Резервация

Твоё тело – твой самый страшный противник. Оно удерживает душу от полёта, накладывает на неё оковы и ограничения. А самое главное – зачастую возможности твоего духа превосходят возможности твоего тела. У нас в купе тихо. Нет оживлённых бесед, мы не играем в карты или в слова, как развлекаются жители соседних купе. Ака куда-то ушла ещё утром. Надия принесла нам фруктов на ужин и уселась за альбом. А Лиля весь день просидела в наушниках, рисуя что-то в тетрадке. Иногда она выдирала лист, комкала его, и отбрасывала прочь с яростным выдохом. Я же спала. Никогда не могла спать днём. Кажется, новые навыки уже начинают появляться. К тому же, сегодня в мои планы не входило кушать снотворное и спать ночью. -Надь, а можно отсюда сбежать? – вторгается в мои мысли голос Лили. Я размахиваюсь и закрываю ладонью лицо, выражая крайнее негодование. Надия смотрит на меня с соседней полки и спускается вниз. -Разве что с поезда спрыгнуть, - недовольно бурчу я, и Надия одаривает меня укоряющим взглядом. -Думаю, можно. Есть много способов. Давай придумаем что-нибудь? – улыбается Надия, подсаживаясь к Лиле. Девочка откладывает свой альбом и наушники. -Давай выберемся через крышу! Я в фильмах видела, что это возможно… Они придумывают план действий. Меня это просто выводит из себя. Лиля действительно в это верит, а Надия подыгрывает. Как говориться, чем бы дитё не тешилось, лишь бы оно не плакало. От этой их игры мне становится противно, и я спускаюсь вниз. -Это не-воз-мож-но, - громко произношу я, - У вас всё равно ничего не выйдет. Я выхожу из купе. Что будет дальше мне и так понятно. Лиля зайдётся слезами, а Надия попробует её успокоить, вспоминая меня нехорошим словом. Плевать. В нашей ситуации оптимизм только мешает. Нужно быть реалистами – выхода у нас нет. Вот почему меня взбесила их игра. Я не хочу быть здесь. Играя, они только в очередной раз показали мне, что все планы побега – всего лишь игра, не больше. Что это всё невозможно. Говорят, надежда умирает последней. Так вот. Она только что умерла. Постепенно остываю. Окончательно мой гнев остужает холодный пот, прошибающий меня в тот момент, когда я осознаю, где оказалась. Говорят, преступник всегда возвращается на место преступления. Так вот – похоже, что они правы. Со мной это только что произошло. Я стою посредине пятого вагона (табличка на окне сообщает мне об этом) и таращусь в сторону двери, за которой вчера пряталась. Оглядываюсь. На моё счастье, в коридоре никого, кроме меня, нет. Нужно срочно уходить. Куда? Решение приходит тут же. Туда же, куда и вчера. Оказавшись в переходе между вагонами, я хватаюсь за ручку двери. Платформа подо мной ходит, вокруг проносятся зелёные и коричневые пятна. Костяшки на пальцах белеют – так сильно я сжимаю ручку. Сейчас мне вдруг стало страшно упасть. Хотя вчера риск был многим больше. Я чувствую себя опустошённой. Мелькающие краски, деревья, пробегающие мимо – всё это неважно, всё это отступает на второй план. Я чувствую, как ветер раздувает мои волосы – и это всё, что остаётся от внешнего мира. Можно даже не закрывать глаза. Многое возможно. Прямо сейчас прыгнуть – и обрести свободу. Это возможно. Но вряд ли возможно выжить после этого прыжка. Я не особо сильна физически. Я сломаю себе что-нибудь, а мы находимся чёрт знает где. Я не дойду. И если умру не от травм и кровопотери, то от жажды или голода – точно. Значит, прыгать не вариант. Ухватываюсь за последнюю мысль и прокручиваю выстроенную цепочку от «всё получится» до «ничего не выйдет» в голове. Мне становится противно. Никогда не считала себя трусихой. Неужели сейчас – когда смелость мне действительно нужна – открывается незавидная правда? Нет. Этого просто быть не может. Самоубийство – трусость и слабость. Прыжок с поезда для меня почти равносилен самоубийству. Остаться здесь – храбро. Пусть это звучит, как самообман, пусть я и правда себя утешаю оправданиями, так оно и есть. Прыгнуть – смело, остаться – храбро. Смелость более порывиста, храбрость же постоянна. Да, я не герой и уж конечно не супергерой. Но я стойкая и сильная – или, по крайней мере, теперь просто обязана быть такой. Надежда заполняет пустоту внутри меня в долю секунды, но мне кажется, что проходит целая вечность. И снова у меня есть крылья и силы, необходимые для полёта. Я тихо шепчу слова клятвы. С этого