* * *
— Нишики-кун, гляди, выпал снег, — тихим, но радостным голосом сообщает Кими, пытаясь рассмотреть чистое белое покрывало, постеленное по всему городу за какую-то одну ночь. — Интересно, он скоро растает? — Побыстрее бы, — Нишики совсем не любит холод и ёжится от одного воспоминания неприятного снега за воротником. — Но ведь зима же. И снег прекрасен, — открыв окно, она протягивает маленькую ладонь, позволяя крошечным снежинкам падать на её бледную кожу и «растворяться» в ней; любовь к снегу появилась ещё в далёком детстве. — Закрой окно, ты простудишься, — Нишио, как всегда, вечно бурчит и закрывает окно самостоятельно, натягивая осеннюю куртку и подмечая в уме, что скоро нужно будет переходить на зимнюю одежду. Нишино провожает его до двери, улыбается и с весельем говорит, что вечером у них будет прогулка по заметённому снегом парку. Предупреждает его с азартом, что пора бы ему приготовиться к снежной битве. Когда дверь закрывается, в её голове ядовитой змеёй проскальзывает мысль, что и ей нужно подготовиться к совершенно другой битве. Ожесточённой, совсем невеселой, разъедающей изнутри. Но Кими справится, конечно же, вытянет счастливый билет, спасительный козырь, не падёт в пучину глухого уныния и равнодушия. Она машинально поправляет волосы, убирая некоторые локоны за уши, вспоминает какую-ту мелодию, услышанную по радио, и напевает слегка себе под нос. Сегодня, определённо, хороший день. Старого красного друга в бокале уже не было три недели, и это внезапное понимание почему-то словно накладывает кусочек бинта с мазью, облегчающей боль. Из-за дорогого ей человека вот уже три недели никто не плакал и не кричал — это греет душу получше всяких добрых комплиментов. Кими выдыхает ртом, выходя из магазина, с губ срываются клубочки едва бело-серого пара. У неё в сумке мирно дожидается своего часа её любимое красное вино. Нишики пьёт неизменный кофе «Блонди». Кими любит побаловать себя зелёным чаем. Но её божественным спасением становится вино, похожее на кровь жертв, которые разодраны почти что в клочья. Может ли внезапный страх, нахлынувший огромной волной-цунами, убить человека раньше, чем то, что послало этот страх невидимыми импульсами? Говорят, что да. Да и Кими тоже знает, что да, подтверждённые факты не врут: остановка сердца прекратит всё и спасёт от лишних мучений. «Точно механизм», — думает она. Сердце останавливается, как самый утончённый механизм, не выдержавший сильного напора на хрупкого себя. Словно вылетают нужные шестерёнки из часов, и они вот так вот резко больше не идут. Так же вот так вот резко прекращает идти сердце, будто сделав внезапный шаг туда, вниз, к волнам, бьющимся о крутые скалы-пасти. Нишино никогда не представляла, как умрёт, и почему-то ей хочется, чтобы её внутренний точный механизм, похожий на старые антикварные часы, именно остановился, и вот у неё не будет почти боли, которая схожа с кислотой. Вот правда почти не будет. Лишь жалкая капля из всего того, что она может пережить, почувствовать, переосмыслить, когда будет умирать медленно, глядя либо в небо, либо в потолок. Кими не алкоголичка, но открывает бутылку красного вина не той самой ночью, наливает себе полбокала и маленькими глотками выпивает абсолютно всё. Сердце бьётся, привычное ощущение в висках не изменяется. Её личный механизм работает исправно. Не нужно даже бояться… пока что.* * *
— А теперь вспомни, кто говорил тебе, что ты простудишься? Она едва заметно приподнимает уголки сухих губ. Горло зверски саднит, так что у неё нет сил, чтобы выгрести из себя хотя бы одно короткое слово. Поэтому можно разговаривать разными улыбками, взглядами и кивками головы. Словно в мелодрамах, где главная героиня — жалкая немая. Кими иногда теми самыми ночами думает, что у неё хоть и есть язык, но она немая, не способная произнести ни слова больной истины, потому что эгоистка. Кими — конченная эгоистка, любящая пить по ночам красное вино и глядеть на медленно порхающий снег за окном. Она больше не открывает окно с детским весельем и не пытается поймать кучу снежинок, чтобы поглядеть, как за считанные секунды они тают, потому что кожа у неё тёплая. Всё это Нишино делает не из-за того, что простудилась, и не из-за того, что Нишики просто-напросто запрещает вообще находиться ей в комнате с открытым окном. Вся проблема в том, что Кими, настоящая-эгоистка-Кими, не знает, растают ли на её бледной тонкой коже снежинки вновь. Говорят, на мёртвых снег не тает. Говорят, тот, кто мёртв, вновь умереть не может. Говорят, что эгоисты — самые настоящие монстры. — Да будет так, — шепчет хрипло Нишино в давящую тишину пустой комнаты. За окном тихо падает снег. За окном начинается новый день. За окном можно разглядеть улыбающихся даже холодным утром людей. Никто из них не знает, что сегодня ночью был кто-то вновь убит. Потому что Кими-то — самая настоящая эгоистка. Как прошла сегодняшняя ночь, дорогая Кими? Чувствуешь себя не-живой? «Да будет так». И не забудь выпить нужные таблетки, внутри простуженная.***
