Ла Бефана

Тот, кто считает, что служить королю нелегко, просто никогда не пробовал служить королеве. О, эти королевы! Сумасбродствам, которые приходят в женскую головку, корона придает всесилие приказа. Стоя перед Ее Величеством Анной Австрийской, капитан мушкетеров д’Артаньян нервно подергивал усом и перебирал в памяти все переделки, в которые ему доводилось впутываться по монаршей милости. Каждый раз ему казалось, что более тяжких хлопот уже не нажить. Но, по-видимому, его августейшая повелительница решила не останавливаться на достигнутом. - Это же сущий пустяк, господин д’Артаньян. – Королева недовольно поджала губы. – Неужели вам легче проливать кровь, доказывая свою преданность, нежели выполнить такую простую просьбу? Д’Артаньян поклонился. - Проливать кровь за ваше величество – моя обязанность. Однако, позволю себе заметить, отыскать даму, согласную сыграть подобную роль… - Уверена, что вам это по силам. На миг в голову д’Артаньяна закралась шальная мысль: предложить королеве самой осуществить задуманную проделку. Мазарини, ради которого все и затевалось, был бы счастлив. Однако за подобное предложение можно было бы лишиться не только должности, но и головы, и д’Артаньян промолчал. Королева истолковала его молчание как знак согласия. - Что же, капитан д’Артаньян. – Д’Артаньяну показалось, или слово «капитан» и в самом деле было произнесено с особым нажимом? – Я не сомневаюсь, что вы справитесь с этой задачей. Это прозвучало как «Можете идти». Д’Артаньян поклонился и, с трудом сдерживая все, что просилось на горячий гасконский язык, покинул королевские покои. Прекрасно, тысяча чертей! Капитан д’Артаньян должен отыскать женщину, которая согласится в рождественскую ночь переодеться в добрую старушку Ла Бефану и спуститься по дымоходной трубе в покои кардинала Мазарини, чтобы вручить ему подарок. И все для того, чтобы Его Преосвященство почувствовал себя словно в родимой Италии, и немного успокоился после причиненных Фрондой переживаний. Чудесно. Просто очаровательно, черт побери! Мадлен была первой женщиной, к которой д’Артаньян обратился с просьбой о содействии. Она же стала и последней. Услышав, что ей предлагают вырядиться старухой и, вооружившись метлой, полезть в дымоход, она отреагировала вполне предсказуемым образом. В глубине души д’Артаньян был готов к резкому отказу, однако даже он не предполагал, что при этом в ход и в самом деле будет пущена метла. Это отбило у него охоту обращаться с подобными просьбами к порядочным женщинам. С женщинами непорядочными он и вовсе не рискнул связываться: подарком тоскующему по родине итальянцу должен был стать мешочек золотых, и д’Артаньян вовсе не был уверен в том, что дама уличного происхождения донесет его до адресата. Яростно хмуря брови и топорща усы, д’Артаньян сидел у себя в комнате, не замечая, что через неплотно прикрытые ставни заметает снег. До Рождества оставался всего один день. Не так-то много времени, чтобы отыскать в Париже ту, которая согласится предстать в образе старухи на помеле, и не упорхнет при этом с деньгами. Д’Артаньян раздраженно скрипнул зубами, поднялся с места и подошел к тазику с водой и ополоснуть лицо. Может, холодная вода взбодрит его и поможет собраться с мыслями. Из тазика на д’Артаньяна мрачно уставилась его собственная усатая физиономия. И его осенило. «Как там говаривал этот английский змееныш?» - сказал он себе. – ««Каждый сам себе лучший слуга»? Надеюсь, я сумею доказать это убедительнее, чем он». Мысль показалась д’Артаньяну великолепной. Неужели капитану королевских мушкетеров не под силу окажется пролезть в