момента я обязана быть сильной и идти против обстоятельств. Ветер воет, деревья гнутся, но не ломаются. И я должна быть такой же прочной и гибкой, как эти деревья. Моё тело далеко от совершенства – и потому я не могу прыгнуть с поезда, как любят делать герои вестернов. Но моя душа достаточно сильна, чтобы выдержать всё и – что главное – не отказаться от своих принципов. Вот что делает меня мной. Мои убеждения, мысли, каноны. Я должна верить в это. Я должна сохранить себя. Это значит, что я не могу ни в коем случае перестать писать. Открываю дверь, возвращаясь в свой вагон. Следующее воспоминание – я уже в купе, на своей полке. Возвращаюсь в реальность. Чтобы это сделать, приходится несколько раз сильно встряхнуть головой и легко ударить себя по щеке. Странно, у меня вроде никогда не было подобных проблем. Легко отстранялась – легко возвращалась. Может, на меня так влияет дневной сон? Усмехаюсь собственным мыслям. Если я всё ещё могу шутить, значит, не всё потеряно. Извлекаю из сумки один из карманных блокнотов, подаренных мамой. Тот, что с ручкой под пружиной. Спускаюсь вниз, про себя отмечая, что я в купе одна. Их отсутствие странно, но я не собираюсь выдвигаться на поиски попутчиц. Наверное, пошли на ужин. Или ещё куда. Не важно. Всё равно вернутся. Сажусь на полку Аки, складывая ноги по-турецки. Понимаю, что эта поза – не самая удачная. Приходится вернуться наверх, лечь на живот и положить подушку так, чтобы она оказалась под ключицами. Теперь писать удобнее. Да, я знаю, что это будет. Это будет небольшой, совсем небольшой очерк. О падениях и подъемах. О пещерах и подземных гротах. О вере и надежде. Слова льются из меня бурным потоком – только записывать успевай. Между делом припоминаю – такое состояние называется вдохновением. Я слышу удары воды о стенки пещеры, слышу крики и шум крыльев летучих мышей, цепляющихся за потолок. Я чувствую холод воды в подземном озере, но не отскакиваю, как герой очерка, а прислушиваюсь к своим ощущениям. Я даже погружаюсь в пещерное озеро по пояс, гребу руками. Холод сковывает, ногу сводит, и приходится выбраться на берег. Мой герой в безвыходном положении: его верёвка оборвалась, а товарищи пошли в другую развилку. Мой герой обречён на гибель, он осознаёт это целиком и полностью. Все его мысли – о прошлом. О его победах и поражениях, взлётах и падениях. Вода слишком холодная, шанс, что озеро ведёт на поверхность, ничтожно мал. Это конец. Он думает так потому, что не замечает выступов и выбоин, по которым можно забраться. Я вижу, а он – нет. Я шарю руками по стенам, нащупываю лестницу, способную спасти меня. Он – нет. Мы оба ценим время, но он считает, что его время кончилось, а я считаю, что если сейчас мы живы – значит, имеем право на будущее время. Мы имеем право быть. Имеем право продолжать дышать и бороться. Я забираюсь по отвесной стене, спелеолог сидит на камне и страдает душевно. Хотелось бы присоединится к нему – но только тогда, когда мы отсюда выберемся. И я выбираюсь. А он сидит внизу и вспоминает свою жизнь. Обо мне не написано не слова. Он один в пещере. В конце концов он тоже замечает лестницу, ведущую к жизни. Пытается залезть – и, находясь в лучшей физической форме, чем я, он делает это успешнее и быстрее. Но он не обладает достаточной внимательностью, а к тому же – паникует. И потому срывается четыре раза прежде, чем достигает прохода в стене пещеры. Я аплодирую ему, но он меня не слышит. Он берёт своё снаряжение и идёт на поиски товарищей. Теперь – никаких одиночных вылазок. Я заканчиваю очерк этой фразой и считаю страницы. Двадцать три штуки. Что ж, блокнот маленький. Значит – не так уж и много. Это не важно. Этого достаточно, вполне достаточно. Наверное, прошло минут двадцать с тех пор, как я начала писать. Я прячу блокнот назад в сумку и покидаю купе. Надо же мне посмотреть поезд. Вагон-ресторан, должно быть, очень интересен. Наконец я нахожу его. Хотя слово «наконец» не совсем подходит – долго идти не приходится, я уверенно перемещаюсь между вагонами и догадываюсь, в каком направлении идти. Вагон и правда потрясает своей роскошью. Впрочем, я уже считаю это за правило: в поезде самое роскошное место – всегда вагон ресторан. Я замечаю своих попутчиц. Они сидят за разными столами. Вдвоём – Надия с Лилей. И в большой компании – Ака. Я не подсаживаюсь к ним. Я