Как детишки? – Слава Богу, здоровы!". Порой старик стоял, всматриваясь в заброшенный сад, и укоризненно щелкал ножницами – будь это его участок, уж он навел бы там порядок. Как так можно?! Прежние хозяева, конечно, со стариком Вудом в садовом деле тягаться не могли, но по крайней мере, владения их выглядели прилично. Он никогда не видел вблизи своего соседа до этого дня. "Ох ты, уродство-то какое" - пробурчал старик и едва не перекрестился. - Добрый день, - сказал он, не ожидая, в общем-то, ответа. Человек вздрогнул и бросил на него не слишком дружелюбный взгляд - Генри Вуд, - представился старик. - Анна-Варни, - подумав, ответил сосед. Старик, видимо, плохо слышал. - Сад-то ваш, смотрю, совсем зарос. Варни кивнул. Старик еще покряхтел и вернулся к своему занятию – осторожному высаживанию в землю нескольких хрупких черенков. - Я восемь лет потратил, чтобы вывести розы черного цвета, - забормотал он довольно громко, не обращаясь напрямую к Анне-Варни. - Почему птицы поют только у тебя в саду? – раздался вопрос невпопад. Вуд пробормотал что-то неразборчивое, не отрываясь от своего занятия. - Да, старик, цветы тебе нравятся куда больше, чем люди. Ты говорил что-то о черных розах? Садовник поднял голову. С ним не часто заговаривали о его любимом саде, зная, как долго старик способен говорить на эту тему. - Ты попробуй оставлять им немного хлебных крошек после завтрака... - ответил он, указав рукой куда-то вверх, в гущу листвы, откуда доносилось звонкое чириканье. Варни лишь неопределенно пожал плечами, - Пойдем, покажу... ...Варни долго смотрел на темно-темно-бордовые лепестки с синеватым отливом. - Да, это необычайно красиво. Вуду и в голову не пришло подарить ему один из семи удивительных цветков, красовавшихся в розарии. Кивнув на прощание, странный сосед перемахнул обратно через невысокую ограду и скрылся у себя. *** - Доброе утро, фрау Мейер! Как детки ваши? - Доброе утро, герр Вуд! Только игры да баловство на уме... Как здоровье ваше? - Давление, фрау Мейер... а так, ничего, живу помаленьку. "Этой-то на все мои розы начихать", - грустно подумал Вуд, - Никому нет дела до старика... После заката солнца из сада доносился стрекот сверчка и отрывистое пение ночных птиц. Вуд вышел на террасу, рассыпал по полу зерно и улегся в свой любимый гамак. Не обращая внимания на укусы комаров, старик мало-помалу проваливался в сон – странно тревожный сегодня, наполненный какими-то чужими, чересчур яркими видениями. Иногда Вуд открывал глаза и видел над собой знакомый узор сплетенных ветвей и покосившуюся крышу веранды. Он не помнил, как выбрался из гамака и отправился в сад. Босые ноги мягко ступали по влажной земле – изредка попадались острые веточки. Розарий в самом дальнем, надежно скрытом от посторонних глаз углу сада. В темноте все розы казались черными, и старик замешкался. Самые ценные – самые большие – укрыты лучше всех. Он подошел наугад и склонился над цветком. Иссиня-черный в лунном свете, льющий аромат, от которого подгибались колени. Произведение искусства – никогда прежде Вуд не чувствовал подобного восторженного опьянения, склоняясь к лепесткам цветов – ни тронутых увяданием, ни распускающимся ранней весной... Ему стало легко и весело; он уверенно опустил руку в гущу блестящих черных листьев и взялся за стебель. Шипы оказались жесткими и невероятно острыми. Стебель треснул и надломился. Он переложил розу в левую руку и поднял вверх окровавленные пальцы правой. Роза была опущена в высокую узкую вазу у окна – кто знает, откуда она тут взялась, ведь Вуду никогда не приходило в голову срезать цветы и ставить их дома. Острое ощущение тоски и одиночества укололо внезапно – как шип этой розы – когда он меньше всего ждал, и слезы обожгли старческие глаза – уже давно, не один десяток лет назад забывшие, что значит плакать. Желудок скрутило. Прижав раненую руку к животу, второй он оперся на подоконник, согнулся, стиснул веки и зубы – а потом внезапно поднял взгляд и увидел луну поверх крон деревьев – будто он стоял высоко, среди самых верхних ветвей. Новый приступ тошноты – после Вуд не помнил ничего. Утром одежда снова была мокра от росы, а по полу террасы прыгали веселые синицы и шустрые воробьи. Некоторое время старик наблюдал за ними. Потом потянулся, встал – сунул ноги в тапки – возможно, замерзнув, он успел надеть носки – и скрылся в доме. Он работал весь день, не выпуская