Исцеляющий свет

Десять лет. Что для дракона десять лет? Краткий миг, сродни мгновению, затраченному юной прелестницей на кокетливый взмах длинных ресниц. Срок, вряд ли стоящий того, чтобы о нем вспоминать. Если только в течение всех этих десяти лет дракона не держат в тюрьме под стражей и не терзают едва ли не целыми днями напролет, силясь выведать с помощью плененного ящера тайны, неподвластные даже самым выдающимся человеческим умам. Десять лет для Токена слились в бесконечную череду мучительных опытов и безбожных издевательств, дополняемых голодовкой и постоянным ограничением магических сил. Не так он представлял поведение тех, кто выиграл войну. Но на деле реальность крайне редко оправдывает возложенные на нее ожидания. И этот раз исключением не стал. Что с драконом только не делали за эти десять лет! Даром что результатов это никаких не принесло. Кроме нескольких произведенных Легионом Штормов попыток освободить пленника, которые, увы, так и не увенчались успехом. Токен уже не надеялся, что побег ему действительно организуют, поэтому с каждой новой попыткой только прикидывал, через какое время план будет провален на этот раз. Тут все-таки надо было отдать должное Реджи Джонсу и его ищейкам — работали они оперативно, слаженно и ловко. Токен с неудовольствием отметил, что в последнее время в Вольную Гавань прибыло много новобранцев — в башню, в которой он был заточен, частенько наведывались новые лица, словно на экскурсию, и все, как один, смотрели на закованного в цепи ящера с нескрываемым презрением и затаенной ненавистью. Хотя вот лично им Токен ничего не сделал, а отвечать за злодеяния своих собратьев или действия Легиона Штормов был не в силах. Он ведь всего лишь дракон, один из многих, да и к тому же далеко не самый сильный, раз уж попался и до сих пор не сумел освободиться. Но почему-то каждый считал своим долгом выразить свое негативное отношение именно к нему, как к олицетворению врага и злодеяний, которые он сотворил. Со справедливостью на стороне победителей тоже не все было гладко. Дракон часто думал о том, что люди — особенно люди — очень странные существа. Они готовы ненавидеть любого, чьи убеждения расходятся с их собственными, но им даже в голову не приходит попытаться понять, что существуют иные точки зрения, мотивы и объяснения поступкам. Но историю всегда писали победители, и Токену пришлось смириться с тем, что практически для каждого здесь он был всего лишь средоточием зла и порока, а не существом со своими мыслями, чувствами и правом на ошибку. Поэтому когда он заметил, что на него смотрит очередной юнец, невольно оскалился и заворчал. — Чего уставился? Драконов в цепях никогда не видел? — Токен для наглядности несколько раз дернулся, погремев оковами и зыркнул на мальчишку, но в следующее мгновение затих, а напускная ярость в его глазах сменилась неподдельным удивлением. Судя по одеянию, новобранец был из класса жрецов, а периодически вспыхивающие в глазах зеленные отблески и виднеющиеся из-за длинных волос заостренные кончики ушей выдавали в нем эльфа. Токен прекрасно знал, что эльфы всегда отличались особой любовью ко всему живому, они чтили природу и всякое ее порождение, но вместе с тем боролись с прислужниками тьмы так, как не боролась ни одна другая раса. Но этот был не таким, он смотрел на дракона с грустью и сочувствием. — Тебе очень больно? — вдруг спросил эльф, и Токен опешил, не сразу сообразив, что и ответить на это. А когда уже открыл рот, чтобы сказать, что ему скорее голодно, чем больно, входная дверь заскрежетала, и коридорные факелы осветили вошедшего Альберта — наставника воинов и смотрителя драконьей тюрьмы по совместительству. — Оставь эту никчемную ящерицу, — он махнул рукой в сторону Токена, а потом подозвал эльфа к себе и что-то начал ему объяснять. Дракон не вслушивался, он неотрывно наблюдал за эльфом. Казалось, он хотел спросить совсем не о том, больно ли Токену, но не спросил. В его слишком печальном взоре, помимо тоски и сопереживания, Токен успел распознать надежду. Ему редко доводилось видеть нечто подобное, но он точно