Всем выйти из шкафа!

Всем футболистам сборной Германии было доподлинно известно: канцлер ФРГ Ангела Меркель — ярая поклонница футбола. Еще им было известно, что канцлер выступила в поддержку сексуальных меньшинств. В далеком две тысячи двенадцатом году многие из них сидели у телевизоров, когда Меркель призывала футболистов рассказать о том, что они геи. — Каждый из вас должен набраться храбрости и сказать о своей ориентации во всеуслышание! — вещала с трибуны Ангела. — Вы объединяете в себе железную волю, силу и неустрашимость, неужели вы испугаетесь себя? Даже в политической жизни Германии есть подобные примеры, не бойтесь, выходите из тени! — Вылезайте из шкафов, — съехидничал тогда Швайнштайгер. Лам только нахмурился, и лишь позже, когда в газете появилось его интервью, его товарищи узнали, что Филипп отнесся к заявлению Меркель негативно, считая «выход из тени» глупой затеей. — Отношение к ним сразу же поменяется, — сказал он. — Многие начнут ужасно себя вести, зачем нам это нужно? На эту тему позубоскалили еще немного, да и забыли. Сейчас, стоя в раздевалке сборной Германии с Кубком мира в одной руке и бутылкой пива в другой, Меркель вспомнила о любимой теме. — В этом нет ничего зазорного! — вещала она и, прищуриваясь, глядела на каждого из футболистов. — Выходите из шкафа… то есть, из тени! Швайнштайгер заржал, как племенной конь, и быстренько спрятался за Подольски, старающегося скрыть усмешку. — Швайни… — повернулась к парочке Ангела. — Может, ты хочешь выйти и громко о себе заявить? Гогот Бастиана смолк моментально, но тут захохотали все остальные. — Ну а чего? — покачнувшись, спросила Меркель. — Сами, возьми-ка кубок… Вы вон с Польди все время вместе, фотки выкладываете компромативные… А кто целовался на поле? — Мы не целовались! — взревел задетый за живое Подольски. — У меня вообще сын был на поле! — Ну и что? — удивилась Меркель. — Узаконим это… как его… родительство, во! Это нормально, мальчики, не стесняйтесь! Стараясь не глядеть на друга, Подольски отошел к Хедире, уткнувшемуся носом в кубок. Меркель проследила за ним погрустневшим взглядом, но тут же просияла, увидев Хедиру. — Сами! Хедира аж подпрыгнул и выронил кубок, от чего у того откололся кусочек — правда, всем уже стало не до кубка. — Ты ж с Месутом вместе, да? Ну-ка, ну-ка, признавайся! Сейчас самое время, все свои, все счастливы… — Да мы вообще в разных клубах! — поспешил отгородиться Хедира. — Понимаю, — сочувственно сказала Меркель и подошла к нему. Поглаживая его по руке, она выглядела, как бабушка, успокаивающая внука — мол, не плачь, маленький, отдам я тебе твою игрушку, не волнуйся. — Может, ты в «Арсенал» перейдешь? — спросила она. — А то сил нет смотреть, горе-то какое, такая пара — и не вместе. — Да не пара мы, — сказал Сами. — Месут, ты где? Ну подтверди, чего ты молчишь? — А что ему подтверждать, это и так все видят, — продолжала жалеть «пару» Меркель. — Да ты ж видел, вас даже называют так… как это… Самисут, во! — Ангела, да неужели ты читаешь эту… писанину? — вмешался Лев. — Видел я, что про нас болельщики пишут. Точнее, болельщицы. Да они про всех пишут: и про Ройса, и про Гомеса, и про Подольски, и про Нойера — про всех! А журналистам сенсации нужны! — Просто так не стали бы писать! — заявила Меркель и отобрала у подошедшего Нойера бутылку пива. — Вот молодец, уважил канцлера. — Да они как единый фронт работают, эти болельщицы с журналистами, не верь ты им, — взмолился Лев. — Ты представь себе, что началось бы, если бы геи начали признаваться! То есть… если бы они были! Были и признались! Он совсем смешался и умолк. Зато Меркель, пристально вглядевшись в Йоахима, покачала головой. Локоть Хедиры она выпускать не торопилась — видимо, для устойчивости. — Не хочу я этого представлять, Йоги, — сказала она и сделала глоток пива. — Я