из рук лопату, и о розе на подоконнике вспомнил лишь вечером. Царапины на руке оказались не глубоки – за день успели исчезнуть, слившись с сеткой морщин на старческих ладонях. И все подоконники в его маленьком домишке были пусты – Вуд забыл, куда дел свой цветок. *** Звонок в дверь вывел Варни из сонного оцепенения. Он определенно кого-то ждал сегодня, и направился к двери довольно поспешно – и все равно слишком медленно – в дверь позвонили еще два раза. - Я иду, иду! – крикнул он хрипло. Старинный замок – такой не купишь уже ни в каком магазине – щелкнул, на пороге оказался молодой мужчина в синем халате. Варни смотрел на него в некотором ступоре, чувствуя себя не очень хорошо – как будто что-то глубоко неправильное было в этом раннем визитере. Потом все мысли снова растаяли, и мир стал простым, естественным и знакомым. Доктор обошел его, попросил поднять рубашку и принялся водить по спине холодной плашкой фонендоскопа. - Жалобы есть? Давление не повышалось? Варни вручил ему листок на котором аккуратно, в столбик были записаны показатели артериального давления за предыдущие семь дней – утром и вечером. Его рука с вздувшимися как будто от многолетней физической работы венами слегка тряслась. Ногти – короткие, обломанные и грязные... - Значит, становится хуже? Особенно к вечеру? Я ведь говорил, что вам будет лучше в доме престарелых... С таким давлением вы можете однажды потерять сознание и никто не найдет вас... "Что он говорит? Что происходит?" – снова накатила беспричинная тревога – воздуха перестало хватать. Застучала кровь в висках – и все окрасилось красным. - Что с вами?! Что?.. - лицо врача потемнело и исчезло. *** Генри Вуд весь день бесцельно слонялся по дому. Каждая комната встречала его сюрпризом – он останавливался на пороге и осматривал интерьер как будто в первый раз, и мог поклясться, что не подозревал о существовании этих вещей – хотя безошибочно знал, где и что лежит. Медленно заходило солнце, окрашенные красным тени тускнели. Сгустились сумерки, и только тогда, выглянув в окно, Вуд понял, что ветер, дувший последние три недели, наконец утих. Изломанные ветви деревьев застыли неподвижно, и на кончиках ветвей дрожала - будто прозрачные капли – никогда не слышанная прежде музыка. Звуки стекали по коре дерева теплыми струями, и впитывались во тьму где-то далеко внизу. Бесплотные капли – утекут сквозь пальцы, не оставив ни следа, ни ощущения – наполняют сердце неизбывной красотой, древней, как беззвездное черное небо. Из раскрытых настежь окон веет озоном и ночными цветами – тонкие гибкие стебли плетут диковинные узоры, листья словно бутоны распускаются – а цветы источают ядовитый, сладкий аромат. Вскинулся, будто подхваченные ветром белые занавески, подол длинного платья, и тонкие изящные руки повторили прихотливый изгиб сплетенных стеблей. Сгустилась тьма – на белой стене затрепетали тени деревьев в такт каплям музыки – и к этим Теням он обратил свою молитву без единого слова – всю бездонную благодарность за то, что ему позволено забыть о боли – среди той красоты, по дороге к которой другие не смеют даже ступить. Легкие и быстрые шаги – танец вьющихся в пустоте стеблей и распускающихся листьев – иногда он натыкался на мебель, но видел перед собой только черные деревья и вспыхивающие огни светлячков, и тишина пустого дома была для него наполнена музыкой и потусторонними голосами теней на белой стене. Луна вышла из облаков, уронив серебряный луч на огромное, потемневшее от времени зеркало. Создание, что Вуд увидел вместо своего отражения, сразило его своим взглядом – взглядом его собственных глаз, наполняющихся смертельным ужасом. *** Анна-Варни очнулась на кровати – не своей, не чужой. Кто-то барабанил в дверь, потом с оглушительным треском – Варни вздрогнул всем телом – лопнуло оконное стекло, рука в белой перчатке потянулась к замку – окно открылось, и на подоконник взобрался человек в синем халате. Он отпер дверь и направился в комнату – быстро, но все же не столь поспешно, как мог бы двигаться врач скорой, приехавшей к умирающему старику. - Герр Вуд? – Варни не мог видеть его лица. - Жив? – раздался новый голос. Варни почувствовал как холодная рука касается его горла в том месте, где бьется сонная артерия. - Да, жив. Укол, скорее. Носилки. Укол Варни не ощутил – только тошнотворный запах какого-то незнакомого лекарства. Тело онемело и лишилось