Два глотка из общей бочки

Йонду хмурится, думая о своём. Он ужрался в хлам, но сочленения нейронов ещё до конца не сдали, поддерживая дрянное тело в сознании. Ещё. Ещё. Он пьёт из горлышка; густые струи стекают на подбородок, чертя влажные дорожки. Ему просто захотелось упиться до исступления, до качающихся перед глазами немыслимых образов. Упорные мозги не сдают. И Йонду нервно подрывается. Картинка смазывается, чтобы потом начать путать его, качаться и кружиться. Йонду оглядывает осточертевшую коробку каюты, пронизанную запахами корабля, его бытом. Херовы провода жирными гроздями свисают с потолка и стен, чёртовы модули внутренней и внешней связи пребывают в затяжном стазисе, периодически загораясь красным тревожным светом, всё ещё надеясь на долгожданное подключение к сети. Краткий момент удивления, и затем густое понимание – он просто психовал, не желая никаких контактов со всеми, кто есть на корабле и вне его. Опустошители, херовы пираты, преступники и беспредельщики, с хорошо развитым чувством стаи, забывающие периодически о Кодексе, просто выводили из себя. Йонду любит угрожать и приводить глупые угрозы в действие, наблюдая, как стрела, повинующаяся только ему, проделывает дырку в гнилом черепе и червивых мозгах, как глупые глаза, отражающие при жизни похоть и корысть, давятся в нескончаемом потоке глубокого удивления, а рот кривится в предсмертной агонии, раззявленный, как грот. Но такое бывает не часто. Он дорожит своей многочисленной когортой; дорожит их безумием и жадностью, покуда они не переступят жирную черту. Пинок в дверь заставляет непонимающе оглянуться. Мысли сбиваются в одну кучу, переплетаясь между собой. – Йонду, синяя рожа, дверь открой, – приглушённый голос Питера и вновь слишком громкий для чуткого уха пинок. – Боже мой, кто-то решил надраться, – бурчит едва слышно. Он беспрекословно отпирает дверь; мозг не подчиняется стабильной трезвой логике. Питер присвистывает, заглядывая через плечо хмурого Йонду. – И как собираешься всё на место возвращать? – Заткнись, щенок. Слово прицепилось от Питера, с его терранским лексиконом, въедаясь цепким паразитом вглубь мозга. – Пройти дай. Йонду отходит в сторону, придерживаясь за дверь, а затем захлопывает её. Громкий хлопок заставляет поморщиться; тихий щелчок блокиратора едва слышен. – Как ты ещё пульт двери не выдрал? – Питер находит открытую и едва начатую тару алкоголя. Он пришёл к Йонду чтобы напиться. От хреновой усталости, валящей с ног и давящей на позвонки не хуже гравитационного поля, и просто от безумия масштабов Вселенной, сцепливающего черепную кость в своих херовых оковах. – Выйти видимо хотел, – с более сильной, чем обычно хрипотцой в голосе медленно отвечает Йонду, протягивая слова. Этот голос, грубый, с лёгкой хрипотцой и незабываемыми интонациями, заводит многих. Особенно шлюх. Питер и сам иногда вслушивался в херовы интонации, наслаждаясь ими, если Йонду в очередной раз не злился и нервничал. Он помнил, как они с Йонду, ужравшиеся некачественного пойла, завалились в какой-то стрип-клуб. Йонду быстро нашёл молоденькую шлюшку с аппетитными формами. И что творил с ней этот херов сиплый голос, которым так умело сводил с ума глава Опустошителей. Питер усмехается, наблюдая, как Йонду, схватив ещё одну тару с пойлом, заваливается в кучу барахла на койке. Они иногда так выпивают. Питер заваливается к Йонду, с тяжёлой усталостью и нестерпимым переутомлением. – Шлюх снимать в этот раз не будешь? – подначивает Питер, помня дикую ругань и бурлящее бешенство. Йонду присасывается к горлышку. Сучий сын, издевается. Отчаянный пацан, отчаянный. – Нет желания оказаться вновь на твоём корабле, хрен знает где. Да, тогда они славно повеселились. Точнее Йонду повеселился, а Питер просто включил автопилот и сидел на капитанском мостике, напиваясь всё больше. – Но ты тогда хорошо отдохнул, – ведёт значительно бровью. – Заткнись, пацан, – хрипит Йонду. Питер пинает пустые тары, загоняя их в тёмные объятия пыльных углов. – Ползать и собирать будешь сам. Капитан наблюдает за Питером, располагающимся на ящиках. – У тебя и без того грязно. Пара бутылок не нарушит раздолье бактерий в твоей обители. Йонду прицокивает. Наглый щенок. В тот раз Питер остаётся у Йонду. Он так и не напился до отключки; пойло лишь позволило сбросить с одеревенелых мышц усталость, а с головы выкинуть напряжение. *** Чудной костяной узор позвонков выступал чётко, натягивая кожу, едва ли не обнажая острые бугорки. Питер отводит взгляд, пока глава Опустошителей обрабатывает рану на плече. Йонду нещадно обдурила мелкая шлюшка. Но на неё не имеет смысла злиться – куски разбросанного склизкого мяса уже не соберёшь воедино. Он зол на Питера и на его глупую выходку; злость – кипучее месиво – критическая масса, опасно разливающаяся по костному мозгу и топящая в себе жирные связки нервных сочленений. – Они разозли старину Йонду и поплатятся за это, – сипит, затрагивая болящие края глубокой раны. Питер понимает, что из-за него Йонду нарвался, но демонстративно молчит, крутя в руках