Silent night in Central Park

Будет день, почти год спустя, когда она вернется к той скамейке в парке. Земля будет покрыта тонким слоем снега, из магазинов будет доноситься праздничная музыка, а прохожие с розовыми ушами и носами будут идти по знакомым дорожкам. Лили будет первой, кто заметит ее отсутствие вовремя предрождественского праздника. Тед вспомнит, как год назад он устроил целое шоу из огоньков, и то, как она плакала у него на руках, не объясняя, почему. Маршалл будет тем, кто проведет час, строя гипотезы, и потом свяжет те новости, что она сообщила им в феврале, с метафорой о прыжках с шестом. У Барни, конечно же, будут вопросы, ведь он никогда не слышал целой истории о разрыве Робин и Кевина. Трое присутствующих в комнате будут высказываться на эту тему, но он почти не будет слушать: вместо этого он будет думать об ошибочной беременности, о том, как она плакала над крошечным платьем с кленовым листом, и о тех комментариях, которые она позволила ему произнести. Он схватится за голову и скажет «Она никогда не говорила мне». Он посмотрит на землю, чтобы никто не заметил его глаз. Но у него не получится определить, реагирует ли он на то, какой одинокой сейчас должна быть Робин, или на тот факт, что она никогда не говорила ему об этом. Он будет одновременно и обезумевшим, и злым. Лили передаст Марвина Маршаллу, положит руку на плечо Барни и напомнит ему, что в тот момент он сам переживал разрыв с Норой. Он напомнит себе, что год назад он старался избегать Робин. Маршалл обменяется взглядом с Лили и с Тедом и, хоть они не знают всего, они будут знать что-то, и оно пройдет между ними, словно ток по проводу. Хоть Барни этого не увидит, он будет знать. Он будет чувствовать то же, что он чувствовал, встретил своего отца в первый раз – то ощущение того, что его друзья знают больше, чем показывают; что они, несмотря ни на что, поддержат его. Через несколько минут он стряхнет руку Лили и встанет. - Я собираюсь найти ее, - скажет он им. Никто не спросит, как он собирается сделать; никто не напомнит о реальности – Нью-Йорк огромен, найти одного человека при огнях Манхеттена в Рождество просто невозможно. Но в глубине души Барни будет знать, что Робин ушла в то единственное место, где всегда тихо, где она будет одна, где никто не найдет ее; где-то, где холодно, темно и пустынно. Когда он встанет, чтобы уйти, Лили выйдет за дверь вслед за ним, бесшумно закрыв ее. - Что-то произошло между вами двоими в прошлом году, - скажет она, тихо, так тихо, что, даже если бы Маршалл и Тед прижали уши к двери, им бы не удалось разобрать ни слова всего лишь из-за шума обогревателя, доносившегося откуда-то из глубины здания. Барни кивнет, и этот простой жест скажет Лили все. - Мы думали, она была… - пробормочет он и осечется. Он замолчит, так и не договорив. Лили обнимет его, и он услышит запах детской присыпки и жасмина. Он подумает, что следующим будет еще один мальчик. Хоть она еще не успеет никому сказать, ее грудь уже начнет разбухать – совсем немного, но достаточно, чтобы он заметил. - Я не могу поверить, что она не сказала мне. Лили скажет что-то колкое, что-то, доказывающее, что именно она является лучшей подругой Робин. Ее слова дадут ему надежду на то, что он все еще значит что-то в жизни Робин. Что она не сказала ему ничего, лишь потому, что его ответ был бы для нее самым важным. Барни кивнет. Он поблагодарит Лили и выйдет на улицу в холод. По пути в центральный парк, он заметит мужчину, продающего букеты из покрытых снегом роз. Он остановится и заплатит слишком много, чтобы купить лишь одну из них. Снег будет хрустеть под его ногами, и пальцы его ног в кожаных ботинках онемеют. Он найдет ее между голыми деревьями на покрытой снегом скамейке. Она будет пить гоголь-моголь и пристально смотреть на сугроб. Она не заметит его, пока он не сядет рядом с ней и не вручит ей розу. На ее щеках будут виднеться высохшие и заледенелые дорожки из слез, но она примет цветок и крепко сожмет его между пальцами в перчатке. - Мне так жаль, - скажет она через некоторое время. Снег будет таять на его костюме, явно не предназначенном для посиделок на заснеженной скамейке, и его кожа будет терять чувствительность, словно что-то мертвое. - Я должна была сказать тебе. - Да, ты должна была, - неожиданно агрессивно откликнется он, может быть, с