— Какой диагноз? — Банальная простуда. «Гнойная ангина», — думает про себя Кими, кривясь. Гнойная ангина, у которой гной — истина, превратившаяся в её собственного палача, любящая смотреть на извечные страдания той, кому нет прощения. Будет ли она гореть в аду?.. — Ты сегодня сама не своя, — он делает глоток кофе, поправляет таким привычным жестом очки и смотрит пронзительно понимающе, словно всё ведая. — Просто… — Нишино можно рассказать многое, прекрасным веером раскрыть все карты-тайны-истины, снять с себя одежду и предстать перед судом, ибо эгоисты — вечные грешники, — я не могу нормально спать в последнее время. Внутри разрастается дикий терновник. Его ветви непривычно колются, создавая очередную ноющую боль, но всё проходит, как и раньше. Чуть-чуть поболит, поноет, словно палец укололи тонкой иглой, и растворится, пройдя. Про полынь, растущую у неё где-то в подреберье лучше молчать, потому что это уже точно походит на откровенный бред сумасшедшей… Может ли быть Кими сумасшедшей? — От простуды? — Нишики вопросительно поднимает бровь и, не притворяясь, действительно беспокоится. — От болей в горле?.. От странных мыслей в твоей голове? — Что? — Кими, удивившись такому внезапному точному вопросу, поворачивается к нему всем корпусом, стараясь как можно незаметнее сглотнуть комок нервов. — Я похож на идиота? Какой бы милосердной ты ни была, ты не можешь жить с этой правдой на своих плечах, дура, — Нишио подходит к ней, вжавшей голову в плечи и зажмурившей глаза от поступивших слёз, и мягко касается подрагивающего плеча. — Чувство вины… оно совершенно нормально. Нишино криво-горько улыбается. Жестокая судьба совершает удар ей под дых. Все карты из тайников выхвачены, все сложные загадки отыскали свои вторые половинки-отгадки, и Кими даже сказать нечего, остаётся только улыбаться горько и кривить душой. Всепоглощающая истина накрывает её с головой, тянет в чёрные бурные воды сознания, в крепких сетях запутываются ноги, руки, всё тело, больше не спастись, никто не спасёт, не вытащит из кромешной тьмы. Она раньше боялась монстров под кроватью, обнимая тёплого плюшевого зайца и включая ночник в виде красивого бутона розы. Сейчас же Кими не боится и не смотрит под кровать перед тем, как лечь спать. Потому что вместе с ней ложатся в свои уютные постели, созданные из ядовитой боли, полыньей горечи, душевных терзаний, монстры в её голове. Видимо, тот заяц в детстве не смог спасти, и монстры-твари перебрались незаметно внутрь неё. — Но, Нишики-кун, — Кими после минутного молчания начинает рушить все свои устоявшиеся принципы, ведь самая истинная истина раскрылась, вылезла из кокона и расправила свои токсичные крылья, — у меня нет этого чувства вины. Нишио молчит. И вдруг кидает едва слышное «дура», присаживается рядом с ней на корточки и пытается заглянуть в глаза. Слышится совсем не милый всхлип, прозрачные слёзы текут по щекам, собираясь у подбородка, а затем падая на её руки, и тонкие пальцы комкают строгую юбку-карандаш. — Знаешь, Кими, когда я был ещё ребёнком, я совсем не хотел есть человеческое мясо. Сестра говорила, что обо всём позаботится, — Нишики улыбается тёплой улыбкой, поглаживая большим пальцем тыльную сторону её ладони. — А потом я постепенно начал понимать, что мне нужно это для выживания. Собственного выживания, важность которого заложена в инстинктах каждого. Либо мы, гули, едим людей, либо умираем. Всё это — выдумка природы, но нам всем всё равно стоит с этим жить. Так было всегда, — он делает небольшую паузу, устало вздыхает и подбирает такие нужные сейчас слова, ведь укрывать гуля — чёртово преступление. — Гули адаптировались, Кими, отбросили привычные для людей понятия чужой жизни и права жить. Должно быть, все гули падают в бездну, из которой нет выхода. К сожалению, такова наша природа. Нишино слегка кивает, вытирает слёзы свободной ладонью, ободряюще улыбается и обнимает дорогого для неё гуля. Она готова падать вместе с ним в бездну. Она готова подставлять своё хрупкое плечо в трудный для него час, готова вновь дать ему своё тело для «пообедать», готова раскрыть свои объятия и не дать упасть. — Нишики, — Кими мягко шепчет ему на ухо, прижимаясь мокрой от слёз щёкой к его тёплой щеке, — падай. И я буду тебя держать у самого порога в ад. Кими — самая настоящая эгоистка. Это подлое грязное ощущение совсем не хочет уходить и покидать её сломленную душу, которая до сих пор каким-то чудом держится. Чудо в очках и с волосами цвета мёда должно быть неизвестно для всех, потому что личные демоны точат свои ножи. Кими до сих пор считает, что на ней серебристый снег не тает. Высовывает на несколько секунд ладонь в приоткрытое слегка окно, выдыхает горячий воздух в морозный и возвращает руку в тёплую комнату. Достаточно крупные хлопья всё-таки тают, оставаясь крошечными лужицами на ладони, изрисованной линиями судьбы. Свою судьбу она узнавать не хочет. Если честно, боится до разрастающейся горечи в груди. Видимо, снег тает, потому что от комнаты же тепло исходит. Да, именно так. Кими не принимает действительность. Кими — самая настоящая эгоистка. Кими — самая настоящая эгоистка, которая тёплая, как солнце. Кими греет дорогого для неё человека, любит его всем сердцем и для некоторых отчаявшихся становится самой настоящей эгоисткой. К сожалению, такова судьба солнца.