Полем Цветом

У Микасы не было права судить капрала – она была полевым цветком, молодой и свежей, не пережила то, что пережил он, могла увидеть то, чего уже было не суждено увидеть ему. У нее был шанс. У Райвеля не было ни шанса, ни прав. Он даже фамилии своей стеснялся – просто Райвель, или даже просто и коротко – Леви. Микаса едко шутила над его именем, когда считалось, что он не слышит их, но даже он тогда понимал – она все знает. И эта острая, едко пахнущая неприязнь разливалась по телу, отдавая короткими спазмами в боку, в висках, в сердце – она гладила его ладонью – как полевые цветы. Райвель хотел эту девчонку. Как не хотел никого и никогда. Он жаждал овладеть ею, грубо, доисторически грубо, с болезненным удовольствием, чтобы стереть с ее лица наглую ухмылку и вселенскую пустоту внутри. Чтобы подчинить ее себе – и этим спасти. Он не был силен в терминологии, но подобное до него звали рыцарством, а после него будут звать глупостью. Микаса на стуле, Микаса, летящая на приводе в небеса, Микаса, засыпающая по дороге домой, Микаса, Микаса, Микаса. Всюду она. Всюду сердце в обрамление полевых цветов и кровеносных сосудов. У самой Микасы тоже были проблемы – она была якобы влюблена, практически нет, и эта несоизмеримость собственных чувств раздражала ее и вынуждала бежать. В никуда – промахиваясь – в большой мир – падая снова. У Микасы были явные проблемы. Она была нежным цветком – но выросла на обочине, среди мусора и крапивы. И некому было оценить ее. Некому было и обездвижить – чтобы она не сгорела на скорости света, не угасла в мутной воде событий и данности. Она иногда хотела ему признаться, потому что, несмотря на железные доспехи и выкрашенную глазурью броню, была женщиной – но снова не нашла в себе слов. Эрен был вспыльчив и зол – ему так проще, это понятно. А еще он был равнодушен к ней – хотя и казался приличным, правильным, почти братом. Все это приводит в отчаянье обычного человека – Микасе же причиняет боль. Ей хотелось бы стать и битвой, и тайной для него. Она подобрала время, но не нашла слов – и даже у Энни в сердце камня получилось привлечь его внимание, у Микасы - нет…. - Сдохнешь так, Аккерман, - сказал ей Райвель. Он долго и напряженно смотрел, как она калечит себя – рвет лепестки и листья, чтобы продлить это удовольствие хоть на миг. Он не ненавидел ее – так, презирал и желал, но сейчас в нем проснулся учитель, наставник, взрослый мудрый человек. Какой там Эрен – Райвель был ей братом куда больше него. А еще из него мог выйти отличный учитель. И друг. И любовник. Слепая Микаса, открой глаза, подними веки и подол юбки – хотя, юбку ты не носишь целую вечность. - Держи меч полегче, - говорил он, вставая позади нее. – Отпусти запястье. Выдохни. Вот тут, когда она стоит, чуть прогнувшись – ее упругая молодая задница четко и ясно касается полувозбужденного члена. Она не ребенок, должна была почувствовать, но Райвель для нее как мебель или дерево, не Эрен и даже не Жан. А вот здесь, когда он помогает ей взять меч удобней, его ладонь касается тонкой талии – мимо сердца. Она у девчонки тонкая, как ствол молодого дерева – как ствол, который иногда хочется прислонить к ее виску, из милосердия... Райвелю хочется потрогать еще – но он не рискует, у нее острое оружие, а убивать ее просто так не хочется, к тому же всюду она, летящая, молчащая, дважды мертвая. Всюду серый дым. Всюду полевые цветы, выцветшие, приторные. - Я хотела признаться, - как-то тихо получилось у нее в широкую мужскую спину, когда он отвернулся. – Хотела попросить его быть со мной. - Мне-то зачем говоришь? – Райвель повернулся, чувствуя заранее и неприязнь, и жалость. - Потому что, - равнодушно пожала она плечами. – Потому что вам плевать на нас. Потому что вы бесхребетная сволочь. И дурак. Она подняла голову в темнеющее небо, взяла меч – с первой попытки – идеально правильно и распрямила плечи. Этот жест сказал за нее все то, что он выжать из нее не успел. У нее действительно проблемы. Она погибает – и этот процесс непреодолим, как смерть. У Микасы теперь нет вариантов, нет шансов и правил тоже нет. Она кончилась, расплескалась на самом дне, высохла – испарилась. Так умирает половина сердца, лишенная живительной алой влаги, чтобы потом зарубцеваться, стать камнем – и погубить себя полностью. Райвель видел такое раньше – Райвель однажды и сам пережил такое. Он может плакать вместе с ней – но не над ней, к этому он еще не готов. - Йегеру ты не нужна, - сказал Райвель из жалости – из жалости одной. – Он сожрал своего отца, был в плену у королевы, превращается в титана по причине и без… «Плевать он хотел на тебя, в отличие от меня, например», - сказал он про себя. Потом подошел к ней и погладил ее по руке – как щенка или бездомную кошку. Она все сразу поняла – понятливая, расчетливая, холодная. Несчастная. - А кому я вообще нужна? – спросила она спокойно, как будто сквозь себя – через сердце, усмехнулась и отвернулась, не дожидаясь ответа. Внезапно и вдруг он осознал, что знает о ней больше, чем если бы она исповедалась перед ним – и то, что он увидел теперь в ней, не понравилось ему. Райвель наклонился, пытаясь заглянуть под ее куртку – вдруг там бьется то самое горячее, живое, вдруг там охапки свежих, пахнущих росой и летом… Потом бросил свои попытки. В небесах над ним сияли первые звезды – и слезы на лице Микасы сияли точно так же, тускло, растворяясь через миг. Слезы – вода, живительная влага, камень внутри зашевелился, затих, упав в полевые цветы. - Йегеру ты не нужна, - повторил он еще раз, но на этот раз коснулся сердца снова – всей ладонью. – Мне тоже, - прибавил он. Сердце ее остановилось во второй раз, когда он поцеловал бледные сухие больно сжатые губы – под нажимом его члена они открылись, впрочем, но в сердце у Райвеля больше не осталось никаких сомнений. Всюду она – всюду остатки того, что было ею. И кто-то был виноват в этом – в том, что такие молодые и красивые мертвы в свои пятнадцать, или сколько там ей?.. Райвель закрыл глаза, чувствуя, как силы покидают его. Ему стало одновременно горько и все равно. А еще вчера он и не догадывался, что умеет чувствовать так.