Корабли

Тем вечером Инне хотелось кричать пафосные слова и рыдать от собственной обиды. Её бросили так грубо и по-хамски, как она думала, прикрываясь громкими фразами о прилежащей ей внутренней чистоте. Для Стоцкой это не могло быть не унизительным. Конечно, иногда хочется услышать такие слова от принцев на белых конях, но не более того. Принцев, как известно, не существовало. А значит, и слышать такие реплики было излишним. Сегодня ей хотелось расслабиться, отогнать прочь все сомнения и страхи и поддаться, наконец, желаниям, бушевавшим внутри. Как оказалось, результат был совсем не стоящим, посему она и не видела смысла дальше поддаваться. Это, скорее, был элементарный страх, потому что она, попробовав один раз, обожглась, а дальше всё, как ей казалось, могло быть ещё хуже, поэтому самым простым вариантом было отправить свои желания в тартарары и не вспоминать об этом. Инне действительно хотелось забыть. Но, конечно, перед этим необходимо было выплакаться в подушку, рассказать всё подруге и напиться. Девушка была слишком эмоциональной, чтобы держать это в себе, потому для неё это являлось наилучшим выходом из ситуации. И она плакала. Нет, даже кричала навзрыд, захлёбываясь слезами. Она корила: корила себя за то, что познакомилась с ним, что поддалась ему и в то же время что не сделала задуманного раньше, не остановила его, ведь у неё был шанс. Да, со стороны она могла показаться редкостной истеричкой, но именно эти срывы помогали ей идти дальше. Как следует прочувствовав всю боль, Инна её отпускала. Временами даже навсегда. Почему временами? Потому что кто может отпустить свою боль навсегда? Это же значило прогнать её прочь, забыть о ней, идти дальше, а она не могла этого сделать из своей слабости. Да и мало кто может. Ведь какое же сладостное чувство испытывалось, когда тёплым вечером девушка, придя домой в расстроенных чувствах, вспоминала и заново переживала прошлую боль. Это ведь так модно, так в стиле мазохизма! И если сейчас зайдёт речь об исключениях из правил, то нет, эта девушка ни в коем разе не могла считаться таковым. Она — обычный человек, потому нет смысла идеализировать её или прикрывать какие-то слабые стороны. Не лучше ли впечатление, когда вся душа выставлена напоказ и ты таким образом можешь промыть каждому косточки? Слёзы не прекращались, а срыв Стоцкой все усиливался. Нельзя было подумать, что она сломлена, потому что такое событие не имело место быть хотя бы из-за малой громоздкости и несущественного повода. Даже у чересчур эмоциональных людей, пресыщенных различными событиями, таковое получалось из ряда вон выходящим. Инне, без сомнений, было больно, но эта боль была в разы преувеличенная её сознанием и примешалась к глупой, почти детской обидой на себя и на Арсения. И Стоцкая даже не пыталась взять себя в руки, потому что ей, уже можно сказать, взрослой девушке, нравилось утопать в своём отчаянии. И это, несомненно, было для неё проблемой. Девушке не оставалось для конца этой стадии ничего, кроме как написать Дане, которая обязательно приедет с бутылкой спиртного, совсем позабыв о том, что Инна не пьёт. Отчаявшаяся обязательно откажется и будет дальше продолжать рыдать, пока подруга не начнёт пить за себя и за неё. Расклад был только такой, и никак иначе. И пора уже следовать этому плану. «Подруга, ты мне нужна, приезжай скорее», — отправив сообщение с таким текстом, Инна уверилась, что теперь можно дальше погрузиться в свою боль, пока не приедет Дана. Именно это она и сделала.

