Последняя гонка

      Сердце сильно бьется о грудную клетку. Адреналин заполнил все мое тело. Вздыблена шерсть. Большие лапы вязнут в болотистом мху. Слезы застилают глаза. Боль в душе невыносимая, но крепкие мышцы несут вперед. Только не останавливаться. Только не останавливаться! Их насвистывания и лай гончих слышен все отчетливее. Снова погоня. Снова борьба за эту жизнь. Все мое нутро ощущает, что эта гонка для меня последняя. Но эта упрямая звериная борьба за выживание не дает сдаться.       Охотники. Они гоняются за мной, сколько я себя помню. С самого детства, когда мать, благороднейшая волчица, велела мне бежать, прыгнув под их стрелы и клыки псов. Мне пришлось самому из лопоухого щенка превращаться в сурового зверя. Иначе нельзя. Иначе нагонят и убьют. Молоко мне заменила кровь, бегущая из перерезанных жил моих врагов. Я не единожды попадал в капкан, меня раненого сажали на цепь. Но я рвал все ошейники и оковы. Я с избытком нахлебался собственной крови. Но меня ничто не могло удержать.       Мы не живем стаями. Нас слишком мало. Однако люди делают все возможное, чтобы нас истребить. Виной всему сила зверя, инстинкты волка и сознание человека. Мы можем жить как среди волков, так и среди людей. Однако предпочитаем первых. Вырастая, мы создаем семьи. Союзы возможны и с людьми, и с волками. В зависимости от нашей формы. Если щенка посадить на цепь и держать среди людей, вскоре и он постепенно начнет принимать человеческий облик. Но в лесу всего за несколько дней тело снова станет сильным и покроется шерстью. Я не люблю алчность и жадность людей. Я никогда не принимал человеческий облик. До недавнего времени.       Это была очередная погоня. Гонка за жизнью. Меня гнали через дремучий темный лес. Мышцы сладостно ныли от напряжения. Это была очередная игра, которая могла закончиться плачевно. Конечно же, для меня. Псы подошли слишком близко. Уже слышался свист пролетающих над головой стрел. Некоторые из них отозвались острой болью на моей шкуре. Одна моя заминка оказалась страшнейшей ошибкой. Арбалетный болт прошел сквозь мое легкое, боль сковала все тело. Дышать стало невыносимо. Каждый выдох сопровождался сгустком крови из моей пасти. Но лапы тянули вперед. Не глядя, я прополз еще какое-то расстояние. Они отстали. Интересно, почему так быстро? Они не оставляют раненых. Я быстро осознал свою ошибку. Я начал тонуть в трясине. Сил выбраться не было. Левый бок раздирала колющая мучительная боль. Дышать становилось все труднее. Глаза застлала красно-черная пелена и мир потух. Последней моей радостной мыслью было только то, что это трясина, а не копье охотника.       Я думал, что умер. Но тупая ноющая боль вырвала меня из сна. Я попытался открыть глаза. В них ударил яркий ослепляющий свет, заставивший обратно зажмуриться. Я жив. Я чувствовал это. Я чувствовал это, так как у меня болело все. В другом мире такого не бывает. Постепенно мне удалось открыть глаза. Свет оказался не таким ярким, как мне показалось вначале. На полочках стояли свечи, в маленькое окошко просачивался тусклый свет заходящего солнца. Я заметил, что лежу на кровати, застланной выбеленными простынями. На теле нет живого места от бинтов. Помещение оказалось очень маленьким. Человеческим. Потолок был низким, вдоль стропил висели пучки каких-то растений. Воздух был наполнен горьковатым запахом, от которого клонило в сон. Мне хотелось сбежать из этой избушки. Я попытался пошевелиться, но все мое тело запротестовало сильной болью, от которой потемнело в глазах, и я снова потерял связь с этим миром.       