Проект Зосо

1280 (по летоисчислению Сказочного леса) — Мне страшновато. — Брось, это же просто фокус. Ну а если что-то совпадет, будет только забавно. Ну же, идем. Сильная рука мужа подталкивает Эйлин вперед, и смеющаяся молодая женщина послушно нагибается, чтобы войти в шатер на ярмарке. Густые каштановые волосы волнами спускаются на грудь, большие темные глаза полны безмятежного счастья, правая рука бережно придерживает живот — через три месяца появится их с Малкольмом первый малыш. Внутри темно, на крошечном одноногом столе подслеповато горит лучина. Лицо провидицы сокрыто темным капюшоном, голос хрипл, жутковат. — Может… — все еще колеблется Эйлин. — Нет, нет, милочка, садись. Нельзя уходить от меня, раз уже переступили порог, — засмеялся низкий голос. — А… это безвредно? — Ну разумеется. Длинная рука тянется к отпрянувшей женщине, застывает в воздухе над ее округлым животом. — Очень интересно, — хихикает высокий дребезжащий голос. — Как ты, наверное, знаешь, я всегда рассказываю две истории жизни ребенка. Сердце укажет тебе, какая из них сбудется. Эйлин ощущает, как тревожно бьется сердце, как вслед за ним толкается ее дитя. Смутно она ощутила — не нужно, не следует слушать старуху… Но вслух она говорит: — И… и что ты можешь рассказать мне о моем малыше? Провидица прикрывает глаза и медленно поводит костлявыми руками в воздухе. — Тихая, скромная жизнь ждет его… я вижу славную девушку, слышу детский смех… нить этой жизни ровна и длинна, на ней не будет узлов и разрывов… Внезапно руки замирают, а через миг начинают мелко трястись, дрожь усиливается и охватывает тело провидицы. — Мрак… Океан мрака и зла окутывает эту жизнь. Проблески света вижу я, но и они угаснут, и победит тьма… Он примет ее и станет обладать ею, а она — им. Много зла причинит он. Темный капюшон откинут в сторону, и мимо Эйлин на ее мужа устремляется внезапно сверкнувший взгляд мрачных глаз. — …и он убьет своего отца. Мать, вскрикнув, вцепляется в руку мужа. Малкольм разражается хохотом. — Умора. Это что же, эта малявка меня убьет? Ладно, бабуля, спасибо за байки. Вот тебе монета. За порогом шатра она останавливается, осторожным, впервые робким жестом касается живота, отдергивает руку, медлит и вновь уже уверенно, нежно кладет на него ладонь. — Первая! — вдруг обращает она к мужу сияющие глаза. — Первая — вот его настоящая история! Я знаю. Я знаю! Малкольм кивает, привлекая ее к себе и целуя повлажневший лоб. Конечно, первая. Они об этом позаботятся. Они, обнявшись, уходят не оглядываясь. А сзади, приподняв закрывавшие вход в шатер лохмотья, пристально следит за ними сбросивший с себя обличие провидицы Темный маг. Начало положено. И да, он уверен: отец, в чье сердце он уже заронил ядовитую каплю страха и сомнения, позаботится об остальном. Остается ждать… Три месяца спустя Роды были непростыми, но наконец все закончилось. Приняв новорожденного мальчика, повитуха передала его помогавшей девчонке, а сама наклонилась над бледной, измученно умолкнувшей матерью. — А ты молодец, легко справилась! — похвалила старушка. — Ну уж теперь-то тебе только сил набираться, да сына… Старушка умолкла, заметив, как внезапно по лицу женщины промчалась перемена, глаза расширились, руки метнулись к горлу. Снаружи от окна отступила темная фигура и вновь надвинула капюшон на лицо. — Жаль, Эйлин, — прошептал хриплый голос. — Но необходимо.

