Но я - бедняк, и у меня лишь грезы...

«Надеюсь, у тебя есть мечты, Престон»...

Он вновь вернулся в заброшенный собор, в который свет проникал только через разбитые много лет назад большие витражные окна. Каждый раз находясь здесь, просиживая по несколько часов на неудобной деревянной скамье и глядя в одну точку, Престон как будто пытался искупить свои грехи, стараясь найти ответы на важные для себя вопросы… Если бы он знал, что такое исповедь – то это бы была она… Джон чувствовал свою вину, каждый день, каждую минуту. Осознавал, что всего этого могло не быть: разрушений, жизни без чувств, уничтожения всего значимого для человечества. И самым ужасным было то, что он сам принимал в этом участие. Был в сердце разрушительной машины, Являлся одним из главных её механизмов… Да, позже Джон избавил Либрию от страданий, вернул жителям государства самую главную ценность человечества - чувства. Но это не искупает вины. Скольких людей Престон убил за время службы в Клерикате? Сколько предметов искусства было уничтожено по его собственному приказу? Сейчас это все казалось ему чем-то диким, нереальным… Но, тем не менее, это было правдой. Несмываемым пятном на его совести. Внезапный порыв ветра холодной пощечиной прошелся по лицу клерика. Престон вдруг ощутил, как к его щеке прикоснулось что-то материальное, легкое. Какой-то непонятный предмет. Мгновенно среагировав, клерик вскинул ладонь к лицу, ловя что-то хрупкое. Переведя взгляд на руку, Престон увидел, что в его пальцах зажат небольшой клочок бумаги. Поднеся обрывок поближе к глазам, Джон обнаружил на нем полустертую надпись, которая, судя по всему, когда-то была частью какого-то текста. Заинтересовавшись, Престон тихо прочел сохранившиеся на листочке строки… - «… Я простираю грезы под ноги тебе. Ступай легко»… От неожиданности у Джона сбилось дыхание, а сердце рухнуло куда-то вниз – к каменным плитам собора. Он вспомнил. Именно эти строки произнес Партридж в последней попытке пробудить чувства у тогда еще бездушного Престона. Именно так Эррол пытался достучаться до души своего напарника… Поддавшись непонятному порыву, Джон шепотом, размеренно, вторя звучащему в голове призрачному голосу бывшего учителя, произнес: - Но я - бедняк, и у меня лишь грёзы... Я простираю грёзы под ноги тебе. Ступай легко, мои ты топчешь грёзы... Каждое слово эхом отражалось от расписных стен, словно сбивая пыль времени, пробуждая в клерике воспоминания о том дне, когда все изменилось… Встреча в соборе… Обвинение в эмоциональном преступлении… Тихий голос Эррола… И выстрел… И только сейчас Джон понял окончательно: Партридж специально пожертвовал собой ради того, чтобы приблизить победу Сопротивления, подтолкнуть его - Престона - на отказ от Прозиума. Ведь в ту ночь Эррол даже не удивился, увидев на пороге собора Джона. Он явно знал, чем закончится эта встреча, но не сделал ничего, чтобы защититься, отсрочить свою смерть. Он знал, на что шел, и без опаски, но с лишь ему свойственной мягкостью пытался объяснить напарнику, что жизнь без чувств ничего не значит, пытался заставить младшего клерика стать человеком… И у него получилось, пусть и ценой тому была жизнь. Жизнь Эррола. Вот только Престон понял это слишком поздно, как и слишком поздно осознал смысл произнесенных Партриджем слов. Прощальных слов… «Великая цена… И я с радостью заплачу ее»... Уже уходя из пустого тёмного собора, Престон остановился в высоких дверях, тихо спросив в пустоту: - Ты ведь знал, Партридж? Знал…