Слишком случайно

Лидия просыпается всего через пару часов, но открывать глаза не торопится. Так можно представить, что она дома, в своей постели. Что сейчас она спустится на завтрак, поболтает с мамой, соберется в школу... Эти фантазии могут унести слишком далеко. Например, представить, что она слышит гул мотора машины Эллисон, которая приехала за ней. Или прижаться к Эйдену, который спит рядом. Вот только это совсем не Эйден, а Пэрриш и представить в своей постели его — это слишком даже для её богатой фантазии. Нет, конечно, это было бы самое прекрасное видение, но и самое несбыточное. Между ними столько условностей и сложностей. А еще она не хочет показного романа, страстной увлеченности или просто секса. С Пэрришем просто хочется быть рядом, ощущать счастье и не думать, как это выглядит со стороны. И когда она успела так измениться? Видимо, всему виной жестокий курс взросления в Бейкон-Хиллс. В любом случае, все это пустые рассуждения. Сейчас уже поздно что-то предпринимать, а раньше... Раньше Лидия не позволяла себе чувствовать. Нет уж, спасибо, ей хватило. И боли, и разочарований, и потерь. Лучше ни к кому не привязываться, тогда и больно не будет. Наверное. Лидия всё же открывает глаза и робко улыбается. Джордан спит, и его лицо спокойно и безмятежно. Так он выглядит едва ли не моложе ее самой. Бедный-бедный Пэрриш. Он так верит в ее спасение, он так хочет помочь. А Лидии очень хочется быть окутанной его заботой: не командовать, не властвовать. Быть младше, слабее и нежнее. Почему правильные желания и порывы приходят так поздно? Лидия тихонько высвобождается из одеяла и крадется в ванную. Меньше всего ей хочется разбудить Пэрриша. Еще меньше ей нужны свидетели того, что она собирается сделать. Босые ноги колет иголками от холода, но это очень бодрит. Лидия аккуратно закрывает за собой дверь и опирается на нее затылком, закрыв глаза. Воздух не хочет опускаться в легкие и комом застревает в горле. Сейчас все может полететь к чертям, если внутренняя банши так захочет. То, что та сильнее, Лидия поняла уже давно, но все же надеется, что получится собрать остатки самообладания. Скользя дрожащими ногами по полу, Лидия считает до трёх и опирается руками о раковину. Один глубокий вдох и она открывает глаза. Лидия слышит этот крик, который разбивает вдребезги стекла и реальность. Но ничего не происходит. Этот крик только в ее голове. Зачем сотрясать пространство давно известным фактом? Осознание, смирение и принятие. Кто бы мог подумать, что это все будет относится к ее собственной смерти. Вето на это слово было снято вместе с приходом утра. Глупо убегать от неизбежного. Лидия глядит на время и вспоминает, зачем пришла. Она опускается на пол и включает камеру на телефоне. Да, именно это она хочет сделать — записать прощание. Возможно, стоило провести эти дни рядом с друзьями и семьей, но врать она не смогла бы, а смотреть, как все ждут ее смерти и сходят с ума... Вспоминаются слова Стайлза: он говорил, что смерть происходит не с тобой, а с теми, кто рядом, с теми, кто стоит на твоих похоронах и не знает, как жить дальше. Он был чертовски прав! Что сказать людям, которым придется жить без нее? Лидия не знает ответа. Она хотела бы рассказать обо всем Эллисон, но та никогда уже ее не услышит. Не то, чтобы она не верит в загробную жизнь — живя в таком специфическом мире поверишь во что угодно — просто не надеется. Это тоже слишком больно. Сможет ли мама снова улыбаться? Закроет ли дыру в сердце Стайлза Малия — а в том, что эта дыра будет, Лидия уверена. Никакой самоуверенности, просто факт. Они все друг для друга почти семья, как бы причудливо не складывались их отношения. А как отреагирует Скотт? Ведь для него — истинного альфы — они все его стая. И пусть не все они оборотни, но он