Тени отца Гамлета

Кирью Ёситака сидел и вдумчиво жевал пирожок с черничным вареньем - очередное порождение кулинарного гения Юкины Мэгуми. Каким-то невероятным чутьём та угадывала особенно тяжёлые и сложные репетиции, и обязательно приносила на них что-нибудь утешительное - пирожки, булочки, кексы, печенье, маффины... словом, мучное и сладкое, которое она готовила непревзойдённо. Впрочем, как ни странно, почти у всех любимых мусумэяку Кирью-сэнсея были кулинарные склонности. Почти. Ниоу Юрия готовить не умела вообще. Хотя Ава Кёкэн предпочитала кормить всех острыми корейскими салатами, а Сэцу Нэдзибана - причудливыми соевыми блюдами, на вкус неотличимыми от каких угодно других. И все они предугадывали, какая именно репетиция окажется тяжёлой и сложной, и никогда не ошибались. <div align="center">***</div> Кирью-сэнсей любил зимнюю труппу: ему нравились их цвета, синий и серебро, нравились местные актрисы, нравилась зима - сам с Хоккайдо, он очень не сразу привык к тому, что настоящих холодов может и вовсе не быть. С Кансэцу он делал свои первые шаги как режиссёр: первый боухолл, первая гранд-сцена (ставшая внезапно классической)... здесь он находил своих идеальных актрис. Даже покойная несравненная Нацумэ, и та первые годы провела здесь. Жаль, потом предпочла зиме лето и переметнулась в Идзаё - труппу, с которой сэнсей работал мало и неохотно. Вот и сейчас, после долгой пересменки, Кирью-сэнсей наслаждался работой со "своим" составом. .. Здесь ему были понятны все или почти все. Здесь можно было снова вырастить роли из актрис, а не втискивать девушек в готовые лекала, которые им часто не по росту. Да и не по плечу - Оно Корицу не годилась на роль Рекса Дилана не только внешне, ей недоставало не только резких черт лица и скрипучего ровного голоса, но и таланта Татэваки Хосэ. А уж насколько её напарница не годилась в Маддалены... Кирью-сэнсей был профессионалом старой школы - его учителем был Ситано Сэйдзи, его учениками - Татэваки Хосэ и Симада Рё. Учителями его учителя были Курои Котэцу, которого и сам Кирью отлично помнил, и легендарная Дзитё Саки. Он мог рассказать, кто из учителей что передал ему - ката, приёмы, секреты работы с актёрами. Он мог перечислить, чему научил своих учеников и чему сам у них научился, особенно у Татэваки - и не только как у актрисы. Но ему говорили: - Кирью-сэнсей, неужели вы не понимаете, что эротизация образа мусумэяку - это непозволительно? Как вы можете не видеть, что именно подобные образы толкнули Ёки-сан на тот страшный путь, на который она ступила? И добавляли: - Теперь, после скандального брака Мироку и её поклонницы, как вы можете продолжать создавать эти недопустимо андрогинные женские образы? Неужели вы не понимаете, что женщина должна быть женщиной, а не каким-то бесполым монстром из феминистического бреда? Ему очень хотелось спросить - неужели Кадзи Мэйко, Хибари Мисора, Вада Акико... да наконец, несравненные Сикисима Сакура и Охана Цуруги - неужели все они были андрогинными монстрами? Да, только идиот спорит с тем, от кого зависит его зарплата, но у Кирью был один извиняющий его момент: он был женат на одной из «чрезмерно сексуализированных» и «андрогинных» мусумэяку - на своей любимице Ниоу Юрии. Впрочем, тот спор привёл только к тому, что у него забрали «Карнавал» и передали его кому-то более сговорчивому. Наказание деньгами дирекция всегда считала самым простым и действенным, а принцип «незаменимых нет» - основой бытия. - И эти люди ругали тебя за чрезмерную эротизацию?! - только и спросила Юрия через пять минут зрелища, когда Ла Баута, задрав подол, виляла задом. - Ничего себе... У неё хватало сил и оптимизма на иронию, а Кирью... он просто встал и ушёл, не в силах смотреть на это надругательство. Маддалена была родной сестричкой Ассунты Спины, героинь Анны Маньяни, Софии Лорен - итальянской героиней неореализма. Он любил её, как отец может любить взрослую непокорную дочь - такую красивую, такую вольную, такую умную и такую мнимо беззащитную. Маддалена не была блондинкой и не была безупречной красоткой, она была дочкой бандита, которую послали ограбить американского туриста, пока тот развлекается на карнавале. Маддалена не была - не могла быть - шлюхой. Она бы пристрелила любого, кто её бы в подобном обвинил. Рекс Дилан никогда не был сексименом с облаком тестостерона вместо мозгов. Он был деловым человеком, американцем в наилучшем и наихудшем смысле этого слова. Он приехал во Флоренцию не развлекаться, а делать дела, и на карнавал-то попал лишь потому, что вежливость и деловая этика не позволили ему отклонить приглашение сеньора Ванцетти, отца Маддалены. В его жизни мало что имеет значения больше, чем прибыль и дело, хотя душа его ещё не совсем мертва. Маддалена, её мать, сеньора Джованна, её сёстры и братья, её город - не