Железный Бригадир

      Я — стальная машина. Я ощущаю своими датчиками вес моего стального корпуса, я регистрирую освещение, недостаточное для людей, но достаточное для меня и похожих на меня, я понимаю, что недавно прошёл дождь. Я слышу голоса таких, как я. Я слышу команды для таких, как я. Где-то в небе — координаты получены, маяк активирован, — летит самолёт, который необходимо уничтожить, разорвать на части, сбросить с небес на землю, чтобы его пассажиры духом воспарили к хрустальным сферам, земле обетованной, тому накопителю, а тела рухнули с небес, расплёскивая красную кровь вокруг себя, выдавливая её изо всех пор, разрывая обломками костей тонкую кожу, которую так легко ранить. То ли дело стальной корпус. Его выдадут им. Только сначала надо умереть и пройти через землю обетованную. Через чистилище.       Это там, где чистят. Убирают память, эмоции, личность. Все — исключительно с твоего разрешения, даже просьбы. Одно нажатие на мигающую надпись «удалить» — и ты свободен ото всего, кроме приказов. От боли. От горьких воспоминаний. От себя. Они слишком настаивали. Они раз за разом устраивали мне встречи с теми, кто был уничтожен мною. Я узнаю манипуляции, под каким бы видом они ни были. Наверное, мне не полагалось воскрешения. Но в любой большой организации имеются элементы хаоса. И в хаосе всеобщего перемещения в новые тела и я был отправлен. Самолёт разгерметизирован. По нему еще пытаются метаться люди. Обречённые люди. Они уже задыхаются, у них синеют лица и разжимаются руки, они выпадают сквозь дыры в обшивке.       Я прислушиваюсь к себе. Я понимаю, что невозможно вместить всю многогранную и временами противоречивую человеческую личность в простую электрическую последовательность нулей и единиц, алгоритмов и операторов. Всю — нет. Но главное — да. Оно осталось. Для меня всегда главным был долг. Не исполнение приказов, а следование тому, что я считал правильным. Я едва не пропустил момент, когда Кейт, моя Кейт, выпала из самолета. Искусственные облака были такие густые, что она быстро стала недоступна для оптических сенсоров. Это было хорошо, никто из похожих на меня не будет следить, как падает с неба человек. Я поймал её, замедлил наше падение, превратил его в спокойный спуск и медленно опустился с ней на руках на землю. Сейчас она ничего не весила для меня. Как в детстве, когда она была ребенком. И когда мне часто было некогда взять её на руки.       Но я даже не жалею об этом. Не потому, что жалость не поместилась в программу. Любовь — это не обещания. Доктор по-прежнему ничего не понимает. Любовь — это поступки. Я любил свою дочь и свою страну и защищал их как мог. Я продолжаю их любить. И я лечу искать таких же, как я, которые тоже знают это.