знал — это именно она. Причем надежда чистая, светлая и искренняя. И вовсе не на победу «добра» над «злом». Токену даже стало любопытно, на что надеялся молодой жрец, но вряд ли теперь представится возможность узнать. Альберт не оставит их наедине, а говорить при постороннем эльф не решится. Как того и следовало ожидать, после тайного разговора и получения дальнейших указаний, эльф ушел. И даже не притормозил у двери и не обернулся, так что Токен засомневался, что они вообще еще когда-нибудь встретятся. Новобранцы обычно не приходят в драконью тюрьму без особого поручения вновь. Чему Токен обычно был очень даже рад. Ненависти и озлобенности по отношению к себе ему с лихвой хватало и так. К тому же не прошло и получаса после ухода жреца, как дракона опять навестили маги и мудрецы — началась новая череда испытаний и опытов, к которым Токен на самом деле уже привык. Маги сменяли друг друга раз за разом. Ночи и дни слились в мешанину из ярких вспышек, произносимых заклинаний, света факелов и периодических приступов острой боли, впивающейся то туда, то сюда, выгрызающей куски плоти и затихающей так же внезапно, как и появляющейся. Но Токену было почти все равно, он смирился с этим за десять лет, научился не реагировать на боль и даже не слишком сопротивлялся. Это могло бы продолжаться вечно или до тех пор, пока Легион Штормов не развязал бы очередную войну или не вызволил его из плена. Или пока магам не надоело бы его терзать. Но что-то подсказывало дракону — и то, и другое, и третье пока что маловероятно, а значит, терпеть ему придется еще очень и очень долго. Когда у магов иссякли идеи, они оставили Токена до следующего раза. И как только это произошло, он выдохнул с облегчением, возрадовавшись возможности передохнуть. Несколько суток — он не взялся бы сказать, сколько именно — ему не давали продыху, так что, оставшись в одиночестве, он уснул в считанные мгновения. Упускать шанс подремать было категорически нельзя. Токен знал, Альберт даже не будет его тревожить еще полдня, а потом принесет краюху хлеба и немного воды. Не попируешь, но хоть что-то. За десять лет надзирательства Альберт, кажется, растерял весь свой пыл, которым пока еще были полны новобранцы, и стал кое-что понимать относительно чужих решений и того, что не все, выбирающие иную сторону, на самом деле такие уж плохие. Но при этом он оставался верен своим идеалам и принципам, и не Токену было его за это осуждать. Дракон проснулся из-за того, что в коридорах башни было слишком тихо. Стража имела обыкновение по вечерам распивать вино, а потом горланить песни и греметь мечами, цепями и всем, что подвернется под руку, до самого рассвета, пока не явятся их сменщики. Ключ заскрежетал в скважине входной двери и щелкнувший замок поддался напору. В проеме полыхнул слабый отблеск белого света, а совершенно бесшумные шаги сопровождал лишь едва уловимый шелест одежды. Токен присмотрелся повнимательнее и в ночном визитере узнал недавнего знакомца — эльфа-жреца. — Что ты здесь делаешь? — спросил Токен как можно тише, но голос его все равно прогрохотал над сводами темницы, как набат. Эльф смущенно опустил взгляд и закусил губу. Он казался таким невинным, что дракон все не мог взять в толк, как его угораздило попасть в Вольную Гавань и стать новобранцем в армии Львиных Сердец. — Неужто пришел избавить несчастную ящерку от страданий? — с усмешкой полюбопытствовал Токен, посматривая на эльфа с сомнением. Тот в ответ замотал головой так, что светлые волосы, будто бы сотканные из солнечный лучей, разметались по плечам, а бледные щеки залил стыдливый румянец. — Зачем же тогда? — Токен снова предпринял попытку разговорить гостя. Эльф долго молчал, все не рискуя посмотреть на дракона, а потом тихо, словно опасаясь чего-то, проговорил: — Я хотел спросить у тебя, может, ты знаешь? — он поднял голову, и на этот раз в его глазах Токен заметил проблески решимости и затаенной боли. — Чуть больше десяти лет назад, когда война была в самом разгаре, мою матушку, Ирриэль, похитил дракон из клана Темных драконов. Отец, отправившись на поиски, примкнул