хочу это видеть! Ви-деть! Ты говоришь, что журналистам нужна сенсация? Да мне она тоже нужна! Йоахим закрыл лицо руками и сел на скамейку. Как спорить с канцлером? Скажешь ей, что она пьяная ду… нет, так даже думать нельзя, в общем, скажешь ей, что это глупости, и все, прости-прощай пост тренера. Езжай тренировать баранов в степях Румынии, Йоги. — А сам-то? — спросила вдруг Меркель. — Я ви-и-идела, как вы с Юргеном друг на друга смотрели! — Я женат, Ангела! — взорвался Йоги. — Я женат, и у Сами девушка есть. Ты же ее видела! — Ага, — сказала Меркель. — Эй, дайте канцлеру еще пива! — Может, канцлеру хватит? — спросил Лев. — Черта с два, — сказала она. — Моя страна, мое пиво. Хочу — пью, хочу — поливаю! Взяв бутылку у Лама и сделав еще один глоток, она убрала за ухо прядь волос и задумалась. — О чем это мы? А, да. О прикрытии! — О каком прикрытии? — обалдел Лев. — Ну так о ваших женах и девушках! Признались бы, и не надо было бы ни жениться, ни девушек заводить! — Нам не в чем признаваться, канцлер, — тихо, но твердо сказал Хедира. Лев знал этот тон — Сами всегда говорил так, когда начинал злиться. Когда Месут перешел в «Арсенал», например. Тьфу, и сам туда же. Тряхнув головой, чтобы отогнать мысли, Лев перевел взгляд в дальний угол раздевалки — там уже давно подозрительно копошились Швайнштайгер с Подольски и Гетце. — Эй, Йоги! — отвлекла его Меркель. — Тут твой мальчик упрямится, как осел! Говорю ему: признайся, выйди из шкафа! А он — ну ни в какую! Ты б на него повлиял, что ли. Ее прервал дружный хохот Подольски и Швайнштайгера, невесть как оказавшихся за спиной у Лева. Потом дверца углового шкафчика распахнулась так, что отколола со стены кусок краски, и наружу вылез покрасневший и довольно сердитый Месут Озил. — Вот! — воскликнула Меркель, тыча в него бутылкой. — Вот, вышел! — Не вышел бы, если бы меня туда не засунули! — сердито сказал Месут, косясь в сторону Швайнштайгера. — И очень зря! Очень зря бы не вышел! — сказала Меркель, направляясь к нему нетвердой походкой. — Иди, я тебя поцелую! Обняв еще больше покрасневшего Месута, Ангела от души чмокнула его в обе щеки. — Давайте присядем, госпожа канцлер, — предложил ей тот, растерянно озираясь в поисках поддержки. Поддержки не было — даже Сами позорно дезертировал к Нойеру, который потрясал кубком и что-то рассказывал Ламу. Зато Месут сам стал поддержкой для захмелевшей Меркель — усадив ее на скамейку, он присел рядом, и она сразу же стала его хвалить за выход из шкафа. — Ты ж моя умница! — говорила она, размахивая пустой бутылкой. — Ты ж мой ягненочек, мой лягушоночек! Дальнейшие ее слова заглушил взрыв хохота, а дальше уже и Лев подсуетился, разговорив Мюллера: когда тот увлекался, можно было не беспокоиться о шуме — создаваемый Томасом хаос поглощал все на своем пути. Так вышло и сейчас, и когда Мюллер, наконец, умолк, чтобы промочить горло, Лев увидел самую странную картину в своей жизни — на плече у измученного и все еще покрытого красными пятнами Месута сладко посапывая, спала канцлер Германии. — Слава богу, — с облегчением вздохнул Лам, присаживаясь рядом с тренером. — Теперь у нас только одна проблема. Лев открыл было рот, чтобы спросить, какая же это проблема, но догадался сам и невольно застонал. Маленькая, казалось бы, проблемка: что делать с подвыпившей женщиной? И решалась бы она легко и просто, если бы эта женщина не была канцлером Германии. — Я ее будить не буду! — сказал Лев и опрометью кинулся из раздевалки, крикнув на бегу: — Я на минуту отойду, мне очень надо! Лам прикусил губу и встретился взглядом с Месутом. Он был уверен — Месут отдал бы все на свете, чтобы вновь оказаться в этом шкафу. Да он и сам бы не отказался. Тяжело вздохнув, Лам встал и медленно, словно на эшафот пошел к Месуту — делать капитанскую работу. Будить перебравшего канцлера ФРГ.