укладывались у него в уме, выпадали из его мироздания. Такими были его герои - воплощения двух миров, живого и мёртвого, дышащего и нет. Такими они были. Юрия, которая всегда была точнее в мыслях и острее на язык, очень точно подвела итог спектаклю - уже потом, когда они дома пили чай и заедали неприятные переживания фирменными пирожками от Юкины: - У тебя была история о том, как робот почти становится человеком, пытаясь держаться вровень с настоящими людьми - а потом отказывается от человечности, раненый предательством, но снова упрямо начинает с нуля идти по тому же пути. У них вышла история о том, как скучающий турист снял девушку, а та развела его на клофелин. Когда я смотрела твой "Карнавал", я плакала, а мой отец после этого задумался, что хорошо бы проводить с семьей хоть немного времени, чтоб не стать Рексом Диланом. Посмотрев этот "Карнавал", можно разве что отказаться от поездки в Италию - страну воров и проституток. Как бы то ни было, сейчас позорную подделку можно было забыть. Внезапный, но очень радующий сердце взлёт Амасэ Хибики поставил на первое место другую задачу: обеспечить ей красивое и достойное вступление на трон. Он долго перебирал старые и новые наброски сюжетов, когда Юрия предложила: - А если рискнуть с "Тенями"? Это был спектакль, написанный уже давно, но так и не нашедший воплощения: то уходил из-под носа правильный Гамлет, то дирекция объявляла сюжет неподходящим, то стопорилась работа над переделкой для малой сцены... Словом, к концу девяностых Кирью смирился и отложил проект в стол. Он на миг усомнился - может, не стоит откапывать, несчастливая же вещь, но... - Я набросаю хореографию, - бросила Юрия. - У меня давно есть несколько идей. И концепты костюмов... думаю заказать их у Норы, что скажешь? И кому доверишь синдзин-коэн? Она, как всегда, спешила заняться практической частью - пока муж занят обдумыванием теории. <div align="center">***</div> Вот поэтому сэнсей жевал пирожок в перерыве, пока девушки передыхали между двумя прогонами сцен "Отчий дом" и "Обручение". Хотя технически сцены шли не подряд - между ними была и массовка, и панорама дворца, и экскурс в историю - репетировали их подряд, потому, что они шли подряд в жизни персонажей: мирный быт, семейная любовь - и зарождение ненависти и раздора. В первой сцене сложность была в проработке характеров: в рассеянном Гамлете, рассуждающем о грядущей славе Дании, следовало дать почувствовать и мрачного мстителя, и славного полководца - а в его практичном и приземлённом брате Клавдии, наоборот, показать, что тот способен на глубокие чувства и мысли. Показать в смирной и смиренной Ингибьорг, пеняющей сестре за то, что та лезет в неженское дело - политику - властную и своенравную, куда покруче Гертруды, натуру. Но с этим все справились. А вот обручение... Нет, опять же, девушки отлично справились с мгновением полу-незаметной внутренней перемены, с зарождением вражды и недоверия. Не с первого раза, но справились. И с тем, как не пережать переход от чувства к чувства, от эмоции к эмоции, как сделать достоверный гнев и достоверное горе, а не пустую истерику - справились. Проблема была не с ними, а с архиепископом - то есть с почтенной Руми Мачико. Она никак не желала понять простой вещи: архиепископ - не злодей. Он просто человек, недалёкий, вероятно, но определённо - не злой. - Просто у него есть правило, Руми-сан, - объяснял он. - Правила, в которые он верит и которые не видит возможности нарушить. Это изнутри они - несчастные влюбленные, у них мир погибнет, если они не будут вместе. А для архиепископа они - заблуждающиеся, стоящие на краю ошибки люди, удержать которых - его святая задача... Та слушала, но, видимо, не слышала. В итоге на пятом повторе сэнсей сдал её Юрии и объявил передышку. Подумать страшно, что будет, когда жена из ассистентов перейдёт в полноправные режиссёры: она незаменима при работе со сложными случаями. Но... с другой стороны, это значит, что у неё будут хорошие спектакли, а разве не это главное? Коэ Мирэй подошла, попросила совета: - А если Ингибьорг единственная не станет кричать и требовать в этой сцене?.. То есть, она ведь всегда такая закрытая и смиренная, а потом наносит удар, когда никто не ждёт. Почему она открыто срывается на епископа? - А полагаешь, - они достаточно работали вместе, чтобы перейти на ты, - она стала бы молчать? - Ну... у неё ведь есть Клавдий. Он жених, это его работа защищать и всё такое. А она женщина, не её дело лезть в драку, нет? - Положим, - Кирью улыбнулся. - Инга и правда верит в это, ты думаешь? Или ей так легче жить - мнимо покоряясь и по сути навязывая всем своё мнение? - Наверное, второе. Если бы она в это верила, она не лезла бы учить старшую сестру. Та ведь старшая. Так? - Допустим. А теперь главный вопрос: Инга верит в Клавдия? По-настоящему, всей