к отряду рыцарей Львиных Сердец, но с тех пор о них нет никаких вестей. Токен нахмурился — теперь, по крайней мере, стало ясно, что эта чистая душа забыла в отряде будущих солдат и убийц. Кроме того, понятно, откуда взялась эта надежда при виде плененного дракона. Токену даже стало немного жаль, что он не может помочь. — Ты ничего не слышал о них? — теперь эльф смотрел на него так жалостливо и выглядел настолько несчастным, что у Токена сердце сжалось, хотя он был уверен, что ни единое существо в Вольной Гавани не может вызвать у него какой-либо еще реакции, кроме досадливого раздражения. — Я, к сожалению, ничего не знаю о твоих родителях, но я мог бы помочь, если бы ты помог мне, — Токен, как и любой другой дракон, свою выгоду старался никогда не упускать. И мальчишку ему, конечно, было жалко, но замаячившая вдалеке пусть и призрачная, но свобода манила куда сильнее. — Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? — понимающе протянул эльф, а потом только обреченно вздохнул. — Не выйдет. Эти цепи заговаривали лучшие маги Вольной Гавани, моих способностей не хватит, чтобы снять заклятье. — Жаль, — Токен попытался пошевелиться, чтобы устроиться немного удобнее, и цепи противно заскрежетали, придавливая его к полу. Мечты о свободе как-то подозрительно быстро растворились во мраке тюремного коридора, виднеющегося через все еще приоткрытую дверь. — Как тебя хоть зовут, герой? Дракон снова усмехнулся, но на этот раз горько и устало. — Хеллеар, — ответил эльф и, подобрав полы своих одеяний, сел рядом с драконом, совершенно не беспокоясь о том, что на светлой ткани останутся грязные следы. — Что ж, Хеллеар, могу я задать тебе вопрос? — Токен чувствовал, что и надежды этого юнца только что тоже растворились в тюремном мраке. — Задавай, — голос, еще несколько минут назад казавшийся перезвоном колокольчиков, теперь звучал глухо и совсем безжизненно. — Как ты справился с целой оравой охранников? — Принес им заколдованное вино, — Хеллеар пожал плечами, словно это было очевидно, хотя, в общем-то, действительно было. — А тем, кто стоял на этаже и возле двери, досталось усыпляющее заклинание. — Вот как. И где ты ему научился? — Токен не мог сказать наверняка, зачем сейчас расспрашивает Хеллеара, но полагал, что все дело в том, что он попросту слишком давно ни с кем вообще ни о чем не говорил, поэтому даже в такой пустой беседе видел слабую отдушину и возможность хоть немного развеяться. — В Листвилле, у наставницы жрецов. Его полагалось использовать перед лечением, если нужно было серьезное вмешательство. Рану, например, зашить или еще что-нибудь в этом роде. Хеллеар не поднимал головы, поэтому Токен видел только его макушку, а хотелось посмотреть в глаза. Удостовериться, что ему не показалось, и в них действительно нет ни капли зла. — Я никогда не встречал подобных тебе. Здесь ведь немало жрецов на службе, но такие светлые мне еще не попадались, — дракон вовсе не пытался польстить. Сейчас, когда они оба потеряли остатки надежды, можно было не скрывать своих истинных мыслей. — Почему ты не ненавидишь меня? — За что мне тебя ненавидеть? — Хеллеар от удивления уставился на Токена так, словно тот сказал величайшую в мире глупость. — Ну как же? — тот кривовато ухмыльнулся, что на его морде выглядело жутким оскалом. — Твою мать похитил дракон из Темного клана, а я как раз оттуда, да еще и плененный. Я ожидал если не ненависти, то хотя бы злорадства — добро торжествует, а зло наказано, хоть и не в том размере, в каком хотелось бы. — Нас учили, что нельзя делить мир на плохое и хорошее, ведь главное — сосуществовать в гармонии. И каждая тварь, порождение света или тьмы — не важно, — заслуживает права жить. Нас учили, что мир можно спасти только любовью. Насилие порождает насилие, боль — ненависть и ярость. И только истинная любовь может спасти чужие жизни и души. Это очень сложно — любить тех, кто заставляет тебя страдать. Но если не любить, что им останется? — Хеллеар протянул руку и коснулся ладонью драконьего пальца. Он совсем не боялся и не чувствовал отторжения. — Ты был рожден