Это ещё не война

Её мать... Снейп допил уже остывающий чай и поднял глаза от стопки работ третьего курса. Защита от Тёмных Искусств, конечно, предмет практический. Но Снейп никогда не считал лишним досадить ученикам объёмным эссе, хотя для него самого это означало утомительные проверки, иногда на всю ночь. Он поднял глаза на стул, где сидела Маргарет. Он мог представить себе её так живо, как будто она никуда не уходила, и помнил каждое слово беседы. Многолетний опыт наблюдения за людьми позволял ему делать это, ничуть не напрягаясь. Что-то беспокоило его, и он прокрутил в уме разговор. Но нет — обычные метания подростка... Снейп перевёл взгляд на пергаменты третьего курса и левой рукой рассеянно потянулся за чайником. Оттуда упала только капля. Он снова поднял глаза: теперь на месте Маргарет он видел совсем другого человека. Со сложенными на коленях руками, в полосатом платье. Из-под косынки выбилась седеющая прядь. В то время у них часто не было денег заплатить за электричество. Свечи тоже старались экономить, и когда темнота заставляла её отложить рукоделие, она приходила, садилась и подолгу смотрела, как он работает. Для него свечи всегда находились. "Передохни, Северус, — говорила она, осторожно заглядывая в комнату. — Я заварила свежие травы". - - - Одно не давало покоя Северусу Снейпу: почему она не ушла? Талантливая, сильная, красивая женщина — да, пусть не всем вокруг, но Северусу она всегда казалась красивой. И рядом с ней — деспотичный, ограниченный, спивающийся тип. После её ранней смерти он опустился настолько, что от мужчины в нём не осталось даже названия: те, кто имел нужду как-то его называть, называли "скотиной". Но ещё прежде Тобиас Снейп успел внушить ненависть собственному сыну. Он бил жену. Бил, оскорблял, изводил, обвиняя во всех несчастьях, свалившихся на его долю. Доставалось и сыну — "ведьминому отродью". Тобиас утверждал, что жена его "сглазила". Когда он напивался, то был страшен, как чёрт. Женщина брала мальчика и пряталась у соседей, хотя могла одним словом впечатать его в стену. Или отравить — Северус помнил настолько уродливые скандалы, что и это не казалось слишком. А будь ему известно всё, он, наверное, отравил бы его сам. Да, Тобиас Снейп знавал и лучшие годы, был полон сил, недурён собой, работал на заводе и пил только по пятницам в компании друзей. Всё изменилось после того злосчастного взрыва, стоившего ему места. Руководство, не желая нести ответственность, провело такое расследование, чтобы сложить всю вину на самих рабочих. Напарник Тобиаса отделался мгновенной смертью. Самого его выходила жена, хотя прежнее здоровье уже не вернулось. Эйлин Принц была потомственной ведуньей. Три месяца она растирала какие-то порошки, варила какие-то травы, готовила дурно пахнущие мази, не щадя себя, хотя уже носила первенца — и сумела поставить Тобиаса на ноги. Но не на радость себе, а на горе она отвоевала мужа у смерти. Не найдя в маленьком городишке новой работы, Тобиас вскорости запил. Настояниями Эйлин семья перебралась в Лондон, но там стало только хуже. Тобиас даже не пытался устроиться, связался с какой-то шайкой, играл в карты, держал в доме краденое и пил. Эйлин завела "практику", изготовляя разные снадобья для украдкой приходивших в их дом людей или раскидывая для них Таро — это было унизительно, но приносило деньги. Когда родился маленький Северус, на Эйлин свалилась тяжёлая депрессия. Молока не хватало, ребёнок всё время орал. В один из дней Тобиас притащил в дом компанию своих дружков. Напившись, он стал по обыкновению ругать жену, за то что она "ведьма" и "сводит его в могилу". Потом вопреки обыкновению он начал требовать, чтобы Эйлин показала его приятелям "свои колдовские штучки". Алкоголь лишил его страха. Эйлин ответила, чтобы они выметались вон и не смели превращать её дом в кабак, а лучше бы их — видит Бог! — забрали в тюрьму, где им самое место. Тобиас швырнул в неё бутылкой и попал, а когда она упала, начал её избивать ногами. На крики прибежала соседка. Позвала своего мужа. Приятели Тобиаса разбежались. Кое-как усмирив взбесившегося пьяницу, соседка с мужем хотели позвать врача, но Эйлин отказалась наотрез и так посмотрела на обоих, что те почли за лучшее убраться. Эйлин заперлась в спальне и стала растирать синяки одной из своих мазей. Она смотрела на младенца в колыбели, и ей казалось, что злой рок уже распустил над ним когти. Он обречён влачить убогую жизнь среди грязи, порока и унижений. Лучше бы ему умереть теперь, невинным и не знающим иного горя, кроме тощей материнской груди. Лучше бы ему умереть теперь, тогда и сама она могла бы уйти в положенный час с облегчением. Эйлин Принц взяла ребёнка на руки и стала петь колыбельную песню. Это была песня, уходящая корнями в седую древность. Женщины Ирландии пели её в годину голода, чтобы убаюкать до смерти слабого младенца, лишний рот в семье. Эйлин пела удивительно нежным, томящим голосом, пела, отдавая все силы. Наутро заглянула сердобольная соседка. Комната Эйлин была заперта, никто не отзывался. Охваченная предчувствием, женщина побежала за подмогой. Взломали дверь. Эйлин лежала на полу в забытьи, держа у груди маленького Северуса — живого, только странно молчаливого, с широко распахнутыми глазами. Эйлин не смогла убить собственного ребёнка, заклятие подкосило её саму. Сделалась горячка, врач распорядился забрать её в больницу. Младенца взяла соседка. Тобиас Снейп был подавлен случившимся. Он просил прощения — нет, он умолял жену о прощении, клялся, что изменится, будет её любить и носить на руках, найдёт работу, бросит пить, прогонит подозрительных приятелей, мальчик пойдёт учиться... Это всё Лондон, проклятый Лондон его доконал! Эйлин хотела верить — и не верила. Но она осталась с мужем. Обещания вскоре забылись, всё стало по-прежнему. Разве что приятелей своих Тобиас больше не водил домой, предпочитая кабак на углу. Всю свою жизнь, горестную и недолгую, Эйлин посвятила тому, чтобы не дать мужу сгинуть окончательно и вывести в люди сына. "Тебе не будет равных, — говорила она. — Ты кровь моего сердца, ты слёзы моей души. Ты добьёшься всего, чего только пожелаешь". Она рассказывала ему о школе, в которой когда-то училась сама. Рассказывала ещё не умевшему ходить малышу о предназначении, которое ему суждено свершить на земле. Кто знает, может, и был в этих речах провидческий смысл. Но почему она не ушла? Зачем похоронила себя в жуткой дыре с чудовищем, пьющим её кровь с не меньшей страстью, чем дешёвый виски? Северус объяснял себе это старомодными нравами, нищетой, болезнью, точившей его мать. Он не мог додуматься до простой, вечной правды: жалость. Эйлин Принц, в замужестве Снейп, жалела своего мужа, в чём-то ещё более несчастного, чем она сама. В палитре чувств Северуса Снейпа жалость отсутствовала. По крайней мере сам он так считал.