Во второй раз меня разбудило чье-то присутствие. Не открывая глаз, я знал, что в доме кто-то есть. В паре метров от меня. Это оказалась девушка, что-то помешивающая на печке. Это что-то бурлило и пахло полынью. Она стояла боком ко мне. Она не была похожа на тех человеческих женщин, что я когда-либо видел. Светлые волнистые волосы опускались до лопаток, в них было заплетено множество тоненьких косичек, в которые вплетены разноцветные ленты. Длинное белое одеяние состояло из легких лоскутов и тонких полосок разноцветной ткани, как и ленты в волосах. Заметив, что я пришел в себя, она сняла с печки бурлящую жидкость в глиняном горшке. Когда она повернулась, я заметил ужасный шрам, изуродовавший левую половину ее лица. Страшная полоса белой кожи глубокой бороздой шла от виска через щеку к шее. Он выглядел старым, и вряд ли когда-нибудь исчезнет. Она подошла к кровати. Я зарычал, чтобы меня не трогали, но ее не напугал мой оскал. Она даже не отшатнулась. Ее тонкие пальцы начали разматывать бинты на моей груди. Рана выглядела ужасной. Рваные края были покрыты запекшейся кровью, густая шерсть острижена. Окунув руку в серую жижу, девушка нанесла ее на мои раны. Из моей глотки вырвался громкий рык, так сильно было жжение от варева. Я не мог пошевелиться, чтобы отбросить ее руки. Мучение продолжалось, пока все раны не были перевязаны новыми кусками ткани. Это было невыносимо. Лучше бы я не приходил в себя. Закончив с перевязкой, она взяла в руки чашку с какой-то жидкостью. Несмотря на все мотания моей большой головы, ей удалось залить половину мне в горло. Пришлось проглотить. Вокруг все поплыло. От мази на ранах началось онемение, распространявшееся по всему телу. Я успел увидеть только, как девушка бросила в угол красную от крови ткань бинтов и легла на длинную дубовую лавку возле печки. Меня накрывал сон. Я занял ее кровать. Зачем? Зачем она это делает? Чтобы отдать меня потом другим людям для казни? Уж лучше бы дала утонуть в том болоте.       Каждое утро после перевязки моих ран она куда-то уходила, оставив возле кровати миску с похлебкой из овощей. Я не хотел это есть. Я не хотел дать меня приручить. Но постепенно голод взял свое, и есть мне пришлось. Я чувствовал, как от еды прибавлялись силы, но еще не мог вставать. Под вечер она возвращалась и снова занималась моими ранами. Я не знаю, сколько так пролежал. Бинты были уже не нужны, но мое тело продолжало меня не слушаться. Я пил странный отвар, усыпляющий меня по вечерам. В одно утро я почувствовал, что могу встать. Мои мышцы требовали движения. Когда девушка, выходя из избы, открыла дверь, я метнулся на волю. Я ожидал оказаться посреди деревни. Я ждал, что меня сейчас окружат улюлюкающие люди с камнями наизготовку, но вокруг я увидел только лес. Я рванул в туда, навстречу свободе. Она стояла на крыльце своей маленькой избушки и молча провожала меня взглядом. Я впервые видел человека, живущего отдельно от своих сородичей. Почему? Я бежал по лесу, в мышцах была сладостная боль, ветер приятно бил в морду. Вокруг все зеленело, из-под моих лап в рассыпную разбегались мелкие звери и птицы. Как же все изменилось. Я пролежал в бинтах не меньше двух лун. Как же приятно снова чувствовать свободный бег. К концу дня, когда солнце начало скрываться за верхушками сосен, я почувствовал боль в моих затянувшихся ранах. К темноте она стала настолько невыносима, что я мог только ползти. От этого мучения хотелось умереть. Я не придумал ничего лучше, как ползти в сторону той избушки, где осталась странная молчаливая человеческая девушка. Она сидела на крыльце и, будто, ждала меня. Увидев мою ползущую тушу, она скрылась в доме и вернулась с кружкой настоя. Я выпил до последней капли и рухнул у ее ног в глубоком бессонном сне.       Утром очнулся там же, где и заснул. Заря уже залила светом лужайку перед избушкой. Я снова рванул в лес и снова вечером приполз к ногам девушки. Она всегда, молча, меня провожала взглядом утром в лес и встречала с кружкой по вечерам. Я постепенно перестал далеко убегать и начал следить за ней. Девушка с утра до вечера гуляла по лесу, собирала травы, грибы, орехи и дикие овощи. Она сажала птенцов обратно в гнезда, а порой заматывала полоской ткани от своей одежды сломанную лосем ветку. Иногда я просто брел с ней рядом. Иногда набредя к пруду, она скидывала свое одеяние и погружала свое белое тело в студеную воду. Я сидел на берегу и ждал, наблюдая, как она разводит руками темную гладь лесного пруда. Она была первым человеком, с которым мне хотелось быть. Для моих ран уже не требовался настой, но я все равно держался рядом с этой девушкой. Вечерами, молча сидя рядом на крыльце ее дома, мне очень хотелось сказать ей, как я благодарен за свое спасение, как хочу быть рядом, но мог лишь лизать ее сложенные на коленях руки и босые ноги. Она трепала шерсть на моем загривке, когда я клал голову ей на колени. Несмотря на уродующий лицо шрам, я считал ее самой прекрасной девушкой.       