Возрожденная

Этой ночью ей снились родные. Отец что-то увлеченно рассказывал, и она сидела, не шелохнувшись, как завороженная, боясь пропустить хоть слово. Мать расчесывала ей волосы, бережно перебирая пряди, и негромко напевала. Нашкодивший брат шмыгал носом и жалобно поглядывал, без слов говоря: «Ты ведь поможешь, да? Ты не расскажешь родителям?» Она каждый раз обещала, что защитит, и каждый раз утешала после заслуженного наказания, потому что правда о его похождениях все-таки выплывала наружу… И она была счастлива. Счастлива, пока не проснулась и не осознала, что люди, которых она видела, были чужими. И светловолосый мужчина с горящими не то любопытством, не то азартом глазами; и смуглая брюнетка в необычной одежде; и мальчик с каким-то странным прибором с крутящейся стрелкой внутри — никого из них она не знала. Хотя… мальчик показался смутно похожим на кого-то. На кого-то, увиденного лишь раз… На врага… На того мужчину с длинным лицом и широкими бровями, который держал книгу Амон-Ра и велел мумиям стражей убить ее. «Джонатан», — прозвенело где-то внутри. Вот, значит, как. Джонатан Карнахэн. А она-то надеялась, что хотя бы один из увиденных ею снов не будет сном этой… Эвелин. Анк-су-намун скривила губы, даже не пытаясь скрыть охватившую ее горькую злость. Когда-то давно, в той, прошедшей жизни она приучила себя прятать чувства, не позволяя даже тени их отразиться на лице — опасно быть искренней при дворе фараона. И один лишь Имхотеп мог заставить ее забыть о маске безразличия. Его близость волновала кровь, и чувства прорывались наружу, порой угрожая раскрыть их тайну… Нефертири тоже умела притворяться: чуть быстрее померкла и так гаснущая улыбка, чуть холоднее стали светлые глаза, словно бы легкая тень скользнула по лицу. Даже фараон, обнимавший ее, ничего не заметил. Тогда, после боя, Нефертири все поняла — но не выдала их. Почему? Такой шанс расправиться с обоими! Она не скрывала неприязни и пренебрегала любыми попытками наладить отношения. Впрочем, Анк-су-намун не рассчитывала на дружбу и потому не слишком-то старалась. Из-за нее фараон отдалился от своей супруги, и если бы сделал женой, то сыновья, рожденные в этом браке, стали бы угрозой для мальчиков Туйи. Хасетнебет и Рамзес враждовали между собой, вызывая гнев отца, и тот мог бы назвать наследником другого… Но Нефертири не выдала. Не захотела губить влюбленных? Может, и сама любила того, чьей женой не могла стать?.. Или же дело в Имхотепе? Он был не просто верховным жрецом. Фараон советовался с ним, принимая важные решения, и доверял его суждениям, и никогда Имхотеп не подводил своего правителя. Если Нефертири сочла, что их связь — не причина лишаться надежного советника, то могла промолчать. «Или просто дожидалась удобного момента, чтобы открыть правду», — снова прозвенело внутри, но на этот раз — более остро, отрывисто… словно бы злее. Рука с гребнем дрогнула, больно дернув прядь густых волос. Анк-су-намун поморщилась. Хорошо, что теперь нет нужды скрывать чувства — не только потому, что она устала лгать. Но и потому, что ее нынешнее тело лгать не учили. Анк-су-намун помнила, как очнулась во второй раз, как Имхотеп сбивчиво объяснял, что ее мумия была разрушена и он связал ее душу с другим телом. В тот момент она не придала этому особого значения — Имхотеп любил ее не за внешность, так какая разница! Подумаешь, кожа светлее, а волосы вьются. Главное, что они наконец-то вместе. А ведь все могло обернуться иначе — если бы этот Бени сбежал, позарившись на сокровища. Но он остался, забился в какой-то угол, чтобы не заметили — и решил исход сражения, ранив Джонатана и О’Коннела и упросив Имхотепа не тратить время и силы, чтобы добить их, а сосредоточиться на ее воскрешении. Именно Бени предложил воспользоваться телом Эвелин не как материалом для воссоздания плоти, а как вместилищем для души. «Я подумал, что личность для господина ценнее внешности, — был его ответ на вопрос, как подобное пришло в голову. А когда она