Птица в силках

Уилсон ненавидел зиму. Ненавидел мороз и пургу, в завывании которой слышались шепот и стоны этого странного мира. Наверное, эта ненависть осталось в нем с тех самых пор, когда греться приходилось у костра, а над головой не было крыши. В таких условиях он прожил несколько дневников. Дневники, Уилсон вел их как раз с того момента, как попал в этот абсолютно сумасшедший мир и смог добыть пергамент. Дневники помогали не поддаться безумию, научили не бояться и жить со своими страхами бок о бок. Со всеми, кроме одного. Хотя скорее то был даже не страх, а непонимание. А непонимание Уилсон не любил и не мог себе его позволить, как ученый. Он почти научился понимать этот мир. Высчитал причинно-следственные связи, особенности поведения обитателей, составил звездную карту неба и многое, многое другое. Но «почти» — это не «до конца». И правда, порой он натыкался на стену немых и безответных, но глобальных вопросов: где он и как отсюда выбраться? Два главных вопроса, в клетке которых он бился словно птица в силках. Без ответа. Без возможности. Отведя взгляд от камина, мужчина посмотрел на полку, на которой хранились пухлые и изрядно потрепанные книжеции. Когда-то, возможно очень давно, ученый высчитал, что одного дневника ему хватало на полгода. Теперь таких дневников на полках стояло больше сотни. Очередная загадка. Тайна одного из непостижимых миров. Поднявшись на ноги, ученый подошел к камину и взглянул в маленькое зеркальце на полке. Несмотря на прошедшие полвека, он остался все тем же юношей, что попал сюда по собственной глупости и доверчивости. Уилсон задумчиво провел пальцами по своей скуле. Все такая же мягкая кожа, такие же утонченные черты лица. Вот только глаза слишком старые для юноши. Пребывая в своих мыслях, мужчина и не заметил, как Честер, маленький незаменимый сундучок с характером преданного щенка, проснулся и подобрался к хозяину, теперь ласкаясь к нему. Чуть вздрогнув, мужчина вздохнул и, присев на корточки, приласкал любимца. Наверное, даже привыкнув, он никогда не перестанет вздрагивать. Честер облизал ему руки, а затем кинулся к двери, приветственно прыгая возле нее. Уилсон вздохнул и направился на кухню, чтобы поставить чайник и заварить ароматный травяной чай. — Ты что-то зачастил в последнее время, — бросил он визитеру, остановившемуся на пороге кухни и привалившемуся к косяку. — Я подумал, что тебе тут скучно без меня, да и надо же кому-нибудь оценить твое очередное новое изобретение, друг мой, — спокойно отозвался Максвелл, подходя ближе и кладя на стол новую книгу для домашней библиотеки Уилсона. Значит, вновь выбирался в реальный мир. — Мы не друзья, Максвелл. Думаю, не стоит напоминать, по чьей вине я оказался здесь в полном одиночестве, — отчеканил Уилсон, метнув колкий взгляд в сторону визитера, тем не менее, разливая напиток по чашечкам и ставя на стол корзинку с еще горячими пирожками. — Нет, Уилсон, ты оказался здесь не из-за меня, но из-за собственного тщеславия, — усмехнулся бывший фокусник, присаживаясь за стол и вальяжно закидывая ногу на ногу. — Тщеславие, вообще любимый грех многих миров, ведь именно тщеславие позволяет заманивать в свои силки таких птичек, как ты или я.