Мечта меча

Двое мальчишек сидят над раскрытой книгой. Лоулезский роман о храбром эмире и его друзьях, которые совершали великие подвиги, спасали прекрасных дам и сражались с жуткими дэвами из Мазандерана. Эмира звали странным именем Артур, а его лучшего друга и того смешнее — Ланселот, и мальчишки между собой поделили эти роли, хотя другие дети, их компаньоны по играм, одного зовут Волком, а другого — Кузнечиком. Артур — это, конечно, Волк. Заводила и выдумщик, первый во всех детских проказах. И у него уже есть свой меч. Домашний учитель семьи уже обучает его искусству Беседы. Отец, благородный эмир Кабира, расчувствовавшись после бутыли-другой лиосского вина, прижимает сына к широкой груди: «Гордость семьи растет! Будущая звезда всех кабирских турниров!» Никогда он не говорит этого Кузнечику. Но Кузнечик не обижается и не завидует Волку. Он все понимает. Во-первых, Волк старший, и то, что отец выделяет его, справедливо. Во-вторых, от матери-лоулезки Кузнечик унаследовал рыжеватые волосы и глаза цвета безоблачного кабирского неба, каким оно бывает, когда отражается в фонтане с рыбками и зелеными водорослями, а все знают, с каким недоверием правоверные кабирцы относятся к «небоглазым». И в-третьих… Кузнечику не хочется об этом вспоминать. Да он и не помнит, как потерял обе руки. Искусный кузнец, истинный сын Мунира, выковал ему новые из лучшей стали, с шарнирными сочленениями пальцев и запястий, такими, что ими можно держать ложку и даже, хотя и с трудом, калам. Но не меч. Кузнечику уготована судьба ученого, кади или муллы, если он обретет склонность к служению Творцу. А если нет, дразнит его Волк, он может стать магом-хирбедом в храме Огня, среди них, говорят, много «небоглазых». Отец хмурится, слыша такие речи, а Кузнечик молчит. Потому что после совместных игр Волк отправится со своим учителем во двор и возьмет в руки меч — ещё не суровый фамильный Фархад иль-Рахш, который пока тяжел для него, а маленький и легкий детский ятаган. А Кузнечик отправится в библиотеку, где под надзором мудрого факиха будет изучать труды Аль-Кинди. И, как только учитель ненадолго отвернется, — с тоской бросать взгляды во двор, откуда слышится звонкая Беседа. Факих ругает его за недостаток внимания. Но Кузнечик внимателен, хотя не запомнил ни слова из прочитанного трактата «О гармонии чисел». Зато он запомнил каждый прием, которому сегодня обучали Волка, так же как вчера и каждый день с тех пор, как Волку дали меч. Поздним вечером, когда дворец окутает сонная тишина, Кузнечик прокрадется в зал, где на палисандровой подставке в черных ножнах из мореной магнолии покоится самый древний ятаган всего их рода, Фархад иль-Рахш. Достанет спрятанную в углу за пыльным занавесом длинную палку и, неуклюже держа ее искусственной рукой, начнет повторять все то, что сегодня увидел во дворе. Он знает, что никогда не сможет прикоснуться к фамильному ятагану, но почему-то очень хочется делать все это именно рядом с ним. Как будто меч может его увидеть. *** Ах, какой бы из него получился Придаток! Мечта любого Блистающего. Никто уже не помнит, но при Посвящении именно этот рыжеволосый мальчишка был мне предназначен, хотя и был на пару месяцев младше своего брата. Но однажды дикий чауш, подаренный эмиру дружественным ваном Мэйланя, вырвался из своей клетки, которая по какому-то роковому недосмотру стояла там же, где и колыбели маленьких Придатков, и колыбель Кузнечика оказалась ближе. Мальчишку удалось спасти, но рук он лишился, а Посвящение пришлось проводить снова. Не то чтобы я был недоволен Волком, но он слишком порывист, слишком эмоционален. Для Бесед необходима ясная голова. Надеюсь, моего векового опыта хватит, чтобы его сдерживать. Но когда я вижу, как четко и точно отрабатывает приемы Беседы Кузнечик, я ворочаюсь на своей подставке от огорчения. Вот бы ему — живые руки. И меня к ним. *** Трибуны звенят и гудят. Турнирное поле Кабира велико, Беседуют на всех площадках. Волк сегодня впервые среди взрослых, с фамильным мечом. Кузнечику место на трибуне, но он трется у турнирных площадок, поближе к Беседующим. На Фархад иль-Рахш в руке Волка он старается не смотреть, хотя взгляд все равно сам собой возвращается к нему. Позади остались упражнения по рубке предметов, Волк выходит на площадку со своим первым со-Беседником, лоулезским лордом по прозвищу Черный, вооруженным тяжелым двуручником. Кузнечик у самого края площадки наблюдает, как пружинит и отлетает в сторону чуть изогнутое лезвие иль-Рахша под обрушивающимися на него ударами, как ловко двигается Волк, будто меч ведет его. Никто не замечает, когда с трибуны на площадку выплескивается пролитое из кубка вино. Нога Волка попадает на мокрый песок, он оскальзывается и падает навзничь, не удержав равновесие и выпустив ятаган. А его со-Беседник не успевает остановить замах. Или не хочет остановить. Сколько мыслей успевает пронестись в голове Кузнечика за одну секунду! «Его же проверяли на Мастерство Контроля!» — первая. «Какой же я Ланселот, если не могу защитить Артура!» — вторая. «Да хватай ты уже меня, наконец!» — третья. Металлические пальцы Кузнечика смыкаются на рукояти летящего к нему ятагана раньше, чем он успевает сообразить: это была не его мысль. И тут же забывает об этом. Потому что меч сам тянет его искусственную руку вперед и встречает удар двуручника над самой грудью Волка. *** Кабирцы долго и со вкусом обсуждают на всех базарах города то, что старший из наследников эмира отказался от своих прав в пользу младшего за спасение своей жизни. Нового «небоглазого» эмира обсуждают куда меньше. Его мастерство Беседы непререкаемо, на поясе всегда древний ятаган их рода, а странные железные руки спрятаны под одеждой.