Долгое пребывание в ее обществе дало свое. Мое тело начало меняться. Я это заметил во время охоты, наступив на еловую ветку. В кожу моей лапы впились иголки с неприятным покалыванием. Я глянул и увидел, что вместо лапы у меня человеческая стопа. Человеческая кожа нежнее, поэтому и проткнулась иголками. Постепенно все мое туловище менялось. Мои передние лапы тоже изменились, и я уже мог держать ее за руку, сидя на крыльце. Она, как всегда, молчала и лишь иногда улыбалась.       Одним вечером, когда деревья уже покрылись золотой листвой и в воздухе пахло увяданием, я возвращался с охоты. Подходя к дому, я учуял запах дыма. Я рванул к дому сломя голову, и перед моим взглядом предстало ужасное зрелище. Вместо уютной избушки бушевало и ревело пожарище. Огонь лизал близ стоящие деревья, земля вокруг была вытоптана. Всюду следы лошадей, собак и лежащие стрелы. Мое тело сковал ужас. Я начал бегать, искать девушку. Больше всего я боялся, что она осталась в горящем доме. Туда невозможно уже было войти. Я нашел ее лежащую в траве. Из груди торчало три стрелы. Я как можно аккуратнее взял ее в руки, она еще дышала. Открыв полные боли глаза, она из последних сил поднесла свою окровавленную руку к моему еще волчьему лицу. Подарив мне последнюю улыбку, ее тело обмякло. Она была мертва. Ее больше не было. Такая хрупкая и беззащитная она лежала мертвая на моих руках. Спасая весной мою жизнь, она привлекла к себе охотников. Они не разбирали, кого убивать. Они уничтожали всех, кто на них не похож. И убили ее. Единственную, ради кого мне хотелось жить. Я закинул голову, и лес наполнил полный боли вой, пробирающий до костей. Кони повернули обратно. Мне оставалось только положить на крыльцо горящего дома ее тело, чтобы пламя огня облизало ее, не дав растерзать дикому зверью, и бежать. Я несся через лес. За считаные минуты мое человеческое тело покрылось шерстью, мышцы наполнились силой, на земле оставались следы уже лап.       Я бегу через лес, скрываясь от убийц моей матери и моей любимой женщины. Сердце сильно бьется о грудную клетку. Адреналин заполнил все мое тело. Вздыблена шерсть. Большие лапы вязнут в болотистом мху. Слезы застилают глаза. Боль в душе невыносимая, но крепкие мышцы несут вперед. Только не останавливаться. Только не останавливаться! Их насвистывания и лай гончих слышен все отчетливее. Снова погоня. Снова борьба за эту жизнь. Все мое нутро ощущает, что эта гонка для меня последняя. Но эта упрямая звериная борьба за выживание не дает мне сдаться. Мне не хочется больше жить, но и сдаваться этим кровопийцам нет желания. И тогда я решил испить крови в последний раз. Перерезать глотки тем, кто всю мою жизнь гонял меня по лесным просторам. Взяв вправо, я дугой обогнул следующую за мной группу людей и собак. Прыжок из темноты. Ржание кобылы. Последний вскрик. Минус один. Появляясь из темноты и скрываясь туда же, я загрыз пятерых. Остальных я убивал, получая в свою шкуру множество стрел. Лаяли собаки, ржали кони, кричали люди, пела тетива на луках, лилась кровь от моих укусов. И вот я лежу весь в крови, своей и моих врагов. Я чувствую, как меня покидают силы. На мне нет живого места от стрел. И в последние минуты своей жизни я рад лишь тому, что отомстил всем, кто убил ее. Отомстил смертью за смерть. Радуюсь, что услышал треск костей моего последнего врага, пока мой мир не потух. Пока жизнь не покинула меня. Пока я не попал к той, что люблю.