прошу кофе и пью его, сидя на барном стуле. С радостью съедаю предложенный салат. Есть у меня ещё одна странность – кофе никак не влияет на мой сон. Впрочем, здесь я абсолютно точно знаю, что я такая не одна – моя лучшая подруга тоже имела такую особенность, и любила пить кофе на ночь. -Вернитесь, пожалуйста, в свои купе, - доносится женский голос откуда-то сзади. Я оборачиваюсь и вижу женщину в медицинском халате. С блоками снотворного, торчащими из карманов. Она идёт вместе со всеми нами, но оставляет нас, закрыв дверь шестого вагона. Видимо, там заканчивается вверенная ей зона. Мы всё равно идём дальше – молча и организованно, в абсолютной тишине. Образцовое поведение при пожаре. Ноль паники, ноль суеты. Только вот мы не горим. В четвёртом вагоне нас уже ждут. Медсестра – та же, что и вчера – ругает нас за опоздание. Надолго её не хватает, и она проталкивает нас внутрь купе и закрывает за собой дверь. -Все уже спят, а вы…- дальше я не слушаю, но, кажется, она повторяет всё то же самое, что было сказано в коридоре. Она даёт нам по таблетке, сама разливает воду в пластиковые стаканы. И почему-то не уходит. -Ну, пейте, - говорит она, внимательно разглядывая нас. Лиля тут же выпивает свою таблетку, и сразу ложится на полку. Остальные, включая меня, медлят. Это всё не просто так, и дураку ясно. Но что именно скрывается за этой настойчивостью? Что послужило причиной? Неужели, моя ночная вылазка? Или они не хотят, чтобы мы видели, куда едем? Все варианты, эти и другие, пришедшие мне в голову за пару секунд, имеют место быть. А что из этого действительно есть? -Чего вы ждёте? – спрашивает медсестра. -Просто это неожиданно. Обычно вы не следили, пьём мы их или нет… - говорит Надия и спотыкается об колкий взгляд женщины. -Завтра долгий день. Вы все должны быть бодрыми, - ровно отвечает она, и только искры в глазах выдают её ложь. Однако я восхищена. Ни голос, ни мышцы её не дрогнули. Мы переглядываемся, и смотрим на мирно спящую Лилю. Со стороны это выглядит, будто мы одновременно закидываем таблетки в рот. Но на самом деле я делаю это последней. Я прижимаю таблетку языком к правой щеке и быстро выпиваю воду. Чувствую, что таблетка уже начала растворяться, но ничего не могу с этим поделать. Быстро влезаю на свою полку, ложусь на подушку лицом вниз и выплёвываю таблетку. Медсестра всё ещё здесь, смотрит, как мы засыпаем. Надия засыпает прямо на одеяле, едва успев влезть на полку. Что там с происходит Акой, я видеть не могу. Но, видимо, та тоже засыпает, ибо спустя минуту медсестра уходит. Я тут же сажусь. Меня ведёт в сторону, перед глазами всё плывёт. Я шевелю пальцами на руках и ногах – мелкая моторика должна привести в тонус нервную систему. Я дышу отрывисто, втягиваю воздух через рот и выдыхаю через нос. Не помогает. Глаза слипаются, голова тяжелеет. Мне становится сложно контролировать тело, и вместо того, чтобы слезть, я быстро и стремительно сваливаюсь с полки. Ударяюсь, на моё счастье, лишь об пол. Удар слышу, но приглушённо. Надеюсь, никто не слышал. Думать становится всё сложнее и сложнее. Я даже не уверена, что ощутила боль от удара. Поднимаюсь, опираясь спиной о стенку. Ноги подводят меня, и я падаю назад. Теперь звука нет и вовсе, и я не могу понять – действительно ли я беззвучно упала, или просто уже не слышу. Придётся идти на крайние меры. Впиваюсь ногтями себе в предплечье и – о ужас! – действительно не чувствую боли. Нет боли – нет так необходимого мне адреналина. Чувство страха вызвать тоже не выходит. Меня клонит в сон. Я борюсь со снотворным, тратя на это последние силы. Когда и они заканчиваются, я подбираю под себя колени и с трудом усаживаюсь в максимально неудобную позу. Засыпаю, слушая собственные ругательства (правда, только в мыслях – я не смею произнести ни звука) – всё, на что у меня хватает сил. Забвение выпускает меня спустя три с половиной часа. Я сплю беспокойно – не зияющей пустотой медикаментозного сна, а вполне обычным и относительно здоровым сном. Просыпаюсь как раз оттого, что у меня затекли ноги – не зря я устроилась именно так. Первое, что делаю, очнувшись – проверяю восприимчивость своего тела. Гну пальцы, встаю, провожу ногтями по рукам и ногам. Всё отлично ощущается. Что-то свинцовое стремительно вытекает из моей головы, чему я несказанно рада. Я подхожу к столу и узнаю