дымоход? Ха! Тоже мне, сложности. Конечно, некоторые проблемы все же оставались. Надо было обзавестись подходящим нарядом и метлой. Хорошо, допустим, этим можно разжиться у Мадлен, пусть даже и без ее ведома. Но седые букли? Д’Артаньян заправлял под шляпу и стружки, и паклю, но всякий раз результаты оказывались далеки от убедительности. В конце концов д’Артаньян улучил момент, когда на кухне никого не было, прокрался туда и щедро посыпал голову мукой. Оказалось, что если не трясти головой слишком рьяно, то мука держится весьма неплохо. Довольный результатом д’Артаньян стянул с крючка шаль Мадлен, завернулся в нее и горделиво посмотрелся в начищенный до блеска котелок. Из котелка на него задиристо воззрилась бойкая старушенция с лихо встопорщенными усами. Радость д’Артаньяна померкла. Жертвовать усами он не желал. Это был бы слишком щедрый дар презираемому им кардиналу. Впрочем, печалился д’Артаньян недолго. Оказалось, что из муки, слегка разведенной водой, получается смесь, корочкой ложащаяся на усы. Конечно, с расстояния в несколько шагов знойную растительность все равно было заметно, однако д’Артаньян уповал на то, что Ла Бефана явится в поздний час, а скряга Мазарини, по своему обыкновению, поскупится на свечи. Д’Артаньян упоенно вертелся перед котелком, поворачиваясь то одним боком, то другим, и за этим занятием его застала Мадлен, неслышно вошедшая в кухню. - Что это вы делаете в моей шали? – хмуро спросила она и испуганно вскрикнула, когда д’Артаньян повернулся к ней лицом. – Боже всемогущий, да что это с вами?! - Да так, дорогая Мадлен, ничего, - промямлил д’Артаньян, поспешно сколупывая корочку с усов. – Прикидываю, как я буду выглядеть в старости, и сможет ли меня полюбить такая красотка, как вы. - До старости еще дожить надо, - многозначительно заметила Мадлен, стаскивая шаль с плеч любовника и водворяя ее на законное место. Под ее подозрительным взглядом д’Артаньян поспешно ретировался с кухни. Звезды сияли над крышей Пале-Рояля. Так ярко они светят лишь в морозные ночи. Но лучи их бессильны были согреть д’Артаньяна, цокающего зубами, как боевой конь копытами, у трубы на заледенелой черепице. Капитан королевских мушкетеров облачился в костюм Ла Бефаны прямо во дворце, сразу по окончании своего дежурства. Обсыпанный мукой, облаченный в мешковатое черное платье и траченную молью шляпу, вооруженный метлой вместо шпаги, он уже сожалел о проявленном рвении и мечтал об одном: не попасться никому на глаза. Выбравшись же на крышу, он столкнулся с новыми проблемами. Во-первых, ходить по скользким черепицам, путаясь в подоле платья, было не только неудобно, но и опасно. Во-вторых, ярко светила луна, а значит, его могли увидеть. В-третьих, и в самых худших, первая же проверка выявила печальный факт: он рискует застрять в дымоходе. Д’Артаньян был вне себя от возмущения. Что за дьявольщина, тысяча чертей? Он никогда не был человеком массивного телосложения. Скольких трубочистов он повидал на своем веку – они были сложены примерно так же, как и он. Или это скупердяй Мазарини сэкономил на ширине дымохода в своих покоях? Д’Артаньян долго пыхтел над трубой, примериваясь и так, и эдак, и наконец постиг горькую истину: с чем-то одним придется расстаться. Либо с платьем, либо со штанами. Скрипя зубами, д’Артаньян уединился за трубой и принялся разоблачаться. Тут же стало ясно, что ветхое платье – скудная защита от зимнего морозца. Однако делать было нечего: холод предстояло потерпеть. Д’Артаньян расстелил штаны на скате крыши, чтобы забрать их по завершении операции, и тут послышались шаги. Д’Артаньян замер на месте. Кого