матерью-природой для каких-то целей, значит, ты заслуживаешь права на жизнь, на любовь и на спасение. Хеллеар примолк, словно стараясь что-то вспомнить, а потом, глядя в стену, скорее даже сквозь нее, продолжил: — Знаешь, многие эльфы, когда богиня Иллифия ушла, потеряли веру, стали отступниками, падшими. Но наставница учила, что тьма — это неотъемлемая составляющая света, а свет — тьмы. И мы, небольшая группа последователей этого учения, любим наших падших братьев, как и прежде, пусть теперь это чуточку сложнее. Они тоже заслуживают права на спасение. — Для кого-то спасением может стать только смерть, — заметил Токен, неотрывно смотря на эльфийскую ладонь, все еще лежащую на его пальце. — Именно поэтому нам стоит быть очень решительными. Убивать тяжело. Особенно тем, кто давал клятву исцелять и защищать любого, кто в этом нуждается, а не только так называемых «своих». Но бывает, что смерть — меньшее зло из возможных. Она приносит освобождение. Пусть и нашими руками, поднявшими оружие. — Тебе не страшно? — Токен посмотрел Хеллеару в лицо, как будто желая по глазам прочитать ответ. — Страшно, — признался он, но потом едва заметно улыбнулся. — Но искренняя вера наполняет мою душу светом, это придает мне сил. Токен задумчиво нахмурился, а потом отвернул голову, положив ее на пол и закрыв глаза. Он шевельнул лапой, желая сбросить чужую ладонь, потому что прикосновение обжигало похуже всяких заклинаний. И больно было на этот раз не телу, а душе. От этого хотелось рваться в оковах сильнее обычного, но Токен лежал неподвижно. Он умел игнорировать боль. Хеллеар понял его правильно и убрал руку, а потом и вовсе поднялся. Токен надеялся, что он уйдет, но вместо этого эльф взялся осматривать дракона с видом бывалого лекаря. — Ты ранен, — сообщил он, остановившись возле крыла. Кажется, когда-то давно крыло ему действительно повредили. Но Токену и в голову не приходило, что там все еще может оставаться рана. Он так привык не обращать внимания на какие бы то ни было неудобства, что не замечал никакой боли, если только она не была мучительной. Но мучительная, как правило, оказывалась непродолжительной, а тупая, продолжительная и ноющая не стоила внимания. — Я голоден, а остальное сущие мелочи, — пробормотал Токен, по-прежнему оставаясь недвижимым. Вместо ответа Хеллеар взял свой жезл и, направив на рану, прошептал заклинание. На мгновение помещение озарила вспышка мягкого теплого света, а потом стало так хорошо, что Токен не сдержал слабого, наполненного удовольствием выдоха. — Ты бы не смог улететь с таким крылом, даже если бы мне удалось тебя освободить, — заметил Хеллеар, останавливаясь перед драконьей мордой. — А теперь я могу улететь? — Токен хотел только одного — остаться в одиночестве. Эти разговоры про то, что каждый, даже самый злой и жестокий, заслуживает любви и прощения, вогнали дракона в тоску и апатию. От чистоты и невинности этого эльфа становилось хуже, чем просто больно. — Я не знаю. Ты много времени провел в оковах. Но, наверно, появись у тебя возможность, ты бы все-таки смог, — Хеллеар протянул руку к шипастой рогатой голове, но так и не осмелился коснуться. — Тебе все еще больно? — Ты делаешь мне больно. Своей любовью и всепрощением. Уходи, — Токен зашевелился в цепях, и они загрохотали так, что, казалось, вот-вот поднимут на уши всю тюрьму, а не только спящих стражников. — Извини, я не хотел, — Хеллеар от стыда залился краской, отдернул протянутую руку и поспешно удалился, даже не заперев за собой дверь. Токен досадливо поморщился и снова затих. Глупо было прогнать единственного собеседника, не только не испытывающего к тебе ненависти, но и так отчаянно желающего помочь. Но это было невыносимо. Весь его свет, вся искренность и любовь ранили посильнее мечей и магических формул. Если бы люди были достаточно умны, они бы применяли вот такое оружие. Истинный свет, проникающий во тьму, не исчезал, поглощенный ею, а оставался светить, практически не лишая ее власти, но демонстрируя силу. Самоотверженность маленького огонька, вера в то, что он делает великое дело, надежда на восстановление