чувствительности – он был рад, что вместе с нею ушла боль в сердце – зато остались запахи, и странные, неестественно яркие картинки. Балки на потолке поплыли прочь – тело уносили наружу. Дверной проем. Паутина в углу. Пятно, похожее на чью-то указующую руку. Пятно, похожее на искаженное ухмылкой лицо. Потолок серый, а не белый, как ему казалось всю жизнь. Настоящее белое – облака на ослепительно синем небе. Над ним - сплетение ломких ветвей и зеленое в листве солнце. В окне соседнего дома показалось чье-то лицо. Дальнозоркость старых глаз: умирающий отчетливо видел и страх, и жалость на этом необъяснимо знакомом лице. Прощай, старик – больше не будет ни порхающих редких птиц, ни роз в твоем саду. Очень скоро сюда придет кто-то другой – и все твои деревья упадут под лезвием бензопилы, а на месте твоих роз появится еще один коттедж. Я думаю, я мог бы забрать себе те, черные, если ты не возражаешь. - Вуд, где ты? – потрескавшиеся губы старика зашевелились, а правая рука дрогнула, - Я вижу твоими глазами и чувствую твоими чувствами, даже мысли твои перемешались с моими настолько, что я не могу различить их. Вернись в свое тело и отпусти меня. Я не хочу умирать вместо тебя. - Бред, - покачал головой врач, прислушивающийся к еле слышному бормотанию больного. Прошлое Вуда была похоже на выжженную солнцем равнину – только пыль, трещины в земле и сухие шары перекати-поля. Ни одной горы на горизонте, ни одного ручейка в овраге – ни даже под землей. Не осталось ни врагов, ни друзей; ни любви, ни боли – лицо покойной жены стерлось из памяти. Жизнь превратилось в сухой песок, в пустоту и одиночество; только на закате на горизонте показался оазис – чудесный сад, наполненный цветами и поющими птицами. - Отпусти меня, - бормотал лежащий, пока машина скорой помощи, завывая сиренами, мчалась к госпиталю, - Твой сад прекрасен, но жизнь ужасна, и я боюсь смерти. Кто эти люди вокруг? Хоть бы одно знакомое лицо!.. Никто не скажет тебе слова поддержки, никто не возьмет тебя за руку, чтобы унять твой страх. - Мне жаль, - сказал врач, качая головой. Не сочувствие, но именно жалость была написана на его лице, - Пульс сбивается! – вдруг вскричал он. - Ты, а не я должен пройти через это! Мой черед тоже придет, и я не хочу переживать это дважды! – старик хрипел, давясь стекающей изо рта пеной. Начались судороги, и три пары рук тщетно пытались удержать его тело. - Кто это?! Кто это?! – вскричал умирающий в невыразимом ужасе, - Обещаете ли вы, что я больше никогда не приду на эту землю?! Только страдания выпали на мою долю здесь! Не смотри мне в глаза, не надо! – хрип перешел в стон, и показалось, что по салону скорой помощи пронесся порыв ледяного ветра. Потом лицо Вуда стало спокойным, будто он понял что-то, что принесло ему невыразимое облегчение. Глаза закрылись – ни один врач уже ничем не смог бы помочь. *** Новый владелец участка Генри Вуда упрямо тряс перед фрау Мейер разрешением на вырубку деревьев. Рабочие невозмутимо делали свое дело, соседка продолжала что-то кричать, но до Варни не доносилось ни звука. Фигурки за окном были похожи на марионетки. Коттедж напротив, еще не построенный, вызывал в Варни глухую злобу. Он решил как можно скорее поставить зеркальное стекло в окна. Тени теперь боялись танцевать на белой стене, появлялись ненадолго – и исчезали вслед за луной в облаках. Подвешенные под потолком колокола-трубочки сами по себе играли старинные мелодии – музыка таяла в воздухе. - Пожалуйста. Я не хочу пережить это снова, - шепот в прижатые друг к другу ладони. Белая стена молчит. Зеркало тускло поблескивает в углу – то самое, в которое смотрел Вуд из глубины глаз Анны-Варни. Зеркало, отразившее виденье, которого не выдержало сердце старого садовника. Роза на окне высохла, но не потеряла еще ни одного лепестка; они обнимали друг друга – красивые, мертвые и невероятно хрупкие. "Рано или поздно это случится снова". Птицы под раскрытым окном клевали рассыпанные для них зерна – испуганные криками рабочих и звуком пилы, они покинули свой волшебный сад и перебрались к Варни. "Возможно, я успею позвонить в больницу. И тогда - "Мне жаль" – будут последние человеческие слова, которые услышу". В зеркале те же глаза - темные, серо-зеленые – но под нижним веком уже виднеются тонкие морщинки. "Будущее туманно – тени молчат, и солнце слишком высоко. У меня еще есть время. Да, у меня еще есть время...".