Она меня никогда не простит

      Она никогда меня не простит. И эта мысль причиняла наибольшую боль, которая отдавалась тупым покалыванием в висках и бесконечной бессонницей.       Она с грохотом распахнула дверь и нетвердым шагом вошла. Я, Плутарх, а также изрядно потрепанный Финник сидели за накрытым столом, но никто не ел. В изогнутые окна струился дневной свет, вдали можно было различить верхушки деревьев.       — Что, солнышко, надоело калечить саму себя? — раздраженно бросаю я. Но тут же подхватываю ее, сильно покачнувшуюся вперед. Ловлю ее за руку, замечаю шприц. — Ага, теперь она борется с Капитолием при помощи уколов! Вот почему тебя никто и не допускает к серьезным планам. — Она недоуменно раскрывает глаза. — Ну-ка, брось! Наконец ладонь раскрывается, и шприц падает на пол. Я усаживаю ее в кресло рядом с Финником.       Плутарх поставил передо ней тарелку с похлебкой. Положил булочку. Сунул в руку ложку.       — Поешь. — Его голос прозвучал куда теплее, чем у меня       — Пит, — прошептала она.       — О нем заботились ради тебя, — киваю я — Погибни он, ты отказалась бы от любых союзов. Нельзя же было оставить тебя совсем без защиты.       — Где он? — рассерженно шипит Китнисс.       Господи, как же ей сказать. И что после этого будет с нами?       — Пита забрали в столицу вместе с Джоанной и Энорабией, — произношу, наконец, я, смутившись, отвожу глаза.       Бросившись через стол, она впивается мне прямо в лицо и расцарапывает его до крови, зацепив один глаз. Мы оба кричим друг на друга, плюемся бранью и обвинениями. Финник с трудом оттаскивает ее от меня. Я вытираю кровь с лица рукавом и с ужасом наблюдаю, как Китнисс отключается от укола, сделанного Плутархом. Иначе она сойдет с ума. Так проще.       Я подхватываю Китнисс на руки и уношу в палату, откуда она и пришла. Мне помогают присоединить обратно все те датчики, что она сорвала со своих рук, ведь за ее состоянием необходимо следить. Ее мысли не поддаются контролю, поэтому сложно предугадать, какие попытки освободиться девушка предпримет в следующий раз. Именно по этой причине её руки и ноги пристегивают ремнями к специальным поручням по краям кровати - так Китнисс не навредит себе и окружающим. Не могу на это смотреть, как ее, словно безвольную куклу, ворочают врачи, и выхожу в пустой гулкий коридор.       Когда комната, наконец, пустеет, я долго не решаюсь зайти. Врач сказал, что она без сознания, но все слышит и понимает. Возможно, у нее будут провалы в памяти. Но со временем, все придет в норму – с уверенностью говорит ее лечащий врач. Как же, придет. Она еще ничего не знает про Двенадцатый, да и вид потрепанного Гейла не приведет ее в восторг. Боже, солнышко, за что тебе все это…       Аккуратно прикрываю дверь за собой, сажусь на стул возле кровати неподвижно лежащей Китнисс. Ее дыхание спокойно, лишь писк датчиков разрывает тишину. Беру ее за руку, поражаясь ее хрупкости и тонкости, сжимаю ее в своей и едва слышно шепчу:       -Прости меня… Прости, слышишь? Если бы я мог, я бы спас вас обоих в ту ночь. Но у меня был выбор: ты или он. Как видишь, я выбрал тебя. Почему? Странный вопрос. Ты никогда не замечала, насколько мы с тобой похожи. Мы, победители по своей природе, по своему характеру не привыкли сдаваться. Я был таким как ты, но время и ребята, которые до сих пор приходят ко мне в кошмары, сломали меня. Моя семья была убита Капитолием, и в моей жизни больше ничего не осталось. И так было много лет, до 74 Голодных игр.       Ты поднялась на сцену вместо сестры, и я увидел тебя, твою решимость и непоколебимость. Хотел сказать что-то ободряющее и пронзительное, но я был настолько пьян, что лишь свалился со сцены. Знаю, что тебе было противно. А, может и есть?       В Капитолии ты была капризной и своенравной, чуть не убила Пита, когда он всего лишь признался тебе в любви. На арене ты пошла против моих советов и предостережений, но как, ни странно, понимала все мои действия и бездействия.       Знаешь, я смотрел тогда на экран, когда ты сидела на дереве и дрожащими руками пыталась коснуться ожога на ноге, сдерживала слезы, что было сил, и мое сердце сжалось от боли. Я отбросил все свои многолетние принципы и пошел к спонсорам, расписав все в таких красках, что они тут же дали достаточную сумму, чтобы помочь тебе. «Не сдавайся, пожалуйста» - повторял я про себя, каждый раз наблюдая за твоими действиями.       Вы выжили. Вы пережили это вместе.       И потом, словно гром среди ясного неба прозвучали правила Третьей Квартальной Бойни. Мы должны были вернуться. Я разбил в своем доме все, до чего смог дотянуться, вытащил все бутылки со спиртным, что были. Примчался Пит, потом ты. Ты впервые в жизни напилась, и тебе было очень плохо. Ты плакала, а я успокаивал тебя, обнимал, гладил по голове. В итоге ты заснула у меня на плече, помнишь? Я хотел отнести тебя домой, но боялся уронить по пути, ведь был пьян не меньше твоего.       Зачем я все это говорю? Не знаю. Может, мне станет легче, когда я все расскажу тебе.       Все остальное время я все больше понимал, как ты мне дорога. Твои крики из купе доводили меня до точки, когда я начинал разносить все вокруг себя. Я боялся тебя потерять. Я боялся никогда больше в этой жизни не увидеть тебя.       Прости, пожалуйста. Может, мне следовало прибегать к тебе по ночам, а не Питу? Может, рядом со мной тебе было бы спокойнее, и я смог бы снять с себя весь этот груз ответственности? Жаль, что я так поздно это понял.       Я боялся признаться в этом даже себе. А сейчас я смотрю на тебя и мне больно, плохо и одиноко. Ты ненавидишь меня, я знаю. Есть за что. Я заслужил все это. Мне страшно видеть тебя такой разбитой, отчаянной, отрешенной. И я бы отдал всю свою никчемную жизнь в обмен на твое счастье и твою улыбку. Прости меня, солнышко. Прости меня… - с последними словами склоняюсь над ней и едва касаюсь ее губ своими. – Когда ты была на краю смерти, я понял, что…что...что я люблю тебя…       Прости меня, если сможешь. Я помогу всем, чем смогу, обещаю тебе. Все будет хорошо, обещаю. Хотя ты мне теперь никогда не поверишь. - напоследок сжимаю ее руку и осторожно опускаю ее на простынь.       Уже возле двери оборачиваюсь, нарушая свое негласное правило. Тишина, все те же датчики. С каждым этим писком в душе отзывается боль и пустота.       Она никогда меня не простит.