The obviousness

Тишина въедливо пробирается в голову, заставляя нещадно тереть веки, чтобы не заснуть. Сегодня его очередь дежурить ночью в доме – странная обязанность, возложенная на всех членов Ордена Дамблдором. И не важно, что никому не ясны причины. Сириус громко зевает и накладывает на себя очередное согревающее заклинание – в доме неуютно прохладно, и гуляют сквозняки. Отгородиться бы от них жарким пляжем с теплым ветром, но нет, ему никуда нельзя выходить. Все вокруг угнетает, как и в далеком детстве, поэтому Сириус судорожно отводит взгляд от темного пятна на стене – закрытого старой портьерой портрета матери. Потому что внутри появляется так тщательно убиваемая нежность: Вальбурга всегда была для него эталоном, хоть это и было страшной тайной. Только в одном она так и не смогла убедить сына, и это дорого ей обошлось. Сириус вздыхает и спешно поднимается на второй этаж, где находится библиотека. Конечно, он очень плохо выполняет свои обязанности – считает, что дом и так защищен максимально сильно. Что должен сделать он против тех, кто сможет попасть внутрь? Поэтому каждое дежурство он проводит в библиотеке. Нет, он не любит читать, просто это единственная комната, где всегда тепло – домовик заботится о книгах лучше, чем о людях. Есть и еще одна причина, по которой Сириус каждый раз так торопится в библиотеку. В отличие от него эта причина приходит туда почитать или просто полистать старые фолианты. Ему иногда кажется, что она получает оргазмы от прикосновений к шершавым страницам – настолько довольной выглядит в эти моменты. Он спешно отгоняет от себя пошлые мысли и тянет дубовую дверь. Та со скрипом открывается и пропускает Сириуса внутрь, где его уже ждет Гермиона, радостно вскинув голову. В ее глазах отражается огонек настольной лампы, отчего кажется, что она уже придумала какую-то авантюру, о которой ей не терпится рассказать, но она опускает голову, устало потирая виски, и все становится на свои места. Сириус, глядя на нее, напоминает себе, что этой девочке предстоит пронести огромный груз на плечах. И он лично очень хочет ей помочь, но понимает, что этот путь она выбрала сама. Все, что в его силах, он делает, хотя этого слишком мало. Его накрывает необъяснимое желание обнять ее, оградить от всего предстоящего: она же совсем юная. Ей бы на свидания ходить и переживать из-за невыученных уроков. Война – для взрослых. Все это понимают, но никто не хочет справляться сам. Сириусу обидно, что все вокруг такие трусы. Вдвойне обиднее от того, что он сам – один из них. — Что читаешь? – спрашивает он негромко и вздрагивает от звука собственного голоса: оказывается, тишину прогнать очень просто. — Шекспир, — она поворачивает книгу обложкой к нему. – С детства его люблю, — смущенно улыбается и одергивает рукав слишком теплой кофты. Сириус удивленно смотрит на книгу и оглядывается по сторонам, пытаясь понять, точно ли находится в своем доме. — Не думал, что в нашей библиотеке можно найти маггловские книги, — смеется он, обводя рукой бесчисленные стеллажи, уходящие в темноту в глубине библиотеки. – Это слишком непохоже на моих родителей. — О, это моя собственная, — поясняет Гермиона, и Сириус только теперь обращает внимание на состояние книги: новая, в мягкой обложке. Таких в библиотеке Блэков точно не водится. — Вот оно что, — понимающе пожимает он плечами, опускаясь в кресло напротив Грейнджер. – Тогда все понятно. Любишь художественную литературу? — Да, — кивает она и выглядит при этом до смешного серьезной. – Только она развивает в человеке прекрасное. Сириус сдерживается, чтобы не улыбнуться, и внимательно разглядывает запястья Гермионы. Они кажутся ему фарфоровыми и чересчур тонкими. Появляется желание провести по ним кончиком языка, чтобы ощутить чуть солоноватый вкус. Он трясет головой, отгоняя ненужные мысли. — Возможно, ты права, — конечно, он не слышал последней фразы, поэтому отвечает максимально нейтрально. Чуть позже, когда он будет лежать в своей постели и в деталях вспоминать ночь, он еще неоднократно себя пристыдит за то, что пропустил целую фразу. Дальше они сидят молча. Сириус украдкой любуется