на крышу, к черту, занесло? Что могло кому-то понадобиться здесь в такое неурочное время? Д’Артаньян осторожно выглянул из-за трубы. В лунном свете отчетливо был виден седобородый человек в короткой красной шубе и в красном колпаке с помпоном. По крыше, опираясь на посох, шествовал Пер Ноэль, собственной персоной. Первой мыслью д’Артаньяна было, что королева усомнилась в его способности осуществить задуманное и позаботилась о подстраховке. Однако он тотчас смекнул, что тогда на крыше появилась бы еще одна Ла Бефана. Стало быть, к трубе приближался чужак. Д’Артаньян вышел из-за трубы и преградил незваному гостю дорогу. Пер Ноэль остановился как вкопанный. - Сударь, - обратился к нему д’Артаньян, - могу я узнать, что вы здесь делаете? Несколько мгновений Пер Ноэль молчал, и у д’Артаньяна сложилось впечатление, что сейчас ему ответят некультурно. Однако, видимо, дамский костюм собеседника заставил Пер Ноэля сдержаться. - Сударыня, - сказал Пер Ноэль, - я здесь по очень важному делу и прошу дать мне пройти. С этими словами он шагнул в сторону, намереваясь обойти Ла Бефану. Однако д’Артаньян вновь преградил ему путь и нацелил на него метлу. - А я прошу вас удалиться. Сегодня здесь работаю я. Тут Пер Ноэль потерял терпение. - В ваши годы только на крышах и работать… Иезавель! Имя, служившее бранным словцом у гугенотов, прозвучало, как гром среди ясного неба. Д’Артаньяну и раньше показалось, что он уже слышал этот голос, пусть он сейчас и был приглушен бородой. Теперь на него снизошло озарение. Д’Артаньян прищурился. Борода явно была привязана тесемками, а над ней воинственно сверкали знакомые светло-голубые глаза. - Как, господин Мордаунт! – воскликнул д’Артаньян. – Неужели это в аду вас обрекли изображать доброго рождественского духа? Пер Ноэль проворно отскочил назад и поднял посох. - Господин д’Артаньян, судя по гасконскому акценту? – осведомился он. - Судя по моей шпаге, тысяча чертей! И д’Артаньян прикусил язык, запоздало вспомнив, что в настоящий момент фехтует метлой. На лице Мордаунта появилась столько хорошо знакомая гасконцу усмешка, которую даже накладная борода не сделала менее отвратительной. - О да, я еще в доме генерала заподозрил, что вам лучше было бы податься в метельщики, а не в мушкетеры. Д’Артаньян кинулся в бой. - Уж такую тварь, как ты, я сумею и метлой смахнуть с дороги! – воскликнул он, проводя целую серию выпадов. Мордаунт принялся отбивать атаки посохом. Д’Артаньян быстро смекнул, что сейчас преимущество не на его стороне: балансировать в длинной хламиде на обледенелой черепице оказалось очень неудобно. Что ж, в таком случае, не грех был уравнять шансы. После очередной контратаки противника д’Артаньян отпрыгнул назад, перевернул метлу прутьями вперед и сделал новый выпад. Сучковатый посох Пер Ноэля тотчас запутался в прутьях. Каждый дернул свое орудие на себя, стараясь при этом обезоружить противника. Д’Артаньян, чтобы удержать равновесие, шагнул в сторону, наступил на расстеленные штаны, и нога его поехала вбок. Оба – и Пер Ноэль, и Ла Бефана – шлепнулись на скат и заскользили к краю крыши. Д’Артаньян выпустил из рук метлу, от которой было больше вреда, чем пользы, и вцепился в черепицу. Мордаунт, в свою очередь, выронив посох, ухватился за его плечо. Метла и посох со стуком прокатились по крыше и исчезли из виду. - Слезьте! – рявкнул д’Артаньян на Мордаунта. - Рад бы, да некуда, - огрызнулся тот, тщетно пытаясь нащупать опору под ногами. Между тем Бернуин, возвращавшийся с праздничной службы, с изумлением смотрел на штаны, спланировавшие перед ним на землю. Следом с шумом свалились метла