душой? Она готова доверить ему свою судьбу и судьбу их будущего счастья? - Не знаю... - Мирей помотала головой. - Не знаю. - Не думала об этом? Та кивнула и отошла в сторону, поняв заранее ответ режиссёра: если не думала - подумай. Это ведь один из тех моментов, которые зависят только от актрисы. Она сама должна решить: да или нет, верит или не верит. Навязанное - не "сыграет". Если Инга верит жениху... нет: если верит в жениха - то это одна реакция. Тогда она и правда будет молчать, пока остальные спорят с епископом. Ей незачем ввязываться в спор, вызывать на себя чьё-то неодобрение - ведь он справится за неё. И тогда, когда она пойдёт к ведьме, это будет жест отчаяния слабого человека, который всю жизнь полагался на других и своё искусство направлять их. А если она не верит - тогда всю тяжесть своего мира она несёт с самого начала. Она знает, что никто не сделает за неё её работу. Она бросается в спор, потому что знает заранее: Клавдий до конца не пойдёт. Смирится. А она - пойдёт. Её нельзя переспорить, она замолчит только по прямому приказу отца - и то, это будет лишь тактическое отступление. Ведь у неё есть запасной план. И с ума её сведёт то, что иллюзия контроля надо всем оказалась лишь иллюзией. Оба варианта абсолютно равновесны, оба равно достоверны, ни один не мешает замыслу пьесы. Но выбрать надо один. <div align="center">***</div> - Начали! - решительно скомандовал Кирью. Тяжеловатой походкой вышла из подсобки Руми Мачико - архиепископ Гаттон. Он просил молдого короля и его брата с невестами явиться в собор для беседы, и ему есть, что им сказать. - Ваше Величество, верно ли я понял, что дочери Лейфа, которые здесь присутствуют - родные сёстры, а вы с вашим братом - родные братья? Наконец-то! Никакого торжества на лице: только тревога и опасение. - Да, это так, - молодой король явно не понимает, к чему клонит Гаттон. А вот Ингибьорг... молодец: насторожилась. - Ваше Величество, законы церкви... Святой Церкви... - интересно: она добавила герою страха перед королем. Не мерзавец, так трус? «А как же финал? Или будем и этого героя растить? Посмотрим...» - Законы Церкви запрещают венчать братьев и сестёр, - наконец заканчивает тот, вызывая невольный смешок у Клавдия. У того вид такой, будто он очень хочет язвительно переспросить, но еле сдерживается. - Его Величество не брат мне! Мать клялась, что мы законные! - Юкина молодец. Её Гертруда словно очнулась от дрёмы, встрепенулась и бросилась защищать своё: она не задумывается, что речь может идти о другом, она видит опасность для себя. - Девица, не об этом речь, - бросает архиепископ почти ласково. - Вы сёстры, они братья меж собой, этого достаточно, чтобы Церковь не могла обвенчать ваш брак, ведь он был бы кровосмешением... Пока всё было хорошо. Вот замешательство, вот они бросают на своих близких тревожно-неприязненные взгляды: это ты виноват, что мы можем расстаться. Вот старый Лейф горделиво заявляет, что не позволит расстроить брак старшей дочери с королем, хоть бы и сам Господь велел ему это сделать. Клавдий рванулся вперёд, требуя пересмотра дела, письма Папе, чего угодно. Сейчас Ингибьорг должна или тоже вмешаться - или промолчать. Сейчас Коэ Мирэй должна сделать выбор. Ожидание подзатянулось, и сцену погнали с начала: нельзя отставать от заданного темпа. На третьем прогоне Мирэй наконец сделала выбор: Ингибьорг шагнула вперёд - и, вместо прочувствованного монолга, молча упала на колени, обнимая ноги Клавдия и снизу вверх глядя на Гаттона. - И что ты выбрала? - в новом перерыве, пока Юрия с массовкой готовила сцену «горожане обсуждают короля и его грядущую свадьбу», спросил он. - Ничего, - качнула головой Мирэй. - Я долго думала, но так и не поняла, что правильнее. И то, и другое - это о мнимой силе, мнимой безопасности. Неважно, кажется ли ей, что правила и прочее - её броня, и пока она делает как надо, её ничто не тронет, или ей кажется, что она может управлять всеми. Важно, что на самом деле она ошибается, и эта ошибка её убьёт. - Вот как? - Ну да. Гертруда... она вроде внешне и слабее, она признаёт право обстоятельств над ней властвовать. Знает, где кончается то, что она может. Но она за счёт этого и сильна: не распыляется, не пытается быть всем сразу. Она признаёт, что хочет быть не столько женой, сколько королевой, хотя любит мужа - и не пытается сделать это чем-то другим. Не строит иллюзорный мир. А Инга строит. И гибнет, когда иллюзии разбиваются. Не так важно, какими они были... Она помолчала и добавила: - И потом, в зале будут и те, и другие. - И те, кто прячется за правила, и те, кто мнит себя тайным правителем? - Вроде того. И какие-нибудь третьи, о которых я не подумала. Хочется, чтобы все они себя могли узнать... Ещё помолчала и спросила: - И ещё, сэнсей. Можно ли сыграть так, что она не любит его?