нейтралитета и возможность сосуществовать всем в мире и гармонии. От этого становилось и тошно, и плохо, и горько. Мальчишка был еще так наивен, на сердце его не было настоящих шрамов, душу еще не разъедало ядом. Он весь сиял изнутри, и Токену вдруг захотелось, чтобы его убили в ближайшем бою и чтобы смерть его была быстрой. И не приведи Хаос — или кому там теперь принято молиться? — оказаться Хеллеару в заточении у любой из сторон. Потому что нельзя, чтобы такие чистые создания переживали весь тот ужас, что творился на реальной войне, среди реальных темных тварей, не способных ни на сострадание, ни на любовь, ни на что-либо еще хорошее. Так, потерявшись в своих размышлениях, дракон и не заметил, как наступило утро. И не замечал бы и дальше, если бы вместе с ним не явилась очередной отряд магов, на этот раз настроенных более чем воинственно. Теперь уже Токена пытали по-настоящему, примерно так же, как и в самом начале его заключения. От него требовали сказать, кто осмелился проникнуть в тюрьму и когда ожидать нового нападения Легиона Штормов. Но Токен молчал, упрямо снося все испытания. И даже сыворотка правды на него не подействовала. Точнее, подействовала, но не так, как хотелось бы магам. — Просто вы задаете не те вопросы, — Токен корчился в муках и смеялся, хрипел и вырывался из цепей, словно обезумевший. — Задаете. Не. Те. Вопросы. Его оставили лишь тогда, когда после очередного мощного заклинания он отключился. Дракон никого и ничего не слышал, не знал, какой ему подписан приговор, не ведал, что в его тюрьму действительно пробрался шпион из Легиона, что, пока он лежит, не подавая признаков жизни, его цепи, саму башню и причал Вольной Гавани снабжают кровавыми бомбами. Зато он видел в своем забытье пронзительный взгляд больших синих глаз, в которых то и дело мелькали зеленые отблески, намекая на нерушимую связь эльфа с природой. Молодой жрец гладил истерзанного дракона по злобно оскаленной пасти и пел ему песню без слов. Вопреки ожиданиям, боль начала утихать, а потом и вовсе исчезла. К Токену вернулось сознание, но он не хотел открывать глаза. Знал, что никакого эльфа нет рядом и в помине. В лучшем случае там обнаружится Альберт, в худшем — снова явятся маги и продолжат свои истязания. Токен очень долго лежал без движения, напрягшись и вслушиваясь в каждый шорох за запертой на все замки и засовы дверью, но в итоге, обессиленный, уснул. Ему снились бескрайние луга с сочной зеленой травой и дурманяще пахнущими цветами. И огромное небо, принимающее его в свои объятия, как родного сына, и облака, из которых так здорово выныривать и штопором нестись к земле, а потом расправлять крылья и, закладывая вираж, снова взлетать. Токену снился шум горной реки и ее прохлада, приятно обволакивающая, охлаждающая нагретую на солнце чешую. Токен ловил рыбу, глотал, совсем не жуя, а потом плескался в заводи, словно маленький дракончик, который только-только вылупился из яйца и теперь всеми возможными способами познавал мир. В воздухе пахло весной и свежестью, где-то недалеко пели птицы, и бабочки сновали туда-сюда, перепархивая с цветка на цветок. Токен наблюдал за ними и даже пытался поймать, но не всерьез, а так, играя. Грохот засовов и скрежет ключей разрушили идиллию безмятежного дня на свободе, какой Токен ее уже почти не помнил. Свободе, которая была до вступления в клан Темных драконов, до начала войны, до того, как его отца убили охотники, а мать схватили и увезли как трофей в подарок какому-то заморскому правителю. Когда-то давно Токен, почти как и юный эльф, шел в армию, чтобы восстановить справедливость, чтобы отомстить за родителей, чтобы найти успокоение мятежной душе, а получил лишь необходимость стать хладнокровным убийцей, прислужником чужой воли, пешкой, которую беззастенчиво кормили «завтраками», обещая, что осталось подождать совсем немного, убить еще нескольких врагов клана, а потом наконец получить возможность отомстить тем, кто мести заслуживает. Яростью Токена просто воспользовались, направив ее совсем не на тех, на кого она должна была быть направлена. Позволив