и посох. Бернуин, крайне озадаченный непонятным явлением, поднял голову. Его взору предстала незабываемая картина: осиянные лунным светом, бородатый старик и седовласая дама энергично барахтались на скате крыши. И где! Прямо над покоями Его Преосвященства! - Охальники! – возопил Берниун. – В ваши-то годы! - Тысяча чертей! – паническим шепотом воскликнул д’Артаньян. – Живо слезай, проклятый змееныш! - Я упаду, - возмутился Мордаунт, которому никогда не нравилась перспектива погибать в одиночестве. - Черт тебя подери! – Д’Артаньян извернулся и, схватив Пер Ноэля за пушистый воротник, втянул его на крышу. – Проваливай, и чтобы больше я тебя не видел! Мордаунт быстро полез вверх по скату. - Стража! – надрывался меж тем Бернуин. - Тише! – зашипел д’Артаньян, свешиваясь вниз. – Не кричите, господин Бернуин! Это приказ самой… - Охрана! - вопил Бернуин, не расслышавший ни слова. – Живее! Сюда! Послышался топот ног. В пятне света, падавшего из окна, заметались темные фигуры. - Проклятье! – прорычал д’Артаньян. В его планы никак не входило предстать перед подчиненными в подобном виде. Он повернулся, чтобы полезть вверх, но подол платья зацепился за карниз и угрожающе затрещал. Яростно чертыхнувшись, д’Артаньян наклонился, чтобы высвободить его – и мешочек с золотом, спрятанный за вырезом платья, выскользнул наружу и полетел вниз. Д’Артаньян застыл, глядя, как мешочек, медленно переворачиваясь, летит по воздуху, касается земли и разлетается звонким золотым фонтаном. Мушкетеры, выбежавшие на зов Бернуина, замерли на миг, а потом, забыв о причине переполоха, кинулись собирать рождественскую прибавку к жалованью. Одно в приключившемся было хорошо: на Ла Бефану больше никто не обращал внимания. Отцепив, наконец, подол платья, д’Артаньян полез вверх. Какова же была его ярость, когда он увидел Мордаунта, влезающего в ту самую трубу, по которой он сам должен был пробраться в покои кардинала! - Куда? – взревел д’Артаньян, устремляясь к нему. – А ну стойте! - Мне не до вас, - бросил Мордаунт. – Вот разберусь с делами государственной важности, тогда наступит и ваш черед. Д’Артаньян вцепился в рукав шубы Пер Ноэля. - Не выйдет, сударь! Я пока еще на службе, и ни один шпион во дворец не проберется! - Вы бы на службе штаны надевали! Д’Артаньян в панике оглянулся на то место, где всего несколько минут тому назад оставлял штаны, и с ужасом осознал, что они исчезли. Мордаунт, воспользовавшись его замешательством, нырнул в дымоход. В этот миг д’Артаньян опомнился и с воплем ярости вцепился в него мертвой хваткой. Но ноги его заскользили на заледеневшем скате и, потеряв равновесие, он полетел в трубу следом за Мордаунтом. Королева с мягкой улыбкой наблюдала за кардиналом, дующимся в своем любимом кресле. Мазарини дулся на всех. На Фронду, на мирных парижан, на Францию, на весь белый свет. В Рождество в нем окрепла вера, что никто в этой стране его не любит. И тоска по Италии взыграла в кардинале с удвоенной силой. - Я никогда не смогу чувствовать себя в этой стране, как дома, - пожаловался он. – Даже по праздникам. Особенно по праздникам. - Зря, - улыбнулась Анна Австрийская. – Здесь могут случаться разные чудеса. Особенно по праздникам. И она незаметно покосилась на камин. Снаружи послышался шум. Сквозь ставни доносились негодующие вопли. Королеве показалось, что она узнает голос Бернуина. - Здесь вечно что-то случается, - проворчал Мазарини, мрачно взглянув на окно. – Только не чудеса, а безобразия. К крикам Бернуина прибавились чьи-то неразборчивые возбужденные возгласы. Кардинал беспокойно заерзал в кресле. - Что там такое? – жалобно