Моменти щастя

      Международные Почтовые Торбы куда более бесцеремонны, чем местные. В этом Виртангель Нобиль Старший убеждается на собственном опыте: Торба прилетает как раз тогда, когда он спокойно завтракает и читает свежие «Сардинские хроники». Тянется рукой к отставленной мгновением ранее чашке с крепким эспрессо и тут же получает горячими брызгами — влетевшая, словно ракета, через окно Торба выбросила письмо и так же стремительно вылетела обратно наружу, только крылья шурхнули. — Никакого такта, — отряхивая руку и откладывая на стол газету, возмущённо проворчал эльф, двумя пальцами берясь за сухую сторону скрученного трубочкой пергамента. Щёлкнул пальцами, убирая с него кофейные влажные следы и успевая восстановить начавшие течь чернила.       Письмо, к удивлению господина Нобиля, оказывается от его сына — привычно перевязанное серебряной ленточкой и заверенное инициалами. Старый эльф удивлённо вскидывает бровь, развязывая свиток и разворачивая его. — Ну-с, посмотрим, что там сынок пишет, — устраиваясь поудобней, скептично хмыкнул он, памятуя, что любимый отпрыск обычно делает это крайне редко.       «Здравствуй, отец! — письмо начинается вполне себе стандартно, и Виртангель неопределённо фыркает себе под нос, опуская глаза на строчку ниже. — Надеюсь, погода на Сардинии, как всегда, тёплая, и ты пребываешь в добром здравии», — почерк у любимого отпрыска всё такой же невообразимо размашистый и максимально сливающийся в одну сплошную трудноразличимую вязь, и старый эльф недовольно ворчит, всматриваясь в лист и пытаясь различить каждую букву.       «Да, с такими данными, ему надо было в знахари или криптографы идти, а не в адвокаты», — отмечает мысленно, поднимая взгляд, а после снова опуская его на текст.       «Я знаю, как ты не любишь долгие формальности, и в этот раз у меня самого нет ни малейшего желания испытывать ими твоё терпение — новость, которую я хочу сообщить тебе, не требует никаких предисловий, — на этих словах господин Нобиль вопросительно вскинул бровь и вновь жадно впился в написанный текст. — Папа, сегодня я наконец-то стал отцом! Моя любимая жена подарила мне замечательного сына — я видел его собственными глазами и держал его на собственных руках! Не передать словами, как я горд и счастлив — в тот момент, наверно, не было более счастливого мужчины на свете. Стыдно признаться, но я даже расплакался — слёзы сами текли из глаз, и я ничего не мог с ними поделать. Однако это такое невероятное чувство держать на своих руках столь крошечное существо и осознавать, что это маленькая часть тебя самого! Я знаю, ты понимаешь, о чём идёт речь — именно поэтому я сейчас рассказываю тебе всё это. Ты единственный, с кем я могу поделиться своей радостью и восторгом, папа, и я надеюсь, что ты не будешь слишком обременён, читая это», — на этих словах Виртангель Нобиль Старший снова отвлёкся от письма.       На губах старого эльфа играла странная тёплая улыбка. Он смотрел куда-то вдаль, не фокусируя взгляд на чём-то конкретном. — Конечно, я не буду обременён, мой мальчик, — словно отвечая на слова сына, обратился сам к себе он. — И, конечно, я прекрасно тебя понимаю… — улыбка его стала мягче, а в голове возникли образы давних воспоминаний.       Когда-то и он сам был в точно таком же состоянии, о котором писал его сын. Ждал ночью под Домом Знахарей, нервничая и не находя себе места, и верный Гораций, в прямом смысле выдернутый взлохмаченным и взвинченным другом из постели, зевая, флегматично успокаивал его. И когда на следующий день (ночью встрёпанного эльфа к разродившейся жене никто не пустил) он увидел и взял на руки крошечный сопящий комочек, то на радостях разрыдался под тихий смех супруги. — Теперь и ты познал это, мой мальчик, — выныривая из пучины воспоминаний, мягко произнёс он, качая головой: — Ты совсем вырос… так быстро, — эльф тяжело вздохнул и, чтобы окончательно не расчувствоваться, снова опустил глаза в письмо.       «Хотя Мила с малышом ещё на несколько дней останутся в Доме Знахарей (не беспокойся, они вдвоём в полном порядке), мы бы хотели, что бы ты приехал к нам. В ближайшие дни после выписки мы думали провести крестины, и для нас очень важно, чтобы ты тоже присутствовал на них. Надеюсь, ты примешь наше приглашение — извести меня, пожалуйста, о своём решении ответным письмом.       С любовью, Виртангель.       P.S.: Роман — мой помощник и лучший друг Милы — притащил из Внешнего мира камеру. Надеюсь, прилагающиеся снимки окажут положительное влияние на твоё решение», — только сейчас господин Нобиль обратил внимание на два прикреплённых с обратной стороны пергамента фото.       На одном была изображена полулежащая молодая рыжая женщина. Она смеялась, прикрывая рукой рот. А рядом с ней стоял её супруг, в котором старый эльф без труда узнал своего сына. Он прижимал к себе маленького спящего ребёнка и улыбался сквозь слёзы, осторожно касаясь кончиками пальцев щёчки малыша. С обратной стороны фотографии была сделана пометка незнакомым Виртангелю Нобилю Старшему крупным и весьма разборчивым почерком (он сделал вывод, что почерк принадлежит Роману, о котором упоминал Вирт): «Кто-то сегодня наконец-то стал отцом».       Вторым же фото оказалось фото самого новорожденного внука господина Нобиля — спящего мальчика с тёмным пушком на голове и едва различимо заострёнными ушками, а также припиской всё той же рукой, что и на первом снимке: «Первое фото нового члена нашей большой дружной семьи».       Виртангель тепло улыбнулся, прикрывая глаза и откладывая фотографии с письмом на стол. Щёлкнул пальцами, призывая чистый пергамент и перо с чернилами, и тут же начал писать ответ.       «Дорогой сын!       Не передать словами всей моей радости, что охватила меня целиком, когда я прочитал твоё письмо. Ты мог не сомневаться — конечно, я с огромным удовольствием приеду к вам и надеюсь, ты со своей супругой будешь не против, если на какое-то время я задержусь в вашем доме…»