отошла, буркнул, думая, что его уже не услышат: — Да все вы, бабы, одинаковы, особенно между ног, так какая разница…» Он спас Имхотепа и теперь помогал приспособиться к жизни в новом для них мире. Поэтому Анк-су-намун терпела его. Презирала, но терпела. Эвелин тоже презирала его. Кожа светлее, волосы вьются… А потом она увидела свое нынешнее лицо — и с трудом удержалась от крика. «Да, — сказал Имхотеп. — Немного похожа». Немного. И как она тогда глаза ему не выцарапала? Эвелин Карнахэн была точной копией Нефертири. С тех пор Анк-су-намун избегала зеркал. К иному, незнакомому лицу она бы привыкла — но видеть в своем отражении черты принцессы оказалось невыносимо. Имхотеп не понимал ее. Смотрел словно бы прямо в душу, не замечая чуждой внешности — и повторял, что потом станет легче, пройдет время, и она примет новую себя. За это Анк-су-намун его почти ненавидела. Время проходило, но лучше не становилось. Душа Эвелин не покинула тело — лишь потеряла над ним контроль. Но Анк-су-намун слышала ее голос, отдававшийся внутри звоном, и смотрела ее сны. Свое прошлое она не видела никогда. *** Имхотеп быстрее постигал новый мир. Он уже вполне сносно говорил и писал на языке, которому учил Бени, разбирался в оружии, стреляющем огнем и металлом, не застывал в смятении при виде странных механизмов, в изобилии встречавшихся в этом веке, и уверенно чувствовал себя в современной одежде. Она же, в отличие от него, особыми успехами не отличалась. Хотя вместе с телом ей достались и навыки Эвелин, пользоваться ими было возможно, лишь не задумываясь о том, что делаешь. Тогда пальцы уверенно выводили слова на чужом языке, заставляли механизмы работать, и текст, если на нем не сосредотачиваться, а рассеянно скользить взглядом по строкам, сразу же становился понятным… Она не могла привыкнуть к своему новому телу, как уж тут привыкать к новому миру! *** Золото, которое они забрали из Хамунаптры, позволило бы жить подобно царям — но Имхотеп не хотел привлекать внимания. Да и ее саму вполне устраивал небольшой дом на окраине города, чья скромная обстановка ничем не напоминала дворец фараона. В той роскоши, яркой и холодной, Анк-су-намун чувствовала себя словно в клетке. В новом доме было спокойно и уютно… только порой слишком одиноко. Имхотеп целыми днями пропадал где-то — она мало поняла из объяснений, но эти дела были связаны с нынешним миром. Ей же оставалось занимать время прогулками или мелкими домашними хлопотами, если таковые удавалось придумать — убиралась, готовила и стирала одежду нанятая Бени немая женщина, общаться с которой приходилось жестами. Еще были книги. Анк-су-намун не нравилось продираться сквозь строки на чужом языке в попытках понять написанное, но это было необходимо. Раз уж предстоит жить в нынешнем мире, то стоит узнать, как он создавался. В который раз напомнив себе эту нехитрую истину, она взяла книгу об истории Египта. Имхотеп уже прочел ее и, посмеиваясь, сказал, что ученые сильно бы удивились, сравнив то, что они знали, с тем, что произошло в реальности. О смерти Сети I было написано… по сути, лишь то, что он умер. Анк-су-намун усмехнулась. Нефертири — наверняка именно она, а не ее братья — постаралась, чтобы правда о случившемся не выплыла наружу. На славу постаралась. И, увидев, имя первой жены Рамзеса II, считавшейся главной царицей уже на первом году его правления, Анк-су-намун ничуть не удивилась. Озадачило ее лишь упоминание другой жены, Хенутмиры, дочери Сети, — но, вспомнив, что Нефертири не любила свое первое имя (и потому его упоминали даже не на всех церемониях), она посмеялась над учеными, из-за недопонимания превратившими одну женщину в двух. А вот отсутствие даже малейшего упоминания Хасетнебета заставило ее нахмуриться. Рамзес не любил брата — мог ли убить его, чтобы расчистить дорогу к трону? Но даже если так… зачем уничтожать все свидетельства о нем? Или же это просто совпадение? Три тысячи лет – долгий срок, многие знания утрачены… «Была причина, — снова остро и зло прозвенело