плеер. – А ты, – капитан поворачивается корпусом к Питеру, хмуря брови, – ещё будешь наказан. И, кажется, я уже придумал тебе наказание. Никаких шлюх, ближайшее время ты даже не покинешь мой корабль. Глупость накаляет больше наказания, понукая вклиниться тяжёлую материю бешенства, атакующую сознание. – О, чёрт, Йонду, ты серьёзно? – вскидывается резко Квилл. – Да ты смеёшься просто. – Малец, послушай, я – капитан, чёрт возьми... Сучья реплика приелась, вгрызлась в черепную кость, дробя адекватное восприятие, выжирая до самого дна всё, оставляя за собой херову гниль. – Да я слышал это уже сотню раз, Йонду, – Питер подрывается, с раздражением смотря на него. Сохранить спокойствие тяжело. Йонду делает усилие над собой, сохраняя лишь видимость спокойствия, когда нутро рвётся в клочья под натиском ярости. – ... и моя обязанность сохранить и корабль, и подчинённых Ты же, – тычет пальцем в сторону раздражённого Питера, – мог навредить всеобщей безопасности, проведи эту ходячую бомбу на мой корабль! Питер закатывает глаза, повышая голос; хреновы упрёки и тычки утомили до белёсой пелены бешенства перед глазами, до цепких пут усталости. – Я нарвался всего один раз, и выбрался живым! И пострадал только мой корабль. Он совсем не сдержан. И в раж ему входить удаётся с первого крутого поворота. Йонду подрывается, нервно передёргивая плечами. Питер невольно подмечает старые шрамы и свежие раны, мелкой цепью покрывавшие его грудь и плечи. – Выбрался я бы и без тебя. Ты просто решил погеройствовать, Йонду. – Конечно бы выбрался. Только с отрезанной башкой. А летучку ещё в ремонтный бокс отгонять надо. Питер вновь закатывает глаза. Он просто устал от этого сиплого голоса, тыкающего в ошибки. – Йонду, только не начинай. Я уже слышал четверть квадранта назад, что со мной случилось бы, не окажись ты там. Питер ненавидит глупые системы правил и законов, ограничивающих волю опасными оковами, будоража мятежный дух. Йонду же не терпит извечного бунтарства, режущего острым осколком гортань, превращая нутро в кровавое месиво. – Квилл, я беспокоился за тебя. А ты, парень, видимо хорошо развлекался. – Больно тычет пальцем в ушибленную грудь. Питер вскидывает руки, отталкивая. – Покажи, – Йонду резко дёргает его за запястья. Шипение непроизвольно срывается с губ, стоит загрубевшим пальцам коснуться неглубокой рваной раны на ладони. – Легко отделался. – Легко? – Питер отшатывается. – Йонду о чём ты? Награда назначена не за мою башку, которой меня чуть не лишили. А за твою! Капитан улыбается. Питер ещё глуп и не понимает, что шлюха бывает подставной. Это был небольшой урок, который просто необходим для усваивания. – Но попался-то ты, – весело усмехается, потирая ладони друг о друга. – Из-за тебя, – безжизненно отпирается Питер. Йонду не будет говорить Питеру, что изначально он сам нанял шлюху, чтобы та просто припугнула мальца, слегка попортив шкурку и потребовав юнитов. Но точащий на него зуб червь исхитрился вывернуть всё в свою пользу – сделал из молоденькой красавицы ходячую бомбу, полагая, что он вернётся к ублажительнице. Но вернулся не Йонду, а Питер. Йонду прицокивает языком. Сглупил, понадеясь на нерушимую силу валюты. Собственная глупость жгла нутро диким пламенем, поднимающимся к лёгким обжигающе–горячей волной, не дающей вольно дышать, опоясывающей лёгкие в пламенной агонии. Пальцы постукивают по бедру, на котором в чехле спрятана верная стрела, с оставшимися на ней ошмётками плоти и мозгов глупых наёмников. Йонду с упоением наблюдал за херовым удивлением в их отупевших глазах. Глупцы. Безмозглые глупцы, возомнившие о себе многое. – Меньше развлекаться будешь. Или вы, терранцы, все такие? Питер терпеть не может находиться рядом с Йонду. Раздражение топит щепку адекватности в мутной жиже эмоциональных поступков. Молчание – цепь испытаний, заставляющая Питера сжать челюсти до появления отвратительных желваков. – И как ты только её подцепил? Грязь, пыль, мерзкий запах палёной кожи и металла, вонь опалённой обшивки. Йонду ненавидит всё это до зубовного скрежета и очередных срывов. Носком ботинка Йонду пинает своё барахло. В мусор. Всё в мусор. – Она сама, – бурчит Питер. – А ты, тряпка размякшая, повёлся? – Знаешь что, Йонду? – разводит руки в стороны. – Ты уже достал меня. Просто достал! Да, я тупой придурок, мечущийся от одного бара к другому. Да, я кретин, следующий за привлекательной красоткой. Но, чёрт возьми, Йонду, ты уже достал меня тыкать носом в мою личную жизнь! Квилл тяжело дышит. Не осталось никаких моральных сил; кипучая смесь в жилах испарилась, оставляя за собой учащённый пульс и облегчение. Высказаться – глоток мнимой свободы, душащий своей полнотой и объёмом. Питер прекрасно осознаёт, что Йонду злится, и кровь его кипит, стоит нарушить запрет. Эта чёртова грызня пожирает мозги, не оставляя ничего, кроме пустой и звонкой ярости. Частые ссоры на пустом месте – некая, своеобразная в своём проявлении, извращённая традиция, вытягивающая все густые соки жизненной силы, убивающая каждый раз сотни нервных клеток.