чувствует ответственность за каждого. Лидия внезапно понимает, что скучает даже по Питеру — психопату и чудовищу. Но он изменил ее жизнь. Хорошо это или плохо — бесконечный и безрезультатный спор, но его присутствие в этом адовом комиксе, которым стала их жизнь, создавало новые проблемы и загадки, а значит — новые цели. Цели в жизни, которой у Лидии осталось на пару вдохов. Стайлз был прав: ее смерть случится с ними всеми. И им с этим жить. Лидия очень надеется, что жить, ведь остаться в живых в их сумасшедшем городке становится все сложнее. Ей нечего им сказать. Ей нечем оправдаться. Это была глупая затея. Возможно, единственное, что ей стоит сделать — попросить Джордана передать, что ей очень жаль. И что она любит их. Только так, в настоящем времени. Она не хочет прощаться. Проститься, очень часто значит — забыть. Она их не забудет. Пусть и они не забывают. Лидия выключает телефон, поднимается и снова смотрит на себя в зеркало. Не кричит, не плачет, ни-че-го. И это пугает даже больше назойливых голосов. Смерть практически наступает ей на пятки. И, если бы не спящий в соседней комнате Пэрриш, она бы уже посмотрела ей в глаза. В последний раз. Лидия тихонько выходит из ванной и возвращается в кровать. Можно ещё немного представить, что она обычная 17-летняя вполне счастливая девушка. * * * Джордан просыпается резко — словно и вовсе не спал.Новый день врывается в его сознание потоком воспоминаний, которые отдают горечью и злостью. Злостью не весь мир за то, что происходит с Лидией, с тем мальчишкой в лесу, с ними всеми. Кто командует этим парадом, кто расставляет фигуры и вешает ярлыки? Почему все так? Бессмысленные вопросы и никаких ответов. Нет времени на жалость и раздумья. Нужно действовать. — Доброе утро. Тихий голос Лидии действует как разряд током. Вот та, о ком он должен думать и заботиться. Вон у нее даже выходит держаться, чтобы голос не дрожал. А ведь он ощущает ее страх и печаль. Видимо, это те самые преимущества быть перевертышем. Что ж, в этой ситуации он предпочел бы не обладать всеми этими способностями. — Доброе. Как ты? — В порядке. Кажется, " в порядке" от Лидии Мартин значит то же, что и ее вчерашнее "все хорошо". То есть, прямо противоположное. — Давно ты проснулась? Почему не разбудила? Лидия скрещивает руки на груди — защитный, отгораживающий прием — и наклоняет голову чуть влево: — Ты очень милый, когда спишь. Джордан отчётливо слышит в этой фразе: “Ты не раздражаешь меня своей заботой, когда спишь. Ты не суетишься, когда спишь. Ты не напоминаешь мне о моей смерти, когда спишь”. А ещё, несмотря на всю эту браваду, он слышит “Ты очень милый”. И это, надо признаться, окрыляет. — Нам нужно позавтракать и ехать. — Поедим по дороге. Я хочу убраться отсюда побыстрее. Как-то Лидия упоминала об одной ночи в мотеле, когда все оборотни чуть не покончили с собой. Видимо, она так и не смогла избавиться от этого нелепого страха. Но сейчас он готов исполнять любую её прихоть, поэтому, попросив пару минут на душ, Джордан уходит в ванную. Он пытается держать себя к руках, которые, кстати, немилосердно трясутся. Он пытается быть стойким — у него за плечами война, он может. Но чёрт подери, он не в силах скрыть свой страх. Страх увидеть её глаза стекленеющими. Страх не успеть спасти её. Страх потерять. Джордан Пэрриш слишком влюблён — пора признаться. А любовь может сделать смелым самого большого труса. И она же делает слабыми самых храбрых. * * * Всю дорогу они молчат — слушают случайную радиостанцию. Лидия задумчиво листает бестиарий и что-то помечает, Джордан слишком внимательно смотрит на дорогу. Открытие сегодняшнего утра тяготит его. На самом деле Лидии скоро будет восемнадцать — хотя разница в возрасте всё равно большая. Она школьница, а он представитель закона. Но