***

Арсений был в меру спокоен — его чувства ничуть не изменились, поэтому он, с присущим ему невозмутимым видом, отправился домой. Он обещал заехать к сестре, чтобы попрощаться после того, как отец сообщил ей о скором отъезде. Семья всегда с опасением и беспокойством наблюдала за опасными заданиями Арсения, большинство из которых сохранялось в секрете, но в некоторые семья всё же была посвящена. Раз за разом Арсений рисковал своей жизнью, а после возвращался, делая вид, будто ничего не происходит. И это ещё больше трогало семью, так сильно любимого родителями и сестрой. — Только не говори мне, что не останешься на ужин. Ты и так припозднился, — улыбаясь, сестра пропустила его в прихожую и крепко обняла. Молодого человека обрадовало такое тёплое приветствие, поэтому он поспешил тоже захватить сестру в свои медвежьи объятия. Такие тёплые приветствия были вполне обыденны для брата и сестры. Он с раннего детства всячески пытался защищать младшую сестру, а она, в свою очередь, дарила ему теплоту и заботу, которых мальчику так отчаянно недоставало. — Это не обсуждается, да? — Арсений улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках. Всех окружающих это бесконечно смягчало. В раннем детстве многие даже трепали его за щёки, выказывая умиление. Сам же молодой человек не видел в этом ничего особенного, и его отчасти раздражал тот факт, что окружающие так беспардонно осматривают его и вглядываются в его лицо. Сестра лишь отрицательно покачала головой в ответ и направилась на кухню, зная, что Корсаков появится через минуту. Помыв руки, Арсений уселся за небольшой стеклянный кухонный столик и принялся ждать чай, отказавшись от пищи более тяжёлой. — Почему отец снова отправляет тебя в опасные места? — не понимая, будто она маленький ребёнок, и недовольно проводя рукой по коротким тёмным волосам, спросила Алина. Её искренняя привязанность к брату всегда была сильнее всех обстоятельств, и от этого, учитывая всю эмоциональность девушки, отцу пришлось пережить немало истерик по поводу вечных отлучек Арсения, из которых он мог не вернуться, если бы допустил малейший промах. А ответ на этот вопрос крылся в том, что чрезмерные амбиции сына и отца обязывали настолько следовать чёткому плану, что иной путь был проигрышем и концом всей дороги. Нельзя было сохранить всё или сделать шаг назад, как в какой-нибудь компьютерной игре, потому что в данном случае каждая ошибка стоила жизни. А таковой Арсений жертвовать не желал. Сестра до сих пор удручённо смотрела на него, ожидая ответа (хотя таковой явно был неуместным), но Корсаков всё старался подобрать правильные слова, дабы не задеть чувства любимой сестрёнки. Всё же, расставив в голове всё по полочкам, он принял решение сказать ей правду, хоть и чуть более смягчённую: — Отец только помогает мне. Все эти отлучки, шрамы, повышения — часть моей жизни. Спокойствие и размеренность — слишком просто. Я быстро остыну и в итоге превращусь в какой-нибудь ничего не значащий продукт жизнедеятельности. Это для меня невыносимо, ты же знаешь, — усмехаясь над самим собой, произнёс парень. Они ещё долго говорили, как обычно, подогревая все дискуссиями, где победителем при честном раскладе всегда оказывался Арсений. Он брал фактами, в то время как сестра больше эмоциональными изречениями, которые, сколь бы ни были убедительны, никогда не подкреплялись вескими доводами в её пользу. Уже глубоко за полночь Корсаков покинул квартиру сестры, услышав напоследок тихое бормотание сквозь слёзы: — Ты только гори, ладно? Не смей угасать. Он лишь горько усмехнулся и покачал головой, говоря, мол, он не может дать обещаний, о выполнении которых невозможно говорить с абсолютной уверенностью. И ушёл, мысленно давая себе обещание, что он не оставит сестру одну. Не в этот раз.