внутри. — Просто ты ее не знаешь». Анк-су-намун вздрогнула и захлопнула книгу. *** Ночью ей приснился Имхотеп. Он выглядел моложе и с мягкой улыбкой на лице объяснял что-то тоненькой девочке, уже переставшей быть ребенком, но еще не превратившейся в женщину. «Но… это не сон Эвелин! Это, должно быть, мое воспоминание!» Было так странно осознавать себя наблюдателем в собственных же грезах. Анк-су-намун никогда ранее не слышала, что такое возможно, — но предпочла не размышлять о прихотях судьбы. Ее слишком занимало это видение — светлое, безмятежное и радостное. Она не помнила Имхотепа таким — не отягощенным запретной любовью или тысячелетними пытками — и жадно всматривалась, желая навсегда запечатлеть в памяти их первую встречу, почему-то забытую раньше… Тепло сна-воспоминания померкло, когда из-за колонны выступил статный мужчина в богатом облачении. Анк-су-намун содрогнулась, узнав в нем Сети. Он подошел ближе и улыбнулся девочке, положив ладонь ей на плечо. А девочка улыбнулась в ответ — слишком знакомо улыбнулась! Анк-су-намун проснулась с хриплым криком, цепляясь пальцами за покрывало. А внутри нее звонко и зло смеялась Нефертири. *** — Ты не ее копия, — сказала Анк-су-намун. — Ты и есть она. Возрожденная принцесса… «Верно», — отозвалась Эвелин. «Верно, — вторила ей Нефертири. И добавила: — Уверена, что Имхотеп тоже это знает». *** — Анк-су-намун? Ты уходишь? — Я… хотела прогуляться, — растерянно выдавила она. — Ты вернулся? Еще утро… — Подумал, что слишком мало времени уделяю тебе, — Имхотеп обеспокоенно всматривался в ее лицо. — Все хорошо? — Да, — солгала она, отводя взгляд. — Не тревожься. Занимайся своими делами, я понимаю, что они важны. А мне просто нужно пройтись… «Мне нужно, чтобы гомон толпы заглушил голоса внутри». — Будь осторожней. — А что может угрожать мне? Близкие Эвелин и тот меджай, что пришел с ними, мертвы. — Они оставались в Хамунаптре, когда та погружалась в песок по велению Имхотепа. Вряд ли у них был хоть малейший шанс выбраться. — А другие меджаи нас не найдут, ты ведь все сделал для этого. — Помимо них, существуют еще и обычные грабители… — От них я сумею защититься. — Уверена? — Да. И не вздумай приказать Бени следить за мной! — Даже в мыслях не было, — Имхотеп прикоснулся губами к ее лбу. — Ступай, любовь моя. *** Прогулка и вправду принесла облегчение. «Надо почаще выбираться», — решила Анк-су-намун. Как только найдет способ навсегда заглушить голоса Эвелин и Нефертири… Птичий крик прозвучал совсем рядом, в закоулке между домами. Она приблизилась – и увидела сокола, запутавшегося в длинной яркой ленте и неловко скачущего по земле. — Не мечись так, — Анк-су-намун заговорила негромко, растягивая слова, пытаясь успокоить несчастную птицу голосом. — Позволь помочь. Я освобожу тебя. Сокол замер, настороженно глядя — но не атаковал, когда она прикоснулась к нему. А когда освободился от пут — издал какой-то негромкий звук, словно благодаря. — Вы понравились ему, госпожа. Анк-су-намун быстро развернулась, жалея, не взяла хоть какое-то оружие. Незнакомец был одет в синее, лицо прикрывал длинный платок — она увидела лишь темные глаза, которые без угрозы смотрели на нее. — Ты его хозяин? — Я его друг. — Хорошо иметь такого друга, — улыбнулась Анк-су-намун. — Можно ли узнать его имя? Незнакомец кивнул. — Его зовут Гор. Примечание. Данные из Википедии: Сети I был женат на Туйе, дочери командира колесничих войск, которая родила ему сына, будущего Рамзеса II, и дочь Тиа. Возможно, у них была еще одна дочь, Хенутмира, и сын, Хасетнебет, который родился раньше Рамзеса. Его существование достоверно не подтверждено, а сам Рамзес называет себя старшим сыном, рассказывая о том, как Сети провозгласил его своим соправителем. У Рамзеса II было несколько жен. Одной из них была Хенутмира, прожившая недолго и ничем не отличившаяся. Другой — Нефертири Меренмут, о происхождении которой известно лишь то, что ее семья была знатной. Славилась Нефертири красотой и политической активностью.