спросил он. - Праздник, Джулио, - улыбнулась Анна Австрийская. – Народ веселится. - У французов странные представления о веселье, - сказал кардинал. – Им весело травить итальянца Мазарини. - А в Италии на праздник ведь принято ждать Ла Бефану? – как бы невзначай спросила Анна Австрийская. - Да, - тяжело вздохнул Мазарини. – Хотел бы я ее дождаться. Королева бросила нетерпеливый взгляд на камин. Из дымохода вылетело несколько крупинок сажи. - А почему бы вам не проверить камин? – предложила Анна Австрийская. – Вдруг чудо свершилось? Мазарини посмотрел на нее с сомнением, но все же поднялся с места, приблизился к камину и заглянул в него. Как раз в этот миг из дымохода вырвалось целое облачко сажи и запорошило кардиналу глаза. - Ну вот! – запричитал Мазарини, отскакивая и протирая глаза кулаком. – Я так и знал, что это очередная злая шутка, направленная против «проклятого итальянца»! - Успокойтесь, Джулио! – воскликнула королева, изумленная такой реакцией. – Наверное, это просто от ветра. Подумаешь, чуть-чуть сажи! Из-за чего вы так расстроены? - Как тут не расстроиться? – возмутился Мазарини, пораженный ее черствостью. – Ла Бефана дарит подарки только тем, кого считает хорошим, а плохим достается одна зола. Видите, что я получил от нее в подарок? Он схватил платок и провел им по лицу. На белоснежном батисте остались черные разводы. Королева закусила губу и поднялась с места. - Хорошо, я иду к себе, - сказала она. – Думаю, с Ла Бефаной вы разберетесь сами. Она бросила на камин многообещающий взгляд и вышла из комнаты. Мазарини снова сунул голову в камин. Из дымохода вырвалось новое облако сажи, сопровождаемое нарастающим шумом. Кардинал едва успел отскочить в сторону, а в следующий миг из трубы вывалился человек с бородой набекрень, с ног до головы вымазанный черным. Следом сверзилась всклокоченная старая карга, тоже вся в саже. Несколько мгновений Мазарини смотрел на них, выпучив глаза. Насколько черны были их лица, настолько бела была его собственная физиономия. Наконец он судорожно взмахнул руками и выкрикнул срывающимся голосом: - Дь… Дьяволы! Он выскочил за дверь и понесся по коридору, оглашая стены дворца воплями ужаса. Пер Ноэль и Ла Бефана барахтались в золе, отводя душу каждый на свой лад. - Будь ты неладен, чертово отродье! - Сын Велиалов! Ахав! - Чтоб тебе провалиться, змееныш, из-за тебя все пропало! - Это из-за вас, амаликитянин вы нечестивый, у меня тайные переговоры сорваны! - Ехидна! - Порождение Молоха! Мордаунт, наконец, выбрался из камина и подбежал к окну. Мушкетеров внизу уже не было: собрав деньги, они не стали задерживаться у дворцовых стен. Выглянув наружу и убедившись, что путь свободен, Мордаунт поставил ногу на подоконник. - Вы так легко не уйдете! – вскричал д’Артаньян, кидаясь за ним и хватая его за руку. Вопреки его ожиданиям, Мордаунт и не подумал вырываться. - Стража! – завопил он во весь голос. – Она здесь! По коридору громыхали стремительно приближающиеся шаги - Черт тебя подери! – возопил д’Артаньян, отпихивая его. Мордаунт ухмыльнулся и стал спускаться вниз. Чертыхаясь, д’Артаньян подобрал подол и полез следом. Едва коснувшись земли, Пер Ноэль, на ходу срывая бороду, помчался в сторону Лондона. Д’Артаньян взял левее. Он бежал, лавируя среди празднично подвыпивших прохожих, проклинал про себя несносную семейку де Винтер, уже дважды вынуждавшую его cовершать подобные пробежки, и благословлял себя за предусмотрительность. «Какое счастье», - говорил он себе, - «что я, переезжая в бельэтаж, попросил Мадлен сохранить для меня комнатку наверху. Кажется, теперь она пригодится».