себя поймать, дракон надеялся на милосердие, на скорую смерть и избавление от такой никчемной жизни, в которой он совершил одну невероятно страшную ошибку — появился на свет. — Поднимайся, проклятая ящерица, — чей-то тяжелый сапог прошелся по лапе, и Токен открыл глаза, сначала глядя на вошедших с растерянностью, а потом с ненавистью. Он зарычал, снова забившись в оковах, и попытался даже укусить первого подвернувшегося мага, но получил посохом по чувствительному носу, а после сковывающее заклятие сомкнуло его челюсти с такой силой, что нельзя было даже языком пошевелить. — Кто приходил к тебе? Кто это был? Немедленно признавайся! — голос мага был Токену незнаком, но он не придал этому никакого значения. Когда сковывающее заклинание ослабло, Токен лишь открыл пасть и попытался выдохнуть пламя на тех, кто стоял перед ним. Даром что от физического и магического истощения он смог лишь обдать их жаром, за что снова получил посохом по носу и едва не задохнулся от тяжелого густого запаха собственной крови. — Ты думаешь, сопротивление принесет тебе избавление? Нет, Токен, ты будешь мучиться и дальше. Никто не отнимет у тебя жизнь, но она наполнится такими страданиями, о которых прежде ты и не слышал, — голос звучал уверенно, но не угрожающе. В нем отчетливо ощущались насмешка и скрытое превосходство. От этого хотелось отчаяннее рваться в цепях, но не было сил. Ни на что уже не было сил. Душу юного эльфа наполнял свет, дарованный верой, Токену же не в кого было верить. Впервые за долгое время он в полной мере ощутил собственную ничтожность, отчаянье захлестнуло его с головой, а из глотки вырвался такой пронзительный и обреченный вопль, что, наверно, проняло бы всех в округе, если бы их могло еще чем-то пронять. Усмирив расшумевшегося дракона, маги снова поспешили оставить его в одиночестве. Тот, что был особенно нагл, обернулся у двери и, встретившись взглядом с Токеном, хитро и многообещающе ему подмигнул. Сколько прошло времени с тех пор, Токен не знал. Но явно больше одного дня. Потом к дракону уже никто не приходил, кроме Альберта. Тот по-прежнему стерег пленника, но уже не проявлял к нему ни намека на понимание. Он все еще приносил ему поесть и давал воды, но теперь не шутил и смотрел мрачно, исподлобья, словно чего-то ожидая или опасаясь. Но Токен вел себя смирно, размышляя о своем и пустым взором сверля одну точку в пространстве, так что даже могло показаться, будто он умер. И Токен был бы счастлив, если бы так оно и вышло. Вот только драконы от природы являлись существами очень выносливыми и могли существовать даже в самых неблагоприятных условиях непозволительно долго. Такой расклад был для Токена действительно хуже смерти. Очередное утро ознаменовалось переполохом, творящимся за стенами тюрьмы. Стражники метались по коридорам, сбиваясь с ног, кого-то искали, выкрикивая имена и отдавая друг другу приказы. Токен сначала внимательно слушал, что там творится, и пытался понять, что произошло, а потом обратил внимание на тихое тиканье. Покрутив головой, он обнаружил, что к его цепям прикреплены небольшие бомбы, которые раньше, видимо, были в состоянии покоя и потому не привлекали к себе ничьего внимания. А теперь, когда пришло время и начался обратный отсчет, они ожили, обещая подарить уставшему от заточения дракону надежду на спасение. Осмотревшись, Токен заметил еще две бомбы покрупнее, стоящие во тьме возле стен. Когда они взорвутся, кусок башни будет разрушен, и дракон сможет улететь. Догадываясь, что для отвлечения внимания от тюрьмы в Вольной Гавани заминировали что-то еще, Токен невольно хмыкнул, тотчас припомнив странного мага, который не только обещал ему долгую жизнь, но еще и обратился по имени. Надо было сразу догадаться, что здесь что-то не так. Никто ведь из местных никогда напрямую не обращался к нему иначе, нежели «ящерица». Ведь имя делало своего обладателя уникальным и реальным, а не безликим, одним из многих или вовсе никем. Токен же именно что был здесь никем, и вряд ли кому-то пришло бы в голову это каким-то образом изменить. Снаружи заскрежетали засовы, наперебой