Солнечный свет

Лео любит тишину и покой. Держится в стороне от остальных детей, предпочитая им уютный покой детдомовской библиотеки; привычную и безмолвную компанию книг — шумным играм; тишину, опускающуюся с отбоем на приют, — веселым крикам, доносящимся из-за окон. Золотые искры, заливающие весь мир вокруг, видимые только ему, он предпочитает игнорировать, скрываясь за длинными волосами, падающими на глаза. Ему куда легче прятаться в залежах старинных книг, избегая солнечного света. Когда его спрашивают, почему, Лео пожимает плечами и отвечает, что глаза болят от яркого света. Частично правда, между прочим. А потому его больше не пытаются подстричь — чем бы дитя ни тешилось. Он знает о том, что происходит в доме Фианны, знает, какой ценой покупается спокойствие для каждого нового обитателя приюта. Знает — и потому предпочитает держаться в стороне, не в силах спокойно смотреть на то, как дети, скованные контрактом с откровенно ужасающей Цепью, резвятся снаружи, не подозревая, что с ними что-то не так. Лучше всего — в тишине и покое. Когда в библиотеку врывается с энергичностью весеннего ветра Элиот Найтрей, разгоняя своим присутствием устоявшуюся здесь атмосферу безопасности и комфорта, Лео испытывает раздражение и невольно гуще начесывает челку на глаза. Ему кажется, что здесь слишком ярко стало, слишком жарко, и чертов золотой свет проникает всюду, лезет в глаза. Элиот Найтрей — шумный, громкий и бескомпромиссный, на язвительность Лео ведется не так, как все остальные, не шарахается назад, хотя слова его явно задевают. Наоборот — нарывается, подбирается все ближе, вынуждая Лео испытывать откровенное недоумение. Нагло называет его своим слугой, не получив согласия и игнорируя возмущения. Лезет снова и снова, не замечая зон личного комфорта, не замечая, что у Лео от этого слепящего света режет глаза. Элиот тащит его прочь отсюда, из библиотеки с ее затхлым запахом, и Лео неохотно идет за ним следом. Тишине и покою конец; не понимая, почему согласился, Лео покидает дом Фианны и становится одним из обитателей поместья Найтреев, где ему не рад никто. Точнее, почти никто. Перемены происходят постепенно. Внешне все так же, как и прежде; Лео дразнит Элиота, Элиот бесится и пытается оказать достойное сопротивление, но выходит не очень. Лео все так же замкнут и привязан к книгам (спасибо Латвиджской академии и ее прекраснейшей библиотеке!), а Элиот — такой же неугомонный и шумный. Они делят одну комнату в академии. Постепенно изучают привычки друг друга, помогают друг другу по учебе, наедине отходя от привычных дразнилок. Затхлый запах приютской библиотеки выветривается из памяти, и на его смену приходит запах новых книг, свежей формы, цветов, язык которых они с Элиотом изучают. Аромат весеннего ветра и теплого солнца, преследующий Лео повсюду, куда бы он с Элиотом ни пошел. Свет все еще режет глаза, стоит снять подаренные Элиотом очки, а прошлое кажется бесконечно далеким. Они едут в дом Фианны. Лео не хочется возвращаться туда, теперь его почти страшит воспоминание о библиотеке в приюте, дети которого подчинены одной из самых странных Цепей, имеющей к нему, Лео, прямое отношение. Но отказаться он не может. Слуга должен сопровождать своего господина — и потому Лео следует за Элиотом, про себя упрямо твердя, что ничего не случится. Но — случается. После визита в то проклятое ущелье Лео не покидает мысль о том, что воспоминания настигнут рано или поздно Элиота, нахлынут и смоют. Когда он смотрит на Элиота, он не может избавиться от чувства, что тень Шалтая, нависшая над ним, загораживает свет — и оттого Лео тихо сходит с ума, бесится, надеясь, что хоть кто-нибудь ему поможет. А вокруг умирают братья Элиота — один за другим. Элиоту снятся кошмары — и Лео все реже удается убедить себя, что все будет хорошо. Темная тень с высунутым языком все сильнее заслоняет собой солнце. Лео прекрасно помнит бал у Ислы Юры. Алый цвет заката, огня и крови, безумные глаза детей. Мертвая Ванесса, события, больше напоминающие ночной кошмар, нежели реальность. С самого начала преследующее его чувство неизбежности, неотвратимости, которому невозможно сопротивляться, нарастающая паника, сначала — необъяснимая, затем заменяющаяся на откровенный ужас. — Я не контрактор! — утверждает Элиот, и у Лео сжимается сердце. Мрачное осознание того, что будет дальше. И, когда, после всего, что случилось, Лео видит на белоснежном мраморном полу алые пятна крови, когда понимает, что Элиота больше нет, он наклоняется и сжимает черный меч, осознавая только одно. Даже там, в библиотеке, даже перед тем, как попасть в приют, ему не было так холодно и не было груза вины, раздавливающего его сердце. За окном — рассвет. Но солнце закатилось. Проще всего — отступить. Освальд бесцеремонно занимает его тело, поглощенный своей ненавистью к Джеку Безариусу. Лео и не спорит — лучше всего там, в тишине, в собственных мыслях, в попытках абстрагироваться. Он только иногда возвращает себе контроль над телом — и тогда рука на черном мече, принадлежавшем раньше Элиоту, сжимается особенно сильно. Да, вернуть все — не такая плохая идея. Винсент, Освальд — они оба правы. Необходимо стереть тот мир, в котором они живут. В другом, в дивном новом мире, который обещает им власть над Бездной, все будет хорошо: Элиот останется жив, не будет никакого Сабрие, и никто больше не пострадает. Темноты и холода больше не будет. Будет солнце. И даже лучше, что без него. В конце концов, Лео всегда любил тишину и покой.