Россыпь однострочников по Ван Пису

Холод пронизывает со всех сторон. Холод проходит по позвоночнику, он забирается под одежду, забирается во все жилки, и кажется, что сердце заморожено, мозг заморожен, а чувства рассыпались на маленькие кристаллы. Красиво, наверное. Маленькие искрящиеся кристаллы. Наверное, их можно перебирать в руках, рассматривать. А они все разные. Ведь не может быть ненависть или раздражение быть похожим на любовь или дружбу? Или может? А может кристаллов нет, а, например, осталась только пыль. Ледяная пыль, блестящая на солнце. — Вставай! Вставай, черт побери!! Холодно. Ледяные искры зажигаются перед глазами в такт словам. Словам? Черт. — Не хочу. Язык ворочается с трудом — он тоже замерз. Замерзло все. И слова, и мысли, и чувства... — Ты идиот?! Вставай, я тебе сказал! Ты замерзнешь, ублюдочный кок! Он беззвучно смеется немеющими губами. Смех тоже замерз, наверное. Облачко пара кристаллами сверкает на солнце и радугой рассыпает солнечные лучи перед глазами. Он моргает белыми ресницами. А кровь? Кровь тоже замерзла? Или еще нет? — Я тебя убью когда-нибудь! — орет над ним зеленое пятно с большими глазами, расширенными зрачками и яростной болью в двух крошечных центрах зрачков. Боль, боль, боль... В голове, в замерзшей голове ползут, сталкиваясь друг с другом мысли. Разве боль не должна была исчезнуть? Разве она не должна была упасть на снег замерзшим комком? Он качает головой и смеется замерзшим смехом, и в волосах путаются кристаллы чувств, слов и, наверное, боли. Ровно столько, сколько выдохнуло облачками пара зеленое пятно над ним. — Уже поздно, зеленое пятно, — говорит он замерзшие слова. Они со звоном стекла стукаются друг о друга и падают в снег, проваливаются. Он готов поспорить, что в снегу ямки. Правда, он этого не видит, ему слишком холодно, чтобы смотреть по сторонам на ямки в снегу. Даже если их оставили замерзшие слова. Он смеется на ярость в глазах зеленого пятна. Пятно, а пятно, ну что тебе стоит уйти? Ты заслоняешь замерзшее небо. — Ублюдок, чертов ублюдок без малейшей силы воли, — шипит пятно, встряхивая его. Кажется, кости гремят друг о друга, скрипят и начинают раскалываться. Больно. Холодно. Интересно, а холод может замерзнуть? — Ублюдок, — холодно соглашается он. Кости. Они гремят. Они звенят у него в ушах. Его встряхивают так, что неба не видно. Видно что-то черное и кусочек светло-коричневого. А еще совсем чуть-чуть, если скосить глаза наверх — снег. Искрящийся белый снег цвета смерти. — Черт, ты совсем холодный! Он смеется. Почти всхлипывает от этой дурацкой фразы, которую мог бы сказать только один из Мугивар. Конечно, он холодный. Конечно, ведь они посередине заснеженной пустыни. Уже трое суток посередине некончающейся снежной пустыни. Он выпускает облачко пара прямо в золотое пятно рядом. И слышит, как его бедные замерзшие кости гремят в чужих руках. Его встряхивают, как куклу какую-то, и дышат в лицо, на уши, куда-то в шею. А кости продолжают звенеть в чужих руках. Поздно, уже слишком поздно, зеленое пятно. Поздно, поздно, поздно. Слышишь, пятно? Не старайся. Поздно. Слышишь, как звенят замерзшие слова? — Черта с два, ублюдок, — горячо шипит пятно. — Хрен я тебя послушаю. И он смеется оттаивающим смехом.