сбившимися прядями, его так и тянет поправить их, но он держит себя в руках. Пару раз он ловит на себе задумчивые взгляды Гермионы, но старается не задаваться вопросами. Все предельно просто: два человека и одна библиотека с сотнями книг. Родственные души с возможностью помолчать. Утро наступает неожиданно быстро топотом на лестнице: проснулась Молли и уже спешит на кухню, чтобы начать готовить на всю собравшуюся толпу. Сириус в последний раз смотрит на Гермиону и, почти проведя пальцами по ее волосам, поспешно уходит, чтобы не вызывать вопросов. Он знает, что через четыре дня они вновь встретятся в этой библиотеке. Может быть, даже скажут друг другу на пару фраз больше. Проблемой кажется другое: следующая встреча станет последней – потом Гермионе придется отправиться в Хогвартс, а ему – Сириусу – закрыть себя на Гриммо и смириться. В этом чертовом доме никто не сможет ее заменить. Впрочем, на замену он все равно не согласен. Четыре дня пролетают в хлопотах и заботах – последние приготовления к школе, бесконечные наставления и причитания. Сириус смотрит на все происходящее с изрядной долей раздражения, но держится ради Гермионы – очень важно отпустить ее, не дав повода для сожалений. Хотя бы это он сделать в состоянии. Дежурство начинается как обычно: те же коридоры, тот же сквозняк. Та же скрипучая дверь. Только Гермиона без книги в руках и выглядит очень сосредоточенной. Увидев Сириуса, она заметно расслабляется и кутается в плед. — Ты все же пришел, — еле слышно шепчет она. — Как я могу не прийти? – Сириус удивлен. Он подходит к ней и присаживается на корточки перед ее креслом – ему очень хочется увидеть ее лицо, заглянуть ей в глаза. — Тебе тяжело, — усмехается Гермиона. – Я же вижу. Сириус вздрагивает. Неожиданно она кажется ему куда взрослее и мудрее, чем он о ней думал, и это обескураживает. Каждая ночь открывается в новом свете, но оттого разочаровывает еще больше – не упущенностью, но недоступностью. — Не для нас, — твердо произносит Сириус и садится в соседнее кресло. Он избегает смотреть на Гермиону и разжигает огонь в камине в попытке занять руки. — Не сейчас, — поправляет Гермиона, завороженно глядя на искры, вылетающие из самой середины аккуратной пирамидки горящих дров. Крайняя степень понимания и полная невозможность воплощения – у всего свои плюсы и минусы. — Может быть, позже, — негромко добавляет Гермиона. В ее голосе чудится намек на надежду. Сириус усмехается, не позволяя себе поверить ни на секунду, иначе сгорит потом в собственных мыслях. — Если доживем, — он знает, что его слова разрушат всю идиллию, выведут Гермиону из себя, но готов рискнуть, лишь бы не дать ей окончательно сломать его жизнь. — Не смей, — в ярости шипит она, комкая в руках край кофты. Резко вскакивает, путается в упавшем к ногам пледе, в два шага подходит к Сириусу и несколько секунд смотрит ему в глаза. — Поклянись мне, что выживешь. Ты обязан, — она уверена в своих словах, в своей правоте. И ей, наверное, невдомек, что ее просьба противоречит его главному желанию. Сириус смотрит ей в глаза и видит там страх. Такой явный, что перехватывает дыхание: она очень боится терять людей. Он понимает, что выхода уже нет – он обязан поклясться, чтобы облегчить ей жизнь. — Хорошо, — выдыхает и поднимается из кресла. – Я клянусь, что сделаю все возможное. Для магов клятва значит намного больше, чем для магглов, – ее даже не обязательно подкреплять магией, ведь сама ее суть – магия. Сириусу кажется, что этого недостаточно. Он окидывает взглядом комнату и натыкается на уже знакомый томик сочинений Шекспира, и план возникает почти мгновенно. Он палочкой выписывает в воздухе сложные руны и бормочет длинное заклинание. Через несколько секунд с его раскрытой ладони срывается небольшой светящийся сгусток и медленно плывет в сторону книги. Прикоснувшись к ней, он вливается в страницы и меркнет. — Что это? – хрипло спрашивает Гермиона с другого конца библиотеки. — Слепок души, — пожимает плечами Сириус. – Теперь эта книга будет уничтожена магией, если я умру. Она покажет только смерть, — предупреждающе повторяет он. Гермиона быстро хватает томик с каминной