Шелкопряды на сердце

      Что было важным в эпоху королевы Виктории? Честь, сила данного слова, вознесение искусства выше потребства. Но было еще что-то, крайне важное и бесценное.       Хрупкое запястье находится в ладони, на вид оно — аккуратное и осторожное. Подобно любви, Эмили — лишь ветхая девушка. И она жаждет поделиться столь же ветхим чувством с Виктором.       Невеста мечтает о взаимности, но натыкается на невидимые ее впалым в череп глазным яблокам преграды. Самая острая, как пика вонзающаяся в ее еще бьющееся сердце, — чувства любимого. Они сильные, крепкие, сотканы из теплой крови, что льется по венам брюнета. Не похожи на любовь Эмили. Не ветхие. И у Виктории они иные. А вечно-невеста-никогда-не-жена желает соединить их. Они же похожи, даже имена, и те созвучны! Невеста сыграла бы созвучие их имен на свадьбе заместо марша. Жених, который принадлежит не ей, наверняка бы оценил. Его пальцы с плотью и кожей прекрасно играют.       Только Виктор против. Он не поддерживает этих глупостей, что творятся в голове по-прежнему красивой невесты, которой не навредила сама смерть.       Виктору нравится, что несмотря на ветхость сердца, любит Эмили всей душой и не боится сгинуть в омуте чувств. Она добра, ее улыбка искренняя, а танцует она легко, будто порхает. Ее сизые волосы развеваются, и Виктору чудится, будто это и не локоны вовсе — скопление голубокрылых бабочек.       Эмили, заставшая восхождение правительницы, аки солнца в зените, знала, что оценимо людьми. Ее сердце, тогда еще не комок гусениц, прядущих сети белой вуали, трепыхало и билось в ритме чувств. Именно их люди старались запечатлеть в гладкой глине и вязкой краске, не сжигаемых стихах и мелодиях органа. Эмили глядит, как пальцы Виктора вжимают клавиши фортепиано до упора и невольно ей хочется провести костяшками по невзрачному обручу на пальце. Вспоминает, как он горячей рукой коснулся ее истлевшей плоти, она даже ощутила жар, а ведь кровь застыла с проклятием «никогда не жена». Но сейчас она нашла истинную любовь, быть может, и к жизни она вернется?       Виктор гладит Скрэбса по макушке. Вот уж кто точно не жив, как бы ни выворачивался и ни лаял. А касаться Эмили приятнее — невольно задеть шифон свадебного платья и ощутить невероятную худобу, убрать голубые, как зимнее небо, локоны за ухо и невольно улыбнуться, а еще вздрогнуть от касания ладошек, когда кладет их ему на руки и показывает набор нот. Куда приятнее, чем ощущать холод черепушки пса.       Эмили отчаянно хочется жить, и она вся дрожит от своих чувств, хоть они и очень трепетные и нежные — трудно доверять после предательства. Проклятая жаждет счастья и отчаянно хочет взаимности. Совсем не много. Но, видя, как Ван Дорт смотрит на грунт над головой, понимает: нет, не этого она так хочет. Только чтобы ему было лучше. И забывает про свои желания.       Виктор удивлен тем, что под землей жизнь краше и веселее. А открывает ему эту завесу веселья хрупкая, нежная, точно состоит из эфира, невеста. Платье ее волочится по земле, когда она ходит и увлеченно рассказывает о мире за двадцать лет до его рождения. А сворачивается повесть за год до его появления на свет. Эмили к концу рассказа становится совсем уж увлеченной, и улыбка это выдает. Ван Дорт тогда не может отвести взгляда. А потом сходит с ума от молчания. Гробового. Он лишь спрашивает, попадая в цель:       — Ты умерла в день свадьбы?       Она неоднозначно хмыкает, и аристократ не узнает горькой мысли, хуже яда. Нет, убита.       И после этого ей еще отчаяннее хочется ощутить прилив крови в магистрали вен, чтобы бездумно впиться в его губы поцелуем и горько шептать, что с ней стало.       Виктор возвратил ее к прежнему состоянию души. Вновь легкая и влюбленная, она знает, что ее собственное проклятье, обращенное к новой любви, спадает, и скоро земля ее отвергнет. Но она уже так долго ждет, что больше нет сил терпеть, а Ван Дорт продолжает смотреть вверх, ища в земле звезды.       И только мудрая Гуткнехт в силах поднять ее к свету звезд, дать коже опоясать обглоданные землей кости и насытить легкие кислородом.       Женщина, зовущаяся в «Коленной чашечке» то ведьмой, то шаманкой, то старейшиной, окружена множеством черных воронов, обратилась к Эмили по-простому, что и не верилось в ее прозвища.       — Зачем пожаловала, дитя? — невеста и не обратила внимания на скрипучесть голоса, напротив, он казался звонким и мелодичным. Был ли он таким при ее жизни?       — За мной тянутся два проклятия, но я так хочу жить, что верю, они могут сыграть в этом роль, — сердце ее так колотилось, что шелкопряды уползли прочь.       — Нет, милая, это невозможно, — протянула женщина, обрубая надежду с корнями. Эмили бы заплакала, не сиди у нее в глазницах червь. — Однако убитые насильственной смертью имеют одну лазейку…       Виктор выбивает песню фортепиано. Стонет под ним инструмент, зазывая Ван Дорта не отвлекаться. Пальцы жмут клавиши, и все мертвецы «Коленной чашечки» прикрывают пляски паба, слушая живого парня. Бывает, хочется грустить, смахивая с век — глазниц — слезы.       И Виктор совсем не слышит перестукивание туфель о грунт, не видит, как разорванный шлейф тянется по земле и того, что шелкопряды взмыли к небу и звездам синекрылыми бабочками.       Закрывая крышку фортепиано, Ван Дорт оборачивается и видит в дверях прекрасных насекомых. Жизнь паба возвращается на круги своя. Звучит заводной джаз, льются напитки и расхватывают мертвецы закуски. А Виктор не отрывает взгляда от голубоволосой красавицы с лицом, источающим жизнь, и тянет его в омуты синих глаз.       Оба проклятья разлетелись с шелкопрядами. Эмили, сидя на траве и смотря на звезды, ведает Виктору об императрице и былой жизни. Уже без пауз. И немое «убита» становится Виктору явным.       — Я рад, Эмили, что мой обет не стал пустым. Ранее я хотел остаться с тобой потому, что обязан держать слово. Теперь же я рад, — он опустил голову, боясь осуждения более не невесты. Но она коснулась теплыми пальцами его щеки и посмотрела глаза в глаза.       — Тогда я счастлива, — сердце ее трепетало, хоть оно и стало тверже, больше не было мертвым.       Чувства, что так ценили деятели искусства и королева Виктория, остались ветхими. Виктор готов укрыть эту женщину ото всех бед. Например, подарив ей фамилию, он осчастливил ее, а позвав на свадьбу Виктории, заставил ревновать. Поначалу. Жених увидел Эмили Ван Дорт и стал бледнее смерти, уж Эмили знает в этом толк. А после и отправился в руки жницы. Потом — уже не невеста была рада решению мужа. Барклис должен был ее увидеть, а она — его.       Пусть чувства Эмили ветхие, от этого они не перестают быть настоящими. Она ненавидит Барклиса и любит Виктора. Один убил, другой — вернул к жизни. В викторианскую эпоху ценили держание слова, поступки и чувства. Виктор Ван Дорт соответствовал идеалу и нашел любовь в девушке с бабочками на сердце.