. . .
- Ох. Он слышит шум банок снаружи, и он знает, что должен пойти и проверить, но он не двигается с места, ничего не говорит в этот момент, он слишком важен, чтобы его прерывать. Ему нужно, чтобы она знала, что значит для него, и с утра, когда он идет проверять периметр похоронного дома, он даже не смотрит на кровавые останки долбанной собаки еще раз.. . .
Он слышит шум банок снаружи, и он встает, хватая арбалет, и идет к двери, говоря ей сидеть на месте. Он видит их через окно, и он тихо спешит к ней. Он говорит ей собрать ее барахло, и она не задает вопросов, и меньше, чем через минуту они вылезают из окна и бегут в лес, и все, о чем он может думать, то, как он благодарен, что она с ним.. . .
Он был идиотом. Он открыл эту проклятую дверь, даже не раздумывая. А теперь он был окружен, и он кричит ей, говоря собрать ее барахло и открыть окно. Она кричит в ответ, говоря, что не оставит его, и хоть ему и больно это говорить, он говорит ей идти, идти к дороге, что он встретит ее там, и, когда он убивает последнего ходячего, то спешит к дороге, и она стоит там, светлые волосы растрепаны, голубые глаза наполнены беспокойством, и, не раздумывая, он притягивает ее к себе, он не боится подпустить кого-то слишком близко.. . .
Он кричит ей идти к дороге, и он прибегает туда как раз вовремя. Он видит мужчину, хватающего ее, пытающегося засунуть ее в машину, и он приходит в бешенство. Первому мужчине, которого он видит, он стреляет в грудь, не глядя на него еще раз, когда подходит к другому. Этот мужик облапал ее всю, и он уже может видеть кровь, капающую с ее лица, и он в ярости. Он не перестает бить этого мужика, пока она ему не говорит этого сделать, говорит ему, что все хорошо, и что она здесь, что они в безопасности, что эти мужчины больше не смогут навредить ей. Они забираются в машину, оставляя этих ублюдков у дороги, и, когда они едут, ее рука дотрагивается до его, и в этот момент он знает, что никогда не отпустит ее.. . .
Он видит, как машина срывается с места, и его ноги движутся прежде, чем мозг успевает среагировать. Он бежит так быстро, как может, и он знает, что уже не так молод, как раньше, и его легкие горят огнем, и его грудь ломит от боли, и его ноги вот-вот подогнутся, но он не останавливается. Он не может остановиться, потому что он все еще видит ту машину и знает, что может ее нагнать. И ему удается. И он спасает ее.. . .
На самом деле он никогда не делал ничего из этого. Он был глуп, опрометчив, беззаботен. Он открыл ту дверь, и ходячие прорвались внутрь, и он сказал ей убираться оттуда к чертям, даже не подумав, что на дороге будет опасно. Он прибегает туда и видит ее сумку, и он видит ту машину, срывающуюся с места, и он бежит, но он недостаточно быстр. Он не спас ее. Он думал, что он возместит все это в следующий раз, когда увидит ее. Он был так близок к ней, он чувствовал ее под своей рукой в том тесном коридоре больницы. Он тогда даже не соображал здраво. Он был так поглощен тем, что снова увидел ее, осознанием того, что он, наконец, спас ее, что он снова позволил себе расслабиться. Глупо. Опрометчиво. Беззаботно.. . .
- Подожди! Он видит, как она начинает идти вперед, но он хватает ее за руку, притягивая ближе. Он не доверяет этим людям, и ему нужно вывести ее отсюда. Она смотрит на него, умоляя взглядом отпустить ее, но он лишь качает головой. Позже, когда они вместе выходят из больницы, он все еще крепко держит ее за руку, он знает, что больше никогда не отпустит ее.. . .
Он видит движение ее руки, и он просто знает, что она собирается сделать что-то глупое. Он не может ее винить, он не может представить ужасы, через которые она здесь прошла, но он чует нутром, что если она это сделает, все закончится плохо. Поэтому он выбегает вперед, хватая ее за руку как раз тогда, когда она втыкает эти ножницы в женщину, и он притягивает ее к себе как раз тогда, когда выстрел отдается эхом вокруг них. Она падает на него, и на мгновение он паникует, думая, что он опоздал, но тогда она двигается, и он может почувствовать, как ее сердце бьется под его рукой, которой он ее обнимает, и он, внезапно, снова может дышать.. . .
Он может сказать, как сильно она изменилась, лишь взглянув на нее. Он видит в ней себя, и поэтому он вытаскивает из-за пояса пистолет, когда она делает шаг вперед, потому что он догадывается о том, что она собирается сделать, и его глаза внимательно следят за происходящим перед ним, и он не слышит, что она говорит женщине, но он видит, как ее рука поднимается, держа ножницы. Он видит, что женщина хватается за пистолет, и он знает, что она хочет это сделать, она заслуживает быть той, кто заберет жизнь у этой женщины, но все, что он может видеть, - пистолет, и он слишком близок к его девочке, поэтому, даже не думая, он прицеливается и стреляет как раз тогда, когда ножницы входят в плоть, и она отшатывается назад с широко распахнутыми глазами, когда мертвая женщина падает перед ней, и он притягивает ее к себе, и, когда она обнимает его, он просто знает, что он планирует не выпускают ее из вида до конца жизни.. . .
Но он никогда не делал ничего и из этого. Он беспомощно смотрел, как пуля прошла через ее голову, и он клянется, что часть него умерла в том коридоре вместе с ней. Он снова потерял ее. Он снова не спас ее. Месяцы летят, и каждый день, каждую ночь, каждое мгновение он думает о различных вариантах того, каким образом он мог бы спасти ее. Он мучает себя, и он знает, что группа беспокоится о нем, но они не понимают. Ему нужно делать это, представлять, что хоть один раз он смог спасти ее. Они жили в безопасной зоне почти два месяца, и он находится на сторожевом посту, когда замечает знакомые светлые волосы, и на какой-то момент, он думает, что спит, что он, наконец, сошел с ума, потому что это не было возможным. Но он спрыгивает со стены и бежит к ней, потому что, внезапно, он просто знает. Он знает, что она настоящая, и что она выжила, что она и говорила ему до этого. Она не была очередной мертвой девчонкой. Он обнимает ее, и она плачет, спрятав лицо в его груди, и он уверен, что его слезы пропитывают ее волосы, но это неважно, когда он чувствует, как она обнимает его, цепляясь так крепко, что ему трудно дышать, но ему все равно. Когда они, наконец, отстраняются друг от друга, и он смотрит ей в глаза, в эти голубые океаны, в которых плавают слезы, он может поклясться, что он никогда не видел ничего более прекрасного, но он видит в этих глазах нечто другое, и, когда он понимает, что это, он не может сдержать улыбки. Она никогда не нуждалась в его спасении, нет, она могла спасти себя сама, но он, как же он нуждался в ней, как мир нуждается в солнце. Она была его светом, и он никогда не говорил ей ничего подобного, но он знает, что она знает. В этот день она спасла его.