Железная леди

Мика всегда считала, что термин «железная леди» подходит инспектору Тсунемори идеально. В школе они учили по истории про некую Маргарет Тетчер, но имя той небольшой, седоволосой женщины с фото никак не ассоциировалось с несгибаемой сталью. Тсунемори же… Она тоже небольшая, миниатюрная такая, даже меньше самой Мики, но взгляд у неё твердый, непроницаемый; хватка — железная; походка — уверенная, чеканенная, совсем не подходящая ей по возрасту. Да и порядок в первом отделе спокойно держится на одной Тсунемори — Мика иногда себя лишней чувствует. А как перед главой Касей стоит!.. Там, где Шимоцуки спешит извиниться, её старшая напарница, уверенно сверкая глазами, продолжает гнуть свою линию. И ведь шеф поддается! Хмыкает, отводит взгляд в сторону, но царским взмахом руки разрешает — делай, мол, что хочешь. И Тсунемори делает. Мику это бесит — не по правилам же, не так учили! — а Акане, пропуская слова напарницы мимо ушей, всё равно поступает по-своему. Да и нет вообще ощущения, что они коллеги, работающие плечом к плечу; Тсунемори к Гинозе и то больше прислушивается. Но чаще всё сама решает — как будто в юбке перед ними не хрупкая женщина, а мужчина — твердый и уверенный, как пресловутая каменная — или железная — стена. Шимоцуки иногда задумывается: если и в домашней обстановке инспектор такая же тиранша, как с ней мужчина уживается? Оказалось — никак. Нет мужчины. Акане живет одна в своей квартирке. И говорит об этом спокойно, и во взгляде ничего не мелькает — как будто без эмоций, без чувств живёт. Только когда весь первый отдел гонится за каким-то преступником, глаза Тсунемори горят — адреналиновым огнем. Ну, чем не железная леди? Мика бесится из-за этого, раздражается и пытается постоянно уколоть напарницу, сделать ей побольней — и сама не понимает, что просто плюётся ядом на свой недостижимый идеал, который неожиданно стал осязаемым — можно даже со стула рабочего не вставать, так дотянуться и дотронуться до руки. Когда глава Касей отправляет их на операцию по зачистке террористической группировки, Акане, сменившая юбку на брюки, совсем женщину перестаёт напоминать — ни дать, ни взять мужчина-пацанёнок с очень женственным лицом. А когда начинается перестрелка — Тсунемори, больше не стесненная наличием гражданских рядом, такое вытворяет, что Шимоцуки чуть в обморок не падает. Железная, и как будто уже и не леди… Пока не встречает его. Он — высокий, широкоплечий, в два раза больше Акане — Когами Шинья, глава той самой террористической группировки; стоит в боевой стойке, смотрит на Тсунемори и улыбается. Странно улыбается — Мика даже всех эмоций в его взгляде рассмотреть не может; а Тсунемори… А Тсунемори резко перестаёт быть инспектором при исполнении — впервые Шимоцуки видит молодую женщину на месте своей напарницы. Линии фигуры, лица — мягче становятся, плавнее; напряженная до этого поза — расслабляется, будто Акане сейчас просто сядет, где стоит; руки, держащие доминатор, дрожат, опускаясь. И тихо так: «Когами-сан…» — слёзы в голосе, радость, страх, неверие, счастье — вот они, все те эмоции, что Тсунемори Акане так долго прятала. Вот оно, отчаяние одиночества — три года как в воду канули; вот она любовь — глаза сияют, а слёзы на ресницах отражают их свет. Опять леди, но уже не железная. Живая, настоящая. Чувствующая. Она ведь после убийства её бабушки совсем безэмоциональной стала — предыдущие годы и в сравнение не идут. А тут такой взрыв. Мика даже завидует: ни к кому из своих немногочисленных ухажеров она такого не чувствовала; к ней такого отношения тоже не было. И тут же стали понятны все ухмылки, странные взгляды и перемигивания между Гинозой, Яёй и Шион, когда они это задание получили. Они уже видели что-то подобное три года назад — когда Шимоцуки только заканчивала учёбу, а Акане была ещё младшим инспектором первого отдела. Когда же Тсунемори объявляет, что они присоединяются к террористам, Мика хочет возмутиться — как, против Сивиллы?! — но железная рука крепко зажимает ей рот, не дав и слово сказать, а взгляд серых с прозеленью глаз настолько говорящий, что девушка смиряется. Вот придут по их душеньки — она всё выложит, авось, её и отпустят, помилуют. А их покрывать не станет. На обсуждение планов Шимоцуки берут с собой — скорее присматривают за ней, чем интересуются её мнением, и заставляют сидеть, не отпускают; в конце-концов она просто засыпает на стуле в углу. А когда просыпается, хрустя спиной, где, кажется, каждая косточка болит от неудобной позы, в помещении уже никого нет, и свет не горит, погружая комнату в сумерки. Это не радует: притащить — притащили, а забрать забыли, и это значит, что надо идти самой до комнаты, которую им выделили в полуразрушенном здании — здании, где коэффициент опасных элементов на квадратный метр просто зашкаливает. Мика спускается по лестнице тихо, осторожно, практически не шумя — зря, что ли, отучилась столько лет? — поэтому стоящая ниже пара её ещё не заметила, когда Шимоцуки уже спряталась за перилами и напряженно вглядывалась, пытаясь опознать, кто это. Миниатюрная фигурка в слишком большой для неё болотной рубашке и стоящий чуть ниже неё высокий мощный мужчина с таким кипишем на голове, что ни одна расчёска не справится: Когами и Тсунемори. Но они явно заняты не обсуждением тактики или подборкой оружия — она положила ему ладонь на щеку, а он вторую её руку целует, к губам прижимая; молчат оба, и смотрят так, что в голове невольно всплывает образ Ромео и Джульетты… Мика краснеет и хочет отвернуться, но как-то не получается: взгляд не оторвать от них. А когда пара все же растворяется в темноте, Шимоцуки доходит до комнаты спокойно и в приподнятом настроении, впервые за долгое время: на душе у девушки тихо и спокойно. Тсунемори Акане — вполне себе человек, а не идеал сыщика двадцать второго столетия, не железная леди: тоже чувствует и живёт жизнью молодой женщины, и от этого легче. Мика больше не ненавидит свой идеал — потому что он растаял вместе с последними лучами солнца на площадке полуразрушенного здания, штаб-квартиры террористической группировки.