всё это ерунда по сравнению с тем, что ей может уже не наступить восемнадцать никогда. Его чувства — настолько не вовремя, что кажутся кощунственными. Сказать ей правду — сорвать предохранитель с гранаты и ждать, пока тебя порубит на куски её отчуждённостью, жалостью и обреченностью. Не сказать — потерять, возможно, последний шанс и так же ждать, пока граната превратит тебя в фарш — только уже благодаря собственным мыслям и сожалениям. — Ты можешь оказаться кицунэ. Её голос — заинтересованный и спокойный — натягивает тетиву его терпения до предела. Держись, Джордан, сейчас она важнее. — Как Кира? — Не совсем. — Лидия смахивает мягкие пряди с лица и поворачивается к нему. — Кира — громовая кицунэ, она управляет электричеством. Как-то так. Я не знаток японской мифологии. — Джордан лишь удивлённо сводит брови. — Несмотря на мой уровень ай-кью, есть куча вещей, в которых я не знаток… Кажется, она собирается добавить “пока”, но это слово так и не срывается с её губ. — Есть ещё вариант, что ты Китайский лис… — Но ведь кицунэ — в переводе тоже “лиса”, разве нет? — Да, но у них есть разница. Китайский лис ударяет хвостом и там вспыхивает огонь. — Хвостом? Но у меня нет хвоста… Секунду в машине слышится только радио, а потом Лидия начинает смеяться. Сме-ять-ся! Кажется, он настолько нелеп, что смог рассмешить самую печальную в мире банши. — Ну, у Скотта с Дереком тоже нет хвостов, что не мешает им быть волками. — Лидия пожимает плечами, и Пэрриш чувствует себя младшим школьником, которому старшеклассница объясняет простейшие вещи. Разница в возрасте? Теперь она становится всё более условной. — Китайский лис часто приходит в образе молодого парня. А ещё он любит предсказывать будущее. Лидия выжидающе смотрит на него. — Что? Я… я не знаю, что будет дальше. Это больше по твоей части. Сказал — и тут же пожалел. Лидия мгновенно надевает маску безразличия и тихим голосом произносит: — Я предсказываю не будущее, а его отсутствие. — Прости. Какое-то время они снова молчат, и Джордану хочется зашить себе рот, чтобы больше никогда не произносить таких глупостей, чтобы не становится причиной её расстройств, чтобы не напоминать ей о боли. Он мучает самого себя, пока не слышит сдавленные смешки. Лидия прикрывает рот ладонью и её плечи вздрагивают. — Ты чего? — Представляю… тебя с хвостом… И она, наконец, начинает хохотать. Словно это зрелище, что рисует её фантазия, самое смешное. Словно это последний повод посмеяться. Словно если она перестанет, то непременно заплачет. Или сразу умрёт — как и предсказывала. Джордан не может сдерживаться и тоже смеётся. Со всеми этим “словно”, которые раздирают и его самого. Впервые он так чётко осознаёт, что они — на краю. На краю жизни, на краю безумия, на краю собственного терпения. А ещё, что если вдруг она умрёт — нет, конечно же, она выживет, он спасёт её, не думай, Джордан, она не может просто умереть! — то и его не станет. Странная поездка, наконец, находит свой итог — прямо перед ними тот самый дом. Ужас предвкушения липкими дорожками бежит по их спинам. Дорога к приговору оказывается внезапно слишком короткой. Они не готовы услышать правду, но времени уже нет. Джордан понимает это по леденящему спокойствию Лидии. Она не верит уже ни во что. Он верит за них двоих — иначе можно ложиться и умирать. Обоим. Они молча переглядываются и выходят из машины. * * * Лидия слышит стук собственного сердца так громко, что он заглушает звонок в дверь. Они стоят на крыльце обычного дома — и, если бы она не знала, она никогда бы не сказала, что тут живёт банши. Но одного взгляда на хозяйку дома хватает, чтобы понять — Пэрриш нашёл нужного человека. И нет, она не выглядит жуткой старухой со спутанными волосами, как описывает некоторых банши всё тот же пресловутый