начали произноситься различные отпирающие заклинания, ключ вошел в замочную скважину, но характерного щелчка не последовало. Видно, тот, кто все это затеял, позаботился о том, чтобы дверь именно сегодня не открылась так просто. Заговорил ее? Или чем-то набил скважину? Токену внезапно стало очень любопытно, чем же все это закончится. Времени оставалось все меньше, назойливое тиканье постепенно ползло вверх, заглушая все прочие звуки и отдаваясь в груди участившимся сердцебиением. Сначала Токен услышал, как рядом с ним что-то грохнуло, а потом лапу обожгло вспышкой кратковременной и не слишком сильной боли. Взрыв не сумел пробить его прочнейшую броню, но разорвал звенья цепи — оказывается, грубая сила все еще могла тягаться даже с самой сложной магией. Затем грохнуло еще трижды, и Токен встряхнулся, поднимаясь и выпрямляясь, переступая с лапы на лапу, расправляя сначала одно крыло, потом другое. Сейчас дракон казался действительно большим — он почти доставал головой до потолка и заполнял собой практически все свободное пространство. Впрочем, у дракона совсем не было сил, чтобы сражаться, поэтому единственное, на что он мог надеяться, так это на попытку мгновенно взлететь выше облаков, а там, скрывшись от глаз, постараться исчезнуть в неизвестном направлении. — Отойдите, дайте мне попробовать! Звонкие колокольчики голоса Хеллеара заставили Токена замереть в нерешительности. Ему захотелось рявкнуть на эльфа, отправить его восвояси, пока тут все не взлетело на воздух, прогнать. Но дракон не сказал ни слова, даже не зарычал и не попытался плюнуть пламенем в дверь. Он только развернулся к ней спиной и приготовился взлетать. Бабахнуло так, что на мгновение Токен перестал соображать, где находится. Перед глазами все поплыло, пол под лапами задрожал, а в следующее мгновение начал осыпаться потолок. Каменные глыбы валились вниз, били дракона по спине, несколько раз чуть не приземлились на хвост — Токен успевал в последний момент отвести его в сторону. По стене побежали трещины, а со следующим взрывом, она и вовсе рассыпалась на куски. Дракону пришлось крепко зажмуриться, защищаясь от пыли, и прижать к бокам крылья, чтобы не повредить их случайно. Почувствовав дуновение свежего ветра, Токен, не глядя, бросился вперед, оттолкнулся от уступа, оставшегося на месте еще не провалившегося пола, и взмыл ввысь, несясь навстречу облакам. Это было почти как во сне, только вместо пения птиц он слышал крики людей, а вместо дурманящего аромата диких цветов чувствовал запах гари, крови и страха. Наконец позволив себе посмотреть вперед, Токен увидел лищь темные тучи, сгущающиеся над Вольной Гаванью, где-то вдалеке прогрохотал гром, так похожий на звук от взорвавшейся бомбы. Дракон вздрогнул, едва не потеряв равновесие и, резко заложив вираж, пошел на снижение, возвращаясь, как ему казалось, на верную смерть. Он не хотел бы этого видеть, но не увидеть не смог. Придавленное каменной плитой тело в разорванной, испачканной мантии лежало распростертым на полу. Следы крови и грязи на волосах и все-таки еще слишком юном лице почему-то нисколько не уродовали эльфа, наоборот, добавляли ему еще больше неземной, почти божественной красоты. Он напоминал сейчас тот маленький огонек в сгустившейся вокруг него тьме. И пусть он был не способен победить ее в одиночку, он давал понять, что он силен и самодостаточен, что он не погаснет и не подчинится, потому что тьма — это продолжение света, а свет — продолжение тьмы. Токен стрелой пронесся над уступом, разметав обломки и освободив от них тело, а со следующим виражом подобрал его, крепко, но аккуратно зажав в когтистых пальцах, и, взметнувшись высоко-высоко, скрылся за тучами, улетая туда, где шумела горная река, где от зори до зори пели райские птицы, а бабочки перепархивали с одного одуряюще пахнущего цветка на другой. Дракон нес эльфа туда, где никогда не было боли, войны и смерти. Нес туда, куда сам едва ли помнил дорогу, но свет, снова зародившийся в его наполненной мраком душе, указывал направление получше всякого компаса и не давал сбиться с выбранного пути.