Sub rosa

Это самая отвратительная сцена на свете, какую только можно придумать. Гастон следит за ней, хотя глаз у него больше нет. Смотрит, задыхаясь от ненависти и неверия, пусть и лёгких у него тоже больше нет. Видит, как Белль кладёт свою маленькую руку на колено Румпельштильцхена, и на открытом девичьем лице красуется добрая улыбка. А сухие черты колдуна преображает другая — приторная и лживая. Гастон ещё чувствует вкус крови в несуществующем рту. Там, где были недавно ноги, пульсирует постоянная, острая боль. Теплится ли в нём ещё душа? Вот что Гастону хотелось бы знать. Он никогда не был религиозен, предпочитал охоту священной книге, но после того, что с ним сделал проклятый Тёмный маг, нельзя не задуматься о духовном. Ведь он ещё жив — значит, душа притаилась внутри. Где-то… Он ещё жив. И вынужден слушать, как Белль спрашивает Румпельштильцхена о его пропавшем сыне. Говорит, что вернулась с полдороги в своё королевство, потому что передумала уходить. И смотрит… Даже в кровавой пелене, неизменно застилающей взгляд, Гастону понятно выражение лица Белль. Она хочет поцеловать. Поцеловать Румпельштильцхена! Гастон больше не может терпеть. Ярость клокочет в нём, желание отомстить жжёт, как огонь. Гастон забывает о том, что потерял человеческий облик. Забывает о физической боли, которая, кажется, ещё усилилась. Всё, чего он сейчас хочет — это рвануться вперёд, ощутить в ладони рукоять меча, с наслаждением опустить свой верный клинок на покрытую золотыми чешуйками, ненавистную шею… И смотреть во все глаза, как в алых брызгах голова злодея отлетит на пол и покатится, оставляя за собой кровавый шлейф. Застынут, словно стекло, и без того выпуклые глаза, и намокнут в луже густой тёмной жидкости лохматые волнистые волосы…

***

Белль чудится, что мир вокруг стал по-новому красивым. Будто в ушах звучит необыкновенная музыка. Арфы мелодично поют на всю вселенную, а удивлённое, недоверчивое лицо перед Белль — вовсе не чудовищно. Прекрасно. До поцелуя всего мгновение, когда в слаженный хор невидимых арф врывается резкий земной звук. Волшебство рассеивается, Белль смотрит в сторону и видит, как ваза на столе сдвинулась к краю. Вместе с розой. Белль недоуменно хмурит брови — кровавые лепестки словно шевелятся… Зовут её подойти… Дотронуться и… — Белль? — Румпельштильцхен касается её руки, но сейчас Белль захвачена другим чувством. Непонятной тревогой. Белль резко встаёт с табурета, направляется к столу, и почему-то хочется, чтобы Румпельштильцхен остановил её. Но он в растерянности сидит на месте. Кажется… он и сам изумлён? И ничего не понимает? Роза уже в руках Белль, но больше не шевелится, её лепестки неподвижны. Белль с облегчением вздыхает — померещилось, должно быть. Хочет поставить цветок обратно в вазу, но вдруг, как в дурном сне, замечает кровь. Ярко-красная капля виснет на обрезанном ножницами кончике зелёного стебля. И, задержавшись на мгновение, падает на руку Белль. Кинжальной болью сразу же пронзает мозг картина — высокий, статный рыцарь превращается взмахом руки колдуна в розу. Старушка-цветочница… Подарок, робкая улыбка и церемонный, забавный поклон… А ведь уже тогда невидимые арфы зазвучали в воздухе, полном света и солнца… — Белль! — Румпельштильцхен вмиг оказывается рядом, мягко пытается вынуть розу из безвольно опустившейся руки. — Я объясню… Арфы превращаются в молоточки, бьющие прямо в сердце. Белль поворачивается и шипами розы бьёт Румпельштильцхена по лицу. На его коже выступают тёмные, как вино, капельки крови.

***

Самая отвратительная сцена на свете, какую только можно придумать. Но отныне Гастон уверен — больше она не повторится. Он сделал для этого всё, что сумел.