бестиарий. Но в её взгляде есть этот смертоносный коктейль: безумие, спокойствие и горечь. Это было и в глазах Мередит, когда они последний раз виделись в полицейском участке. И в её собственных глазах тоже. — Здравствуйте. — Кажется, Пэрриш включил помощника шерифа: приветливо-уважительный тон нервирует Лидию как никогда. — Мы к вам по делу… — Я знаю, зачем вы пришли. Твоя бабушка, Лидия, говорила мне, что однажды ты обратишься за помощью. Бабушка? Лидия словно проваливается в собственные воспоминания. Что ещё она не знает о той, что читала ей “Русалочку” по вечерам? И почему она оставила все эти шифровки и сведения для неё у разных людей? — Вы знали мою бабушку? — Таким, как мы, стоит держаться вместе, тебе не кажется? Проходите. Лидия чувствует, как Пэрриш сжимает её ладонь — мол, я рядом, не бойся. Она смотрит по сторонам, но не видит абсолютно ничего. Её разум просто отказывается воспринимать происходящее. — У тебя смелый парень… — Он не мой парень. — Я не её парень. Они звучат так синхронно, что женщина улыбается. Видимо, она понимает из этих двух фраз куда больше, чем они оба из стольких месяцев знакомства. Лидия всё же фокусируется и разглядывает её. Она едва ли старше её матери, но гораздо худее. Даже болезненно худее. Волосы то тут, то там смазаны сединой, словно они застали её как раз в процессе окраски волос. Глаза… Глаза такие тёмные, что в первый момент кажется, что они не карие, а чёрные — без зрачка, без переходов и вкраплений. И это наводит ужас, ведь глаза — как и волосы — должны были потерять цвет. — Я слышала тебя, Лидия. Я знаю, что ты умрёшь. — И это никак нельзя изменить… — Клэр. Называйте меня Клэр. Джордан не повторяет вопрос, а Лидия просто рассматривает на узор на ковре, словно это самая важная и интересная вещь в мире. Она не хочет знать ответ. Клэр, тем временем, походит к большому дубовому столу, достает из портсигара тонкую длинную сигарету и закуривает. — Он так заботлив, этот твой не-парень. — Снисходительная улыбка раздражает, царапает воспалённое сознание. — Была бы я моложе… — Прекратите! Если можете помочь — помогите, но не нужно издеваться! — Ну-ну, милый мальчик, потише. Это наша прерогатива — кричать. — Клэр снова усмехается,а Лидия не может заставить себя поднять взгляд. — Она сама знает ответ, правда, Лидия? Её начинает колотить, она сжимает руки в кулаки так, что ногти впиваются в кожу на ладонях. Слезы срываются с ресниц, обжигают кожу и погибают в ворсе ковра. Лидия слышит звон тишины, а в нём — ответы. — Лидия? — голос Пэрриша вкрадчив и обеспокоен. И больше всего на свете ей хочется утонуть в нём, позволить Джордану обнять себя и врасти в него навсегда. — Кто-то должен умереть… вместо меня. Она слышит шумный выдох Пэрриша и усмешку Клэр. И продолжает пялится на ковёр, хотя не видит ровным счётом ничего. — Ну, если говорить просто — то да. Но там есть особый ритуал. — Клэр подвигает к краю стола старую потрёпанную книжку. — Найдёшь здесь. Лидия почти касается обложки, но застывает в паре дюймов от книги. — Что это? — Думаешь, только у охотников есть кодексы и бестиарии? У нас тоже есть то, что передаётся от банши к банши. Эту книгу мне отдала твоя бабушка. Теперь она твоя. — Что за ритуал? — Кажется, только Джордан и помнит, зачем они сюда приехали. — Всего ничего: убить кого-то, пролив свою кровь. Лидии хочется стереть гадкую ухмылку с лица этой женщины, словно помаду. Голова взрывается от мыслей, криков и отчаяния. А ещё от боли, что читается на лице Пэрриша. Он понимает, что она не пойдёт на убийство. Спасения нет. — Я бы на твоём месте не сдавалась так просто… Особенно, когда рядом такой красавчик! Лидия хватает книгу со стола и выбегает из этого дома, слыша только смех банши. Предсмертный смех. Тот, что вещает: шанса нет. Она умрёт.