***

Малкольм не сразу поднял глаза на старушку. — Мне жаль. Она не должна была умереть — все прошло хорошо, — с сухостью, скрывавшей подлинное огорчение, проговорила повитуха. Младенец в ее руках пискнул, не обращая на него внимания, она пристально следила за лицом застывшего перед ней мужчины. — Возьми его, — властно сказала она, протягивая сверток. Малкольм не шевельнулся. Но, повинуясь не то ее молчанию, не то ее взгляду, не то становившемуся все жалобнее хныканью, мужчина все же принял на руки сына. Опустил взгляд — на него смотрели темные, бессмысленные, но уже, как показалось отцу, требовательные, безжалостные глаза. — Здравствуй… — негромко, бесцветно проговорил он. — Здравствуй… Румпельштильцхен. 1300 — Не пустите переночевать? Ночка уж слишком бурная. А я вам отплачу — новости о муже доставлю, — заискивающе звенел голос захожей старушки-нищенки. — О муже… — голос женщины взволнованно прервался. — Проходите! Мила поспешно ввела гостью в дом, усадила за стол. Раздула огонь в очаге, приготовила нехитрую трапезу. Дождавшись, пока старушка начнет есть, Мила поправила складки шали и бросила на колыбельку взгляд. — Вы его видели? Знаете моего Румпельштильцхена? — она старалась говорить спокойно, но глаза встревоженно горели, и руки теребили шаль. — Как он, с ним все хорошо? Капюшон откинулся, на Милу взглянули блестящие глаза. — У меня для тебя плохие новости. Присядь. Старушка говорила медленно, бесстрастно, но от этого ее рассказ оживал, развертывался все ярче и ярче, пока Мила наконец, словно наяву, не увидела перед собой жалкого, трясущегося, стонущего мужа. — Нет… нет, нет, нет! Мила вскочила, отвернулась от гостьи, судорожно сплетая пальцы, пытаясь удержать обжигающие слезы стыда. — Это неправда. Он сам хотел идти воевать, хотел… хотел доказать, что не такой, как о нем думают, что… — Что не трус. Но теперь, поверь мне, об этом знают все. Ты бы видела его сейчас, — нищенка злобно хихикнула, — он стал посмешищем. Едва ковыляет, передвигается почти ползком. Жалкое зрелище. Его хотели повесить, даже вздернули разок, да передумали и отпустили на все четыре стороны. И то верно; такая жизнь, какая ждет его теперь, пострашнее любой казни будет. Вот только вы, хозяюшка, с малышом такого не заслужили, — с сожалением закончила старуха, глядя на колыбель. Мила обернулась, синие глаза горели. — Не вздумай меня жалеть! Ни меня, ни моего сына! Почему я должна верить твоему рассказу? Кто ты, откуда, зачем пришла? Гостья неторопливо поднялась, вновь набрасывая на голову капюшон. — Я давненько знаю твоего мужа, но ты меня больше не увидишь. Думаю, старые знакомые ему теперь не нужны, да и жена нужна едва ли. — Уходи, — стиснув зубы, процедила Мила. — Слышишь? Убирайся! Старуха стояла, злорадно кивая. Темные пустые глаза смеялись над Милой, смеялись, как отныне будет смеяться вся деревня, как будут смеяться все, до кого дойдет история ее му… Румпельштильцхена. — Стать вдовой — лучшее, что могло бы с тобой приключиться. Как с ним — смерть. Но, — на Милу дохнул ледяной ветер, — этого никто из вас не получит. Снаружи старуха останавливается, ее лицо коротко вспыхивает темно-фиолетовым пламенем; и Зосо в последний раз оборачивается на жалкий домик. Уж кому, как ни Темному магу знать, как опасно бывает милосердие, даже крупица, даже незаслуженная. Он не может пойти на этот риск. 1307 Он издалека следил за кораблем: видел, как неловко поднимался на борт Румпельштильцхен, слышал громкий смех науськанной капитаном команды. Сверкнул луч солнца на поднятом клинке. Послышался звон ударившегося о палубу металла. Он видел, как несколько минут спустя хромой ткач, пошатываясь, спустился на берег, оступился, упал. И долго не поднимался — лишь сотрясались плечи, и сдавленные звуки рыданий доносились до неотрывно следящего за мужчиной Темного мага. Зосо еще раз взглянул на зажатый в ладони лоскуток бумаги: "Я уезжаю, потому что больше не могу, я задыхаюсь. Скажи Бею, что…" Зосо медленно провел над лоскутком — тот занялся пламенем и исчез. Кому как ни Темному магу знать, как разрушает душу осознание, что на предательство ты ответил предательством, пусть и вынужденным? По мрачному лицу Темного мага скользнуло удовлетворение. Ждать осталось недолго… 1314 Час назад в ночном лесу нищий хромой ткач был просто жалок. Но сейчас… Зосо подается вперед, жадно впиваясь взглядом в дрожащие руки, искривленные губы, мокрое от слез лицо давшего ему ночлег Румпельштильцхена. Он не может позволить себе ошибку, и поэтому медлит. Кому как ни Темному магу... но нет. Здесь Темный беспомощен. Любовь к ребенку — это неведомо ему. И маг сомневается. Выжидает. Взвешивает. Пока с уст ткача не падает бессильное, пронизанное безысходной болью признание: — И если его отнимут у меня, то я истинно, истинно стану прахом. Зосо удовлетворенно откидывается назад. Пришло время. Час отчаянной души. Тридцать пять лет ждал Зосо и дождался.