полки и прижимает его к груди. — Мы сможем, — голос твердый, а пальцы подрагивают. — Конечно, — Сириус готов согласиться с любыми ее словами. Он разрешает этой ночью себе непозволительную роскошь – обнимает за плечи и проводит несколько раз по волосам. Ему кажется, что мир идеален и для большего счастья ничего не надо. В этот момент на лестнице слышится привычной топот, и Сириус возвращается к реальности. Он осторожно отстраняет Гермиону и, взглянув на нее, уходит, прикрыв дверь. Время до Рождества тянется слишком медленно, за что Сириус его почти ненавидит, но поделать ничего не может. Единственным утешением становятся письма из Хогвартса. Конечно, он знал, что Гарри будет писать, и с удовольствием отвечал на все его вопросы. Однако первое письмо Гермионы стало откровением. В ее аккуратный почерк Сириус вчитывается каждый вечер – она пишет обо всем: о коридорах Хогвартса, о призраках, о проблемах с Амбридж. Только не о чувствах. Но Сириусу того и не надо – лишь бы продолжала писать. Он отвечает ей ночами в библиотеке. Рассказывает о прочитанных книгах, представляет, как она смеется над его глупостью или объясняет какие-то элементарные для магглов вещи. И, увлекшись разговором, сдувает прядь со лба, чтобы не лезла в глаза. Воображение настолько буйное, что на какой-то миг Сириусу кажется, что Гермиона по-прежнему рядом. Они никогда не говорят о чувствах – не подходящая тема для военного времени. Им важнее не чувствовать себя одинокими, и с этим они справляются. Гермиона порой вскользь говорит, что скучает, правда, поспешно добавляет, что по всем: по Молли с Артуром, по Кингсли. Но Сириус уже слишком хорошо ее знает и может по почерку определить, где она пишет искренне, а где пытается что-то скрыть. Дни перетекают друг в друга настолько медленно, что кажется, будто еще немного – и время пойдет вспять, но каждый раз с огромным усилием все же переваливает за полночь, извещая о своем новом круге уныния. Тогда Сириус засыпает со спокойной душой – надежда оправдана. И все равно Рождество подкрадывается слишком внезапно: как-то с утра весь дом оказывается увешенным гирляндами и мишурой, а в гостиной появляется большая ель. Сириус в спешке смотрит на календарь: действительно, два дня до праздника. Подарки уже давно готовы, поэтому остается лишь дождаться гостей. Ближе к вечеру начинается дождь. Он немного портит настроение, но звук распахнувшейся двери и ворвавшийся вместе с этим гомон тут же возвращают улыбки на лица собравшихся. Сириус спускается со второго этажа, когда все уже столпились в коридоре, и останавливается чуть у лестницы, издалека любуясь знакомыми руками. Гермиона закалывает влажные волосы, открывая его взгляду шею, и удержаться от желания прикоснуться к ней сложно как никогда. — Сириус! – это Гарри замечает крестного и бросается к нему через толпу, чем привлекает внимание Грейнджер. Она поворачивается и встречается с Сириусом глазами, и его наконец-то отпускает: получается вдохнуть полной грудью, улыбнуться Гарри, даже время ускоряет бег. — Привет, — Сириус обнимает крестника и увлекает его за собой на кухню, расспрашивая на ходу о жизни в Хогвартсе. Ужин проходит весело – впервые с тех пор, как дети уехали на учебу, – поэтому в библиотеку Сириус попадает только за полночь, но Гермиона терпеливо ждет и кидается ему на шею, как только он переступает порог. — Пришел, — на выдохе. В одном слове звучат все надежды, сомнения и страхи. Сириус улыбается, обнимает ее и боится даже вдохнуть. — А как иначе? Я не мог не прийти. Гермиона тихо смеется, уткнувшись в рубашку у него на груди. Сейчас бы забыть о войне, о вечном страхе. Сейчас бы начать жить. Но они оба слишком ответственные и не могут пойти наперекор обществу. Каникулы пролетают слишком быстро – так, что кажется, будто не успел даже вдохнуть. Вот Сириус уже стоит в пустом коридоре, смотрит на только что закрывшуюся дверь и все еще слышит последние слова Гермионы. — Мы справимся, — шепчет она. – Я тебе обещаю. Он лишь кивает, чтобы не выдать дрожь в голосе, и машет ей рукой. Дверь закрывается, и Сириус чувствует, что больше в этом доме Гермиону он не увидит.