***

Дана появилась быстро, как и всегда, и решительно зашла в квартиру, оставляя после себя холодный аромат духов. Она почему-то каждый раз казалась Инне спасением, которого так долго не хватало. Словно эта девчушка с боевым характером могла решить любую проблему и не добавлять ситуации излишней трагичности. — Я бы предложила чего-то покрепче, но, кажется, сегодня я буду просто подушкой для рыданий и невнятной речи, — скептически заключила Дана, обводя взглядом подругу. И девушка была абсолютно права: всю ночь она гладила плачущую подругу и стойко терпела слёзы, насквозь промочившие уже, казалось, всю блузу. Терпеливо выслушав историю, сопровождаемую многочисленными всхлипами, «охами» и «ахами», Дана пришла к выводу, что этот парень явно не блещет умом, о чём она поспешила сказать подруге. Та только возражала в ответ, пытаясь потоками бессвязной речи убедить её в обратном. Сил на это, как оказалось, не хватило. — Кажется, мне серьёзно нужно было взять алкоголь. Ты, похоже, довела ещё и меня, — потирая глаза и качая головой, рассмеялась Орленко. Это не было какой-то насмешкой, а скорее, такой привычной и тёплой репликой для Инны, что та благодарно улыбнулась и в очередной раз поняла для себя, что этой девушке можно и нужно доверять. Сейчас оставался следующий излюбленный ход Даны — приведение подруги в чувство. Стоило дать мотивацию, небольшой «пинок», и — вуаля! — она быстро очнётся. — Если ты и дальше собираешься пребывать в таком состоянии, боюсь, мне придётся поверить в то, что для этого парня ты была ошибкой. Именно сейчас Стоцкой захотелось доказать обратное. Она не хотела быть ошибкой в череде девиц этого чёртового парня. Поэтому, разумно посчитав, что стоит дать себе время вытеснить весь негатив со слезами до утра, Инна расслабилась и приготовилась к новому шагу в безоблачный мир своей жизни. Это ничуть не колыхнет её завтра. Она снова встанет, улыбнётся и отправится на пробежку, а после поедет на пары вместе с Даной. Это была её идеальная жизнь, которую никто не посмеет разрушить. Дана совершенно не являлась бы собой, если бы не решила вытащить свою подругу из этого состояния. Да и как раз вовремя к ней заехали на ужин брат и его друг. Это был хороший шанс познакомить с ними Инну и, если все получится, доставить ей небольшую радость от приятного знакомства. А Дана была уверена, что это у неё сделать получится. Этот вечер был просто создан для этого. — Тащи свою задницу ко мне. Время веселиться, — интригующим голосом произнесла Орленко, как только её подруга взяла трубку. Это должно было сработать, определённо. В противном случае пришлось бы придумывать новый план, а это заняло бы куда более долгое время, нежели исполнение нынешнего, вполне себе идеального. Дана была уверена, что Евгений являлся отличной кандидатурой: статный блондин с очаровательной улыбкой и завораживающей вежливостью и учтивостью. Он был собран и порядочен, богат и красив, умён и, как ей казалось, благоразумен. Если они друг другу понравятся, то положительный исход встречи будет гарантирован. Хоть Евгений и был на восемь лет старше, но, кажется, он мог обратить внимание на такую, как Инна. Орленко всегда желала лучшего своей подруге и каждый раз всеми силами пыталась вытащить её из непростых ситуаций. Сейчас, когда такая ситуация снова наступила, она чувствовала за собой обязанность помочь справиться с этой проблемой. Пусть эта ситуация и не была уж такой значительной, но всё же девушке было только девятнадцать, и она явно была способна переживать даже из-за такого. — Буду у тебя через двадцать минут, — быстро проговорила Инна, а её подруга уже слышала метание по квартире в поисках подходящей одежды. Инна и вправду не опоздала. Постучавшись в дверь Даны и с радостной улыбкой поцеловав ту в щёку, когда её впустили в квартиру, Стоцкая вопросительно глянула на две пары мужской обуви — кроссовки и лакированные чёрные мужские туфли. — Мне надо тебя кое с кем познакомить, — загадочно улыбаясь, произнесла Дана. — Он богат и красив, как бог, — уже понизив голос до шёпота, добавила та. Критически осмотрев взглядом наряд своей подруги, Орленко заключила, что было подходяще: отсутствие макияжа, естественный румянец на щеках, аккуратно причёсанные волосы и красивое тёмно-синее платье с горлом отлично смотрелись на Инне. Подмигнув и одобряюще улыбнувшись, рыжая провела девушку в комнату, дабы познакомить с гостями. Сидящий на диване блондин резко встал при появлении в комнате Инны и обаятельно улыбнулся ей. — Моего брата ты знаешь, а это… Опередив девушку, молодой человек представился: — Евгений. Очень рад знакомству. Его улыбка и добрые глаза сделали своё дело. Инна потеряла всю свою скованность и замкнутость за считанные мгновения и, представившись, сама завела беседу со всеми присутствующими. Вскоре на столике появился чай и тортик, а компания уже разделилась на пары. Дана болтала со своим братом, Ярославом, с которым они были очень близки, а Инна вовсю общалась с Евгением, столь заинтересовавшим её. Он был замечательным собеседником, и у него имелась любая история на все случаи жизни. Стоцкой он казался безумно обаятельным, вежливым и интересным. Именно такие люди, от которых можно было получить реальную отдачу и волну позитива, радовали её. Уже к концу встречи Женя выразил желание продолжить знакомство: предложил подвести домой и взял у неё номер телефона. Его безукоризненная вежливость, лёгкий поцелуй в щёку на прощание без намеков на что-либо большее подкупили Стоцкую. «Неужели такие ещё существуют?», – думала она и благодарила подругу за такую чудесную встречу. И утром, встав вовремя с постели и искренне улыбаясь самой себе, она поняла, что проблемы у неё всё-таки есть. Куда более важнее и насущнее, чем эта ночная истерика. Родителей она всегда ценила и готова была хоть горы свернуть ради них. Должное воспитание и постоянная поддержка, которую она ощущала даже на расстоянии, сделали своё дело. Поэтому любое препятствие или трудность у них всегда влияли на Стоцкую в полной мере. Она искренне не ожидала увидеть на экране имя матери в столь ранний час, да и в такой день. Они разговаривали каждую среду и воскресенье в девять вечера, а в остальное время могли вести переписку. Поэтому именно такой звонок крайне настораживал. Стоцкая приготовилась к худшему. — Мама? Что-то случилось? — без приветствия спросила дочь встревоженным голосом. Внутри её будто бы трясло, и теперь она на несколько мгновений задержала дыхание, готовясь к ответу. К ответу, который, как она предчувствовала, изменит её жизнь и, возможно, сломает её саму. — Твой отец болен. Серьёзно болен. И ему, возможно, скоро понадобится операция, если лечение не поможет. Мы не могли долго от тебя скрывать. Инна застыла на месте, содрогаясь всем телом. Девушка отчаянно не понимала, почему такое произошло именно с ней. За что? Будто бы лезвием между рёбер. Ей хотелось просто отречься от всего этого, уйти в себя, вернуть должное спокойствие. Можно было бы пенять на несправедливость, винить Бога, но Инна не стала этого делать. Сейчас, именно в данный момент, она должна была взять себя в руки и позволить себе пережить это. Инна справится. Как и её отец.