время, посмотрев на экран одного из телефонов. С отбоя прошло три с половиной часа. За окном – глубокая ночь. Я переворачиваю спящую Акеми со спины на бок так, чтобы лицо оказалось у стены. Теперь я могу сесть. За окном мелькают деревья. Спустя несколько минут я понимаю, что не хочу покидать купе этой ночью. У нас нет света, зато у Нади была портативная настольная лампа, работающая от розетки (которая очень кстати имелась здесь). Осматриваюсь в её поисках. Нахожу лампу по шнуру, выходящему из розетки. Валяется моё спасение под столом. Выуживаю оттуда устройства не без труда: провод цепляется за что-то, чего я не могу увидеть в темноте. Воображение разыгралось, но я не даю себе испугаться, водружаю лампу на стол и включаю её. Всё вокруг заливает светом. Лампа оказывается неожиданно яркой, и я встаю, чтобы проверить, насколько плотно закрыта дверь: такой свет можно запросто увидеться наружи через щель. Убедившись, что дверь плотно закрыта, возвращаюсь на место. В голову приходит идея. Немного повозившись с вещами в сумке, я извлекаю тетрадь и ручку. Я и прежде вела дневники, но сейчас дневник будет значить намного больше. Это – не повседневная жизнь, не стандартная обыденная ситуация. Я нахожусь в экстремальных условиях. И я жутко одинока. «Всё очень плохо» - первое, что я записываю в тетрадь. Хочется зачеркнуть – эта фраза почему-то кажется мне какой-то неуместной и наигранной. Но это то, что я подумала, а значит – всё верно, это должно быть здесь. Я уже давно поняла, что когда пишешь в личный дневник, не стоит фильтровать мысли – стоит писать всё, о чём думаешь. Так получится лучше. Не приукрашивая ни ситуаций, ни себя. Первая запись выходит огромной. У меня болит рука, время вылетает в окно. Я не замечаю ничего вокруг, я вся – на бумаге. И нет ничего вокруг, и, наверное, никогда не было… Поезд резко тормозит, и меня бросает на стол. Я хриплю, поднимая улетевшую тетрадь и другие вещи, скатившиеся со стола. Выключаю лампу, чтобы лучше видеть, что происходит за окном. Когда я замечаю дома, у меня перехватывает дыхание. Мы остановились, чтобы высадиться? Исключено – все спят. Или нас решили погрузить и вывезти спящими? Но нет – я замечаю табличку с надписью «вокзал». Значит, мы остановились, чтобы принять на борт ещё одних бедняг. Интересно думать об этом в таком ключе. Наш поезд – корабль. Обречённый на крушение или нет? Пока непонятно. Пока мы подбираем других, и пьём за их здоровье крепкий кофе. А потом всё кончится. Но вот только как именно кончится? Наконец замечаю новых пассажиров. Их всего трое. Неудивительно – ведь то, что я вижу за окном, никак не может быть мегаполисом: частные домики, зачастую замшелые, старые, да и в общем не особо респектабельного и представительного вида. Конечно, есть и другие – чистые и новенькие. Но это скорее так, исключения, которые подтверждают правило. Вряд ли в этом месте живёт много людей. А непрофессиональных писателей и того меньше. И многих, вероятно, забрали другие поезда. Так или иначе, факт остаётся фактом – к нам присоединяются трое. Парень и две девушки. Стоят вместе, похоже, даже разговаривают. Высокие. И наверняка взрослые – правда, в этом я не могу быть уверена полностью, так как лица разглядеть неимоверно сложно. Или даже невозможно. Поэтому я перевожу своё внимание на поиск каких-либо опознавательных знаков. Очень хотелось бы знать, где я сейчас нахожусь. Так ничего и не заметив, оставляю это дело. Меня очень напрягает, что за окном ходят патрульные – их немного, я насчитала всего семь, – которые могут меня заметить. А мне этого не нужно. Я прячу тетрадь на место, ещё раз проверяю свою сумку. Тетради ощущаются, но не особенно. Остаётся только надеяться, что их не заметят. А вот письменные принадлежности лежат просто кошмарно. Перекладываю их во внутренний карман косметички, в которой хранятся средства личной гигиены: шампунь, бальзам, расчёска, резинки для волос, мыло и всякие мелочи, вроде бумажных салфеток. Теперь намного лучше. Смотрю на часы, висящие на шее. Нет, пока ещё рано открывать их и вставлять батарейки. Я забираюсь на свою полку, отворачиваюсь к стене и стараюсь прогнать из головы все мысли. Мысли сменяются образами, но я не против: так даже проще заснуть. Я лечу по небу, хожу по облакам, и белокурая девушка с крыльями поёт для меня, аккомпанируя себе на арфе…