большей злостью, чем он чувствовал. Он сделал так, чтобы убедиться, что она действительно поймет это: как и та ночь на круизе, как и то, что она была с Кевином, с Ником, без него – все это было больно. И это не та быстрая боль, как удар кулаком по лицу, а тянущая боль, как замерзание, как удушье, как страстное желание. Она отведет в сторону глаза, заледеневшие, словно иней, застывший на окнах. Он положит руку ей на плечо, чтобы дать ей понять, что он простит ее за это. Он всегда будет прощать ее. Она позволит своей голове упасть ему на грудь. Он будет думать о Рождестве, обо всех вещах. Но не о пробежке по магазинам в последнюю минуту, не о праздничных венках, не подарках, которые он упаковал в квартире Лили и Маршалла. Он будет думать о чем-то более сложном – о любви, а также о жертвах, и о том, как в такие времена, как сейчас, любовь и жертвы идут рука в руку, слившиеся вместе в одной неразделимой сети. Любовь, он будет думать, куда грустнее, чем многие люди думают. Она приходит вместе с множеством ужасных вещей, вещей, которые могут разорвать тебя изнутри и причинить боль. Потому что люди, которых любишь ты, не всегда любят тебя. Они не всегда знают, как, или им просто не хватает места для тебя. Они сломаны. Они разбиты. Они искромсаны. Они не всегда хотят спастись от этого. Они хотят погрязать в своих собственных ошибках и провалах. Они не хотят быть прощенными. - Ты не сможешь ничего сделать, чтобы это перестало быть правдой, - скажет он, правда имея это ввиду. Хоть она снова будет плакать, она поцелует его, и этот поцелуй не будет похож на прежние. Поцелуй закончится, и они будут сидеть, соприкасаясь лбами и вздыхая. У него на щеках останется холодная дорожка из слез, которая замерзнет, когда она отстранится и посмотрит на него. - Хорошо, - она скажет. – Хорошо, - повторит она и шумно вдохнет. Потом она снова извинится, она возьмет всю вину на себя, она убедит себя, что она не заслуживает его. - Прекрати это, - уверенно произнесет он. – Просто прекрати это. В этот момент начнется снегопад. Или, возможно, снег падал все это время, просто именно тогда, в тишине, они осознают это. - Мы можем начать все заново, с места, где мы находимся сейчас? – спросит он. – Мы продолжаем позволять вещам, которые мы сделали неправильно, останавливать нас от того, чтобы сделать хоть что-то правильно. Она захочет сказать что-то, чтобы убрать накопившееся в разговоре напряжение. Он увидит, как слова хотят вырваться из ее губ, и будет пристально смотреть на нее, пока она не передумает. - Да, - просто согласится она. - Хорошо. - Мы не могли бы остаться здесь ненадолго? – попросит она, когда наступит пауза. Она не сможет встретиться с ним глазами, когда она скажет это, потому что она будет думать обо всем, что случилось в прошлом году; о том, что остаться здесь в холоде – это ее способ показать раскаяние, скорбь о потере чего-то, чего у нее никогда не будет. Несмотря на то, что его ноги окоченеют, он кивнет и скажет «конечно». Он дотронется до прядки ее волос, которая упадет ей на глаза. Через несколько секунд она спросит его, что он думает по поводу этого. Его ответ будет прост – он скажет, что его чувства к ней не изменились. Она позволит крошечной улыбке появиться на ее лице лишь на мгновение. - Но ты говорил, ты хотел… - Я буду Легендарным Дядей Барни для Марвина и для всех детей Теда, кто бы ни был их матерью, - позже он добавит, гораздо тише: - Если ты разрешишь мне, в следующем году я принесу гоголь-моголь. Она кивнет и снова уставится в сторону деревьев. Он посмотрит в ту же сторону, и они будут сидеть вдвоем, думая о будущем, которого у них никогда не будет, о том, как одна лишь мысль о будущем, ассоциировавшимся с опустошающей потерей, подкрадывается к ним из-за плеча и остается с ними. Никто из них не скажет ни слова о вещах, которым суждено и не суждено случиться. Никто и не будет злиться или напоминать, что, все-таки, это был не тот выбор, который сделали они. Через некоторое время она снимет перчатки и сожмет его холодные пальцы. Потом они встанут со скамейки и пойдут обратно в квартиру Маршалл и Лили, где они проведут целый вечер, сидя рядом с духовкой из-за ее тепла, случайно ударяя друг друга коленями, держась за руки, пока их друзья не смотрят, позволяя любви, с ее равным количеством грусти и радости, исправить их.