"Let there be love"

Конацу никогда не обращал внимания на то, сколько в армии женщин. Не было ни времени, ни возможности, ни, если уж говорить совсем откровенно, потребности задумываться о подобном. Конацу не интересовался женщинами. Поэтому его изумление, угрожающее перерасти в панику, было вполне закономерным. Стоило ему лишь переступить порог штаба утром, как десятки пар глаз впились в него со странным пугающим выражением. В холле, в коридорах – везде, эти взгляды преследовали. И вот, когда заветный спасительный кабинет их отряда был уже близок, стайка девушек в форме вдруг настигла Конацу и всучила ему в руки пакеты, конверты, корзинки – Уоррен успел лишь уловить сладкий вкусный запах, исходящий от них – и так же внезапно сгинула со словами, произнесёнными тихим шёпотом: «Передай главнокомандующему Аянами, пожалуйста». Конацу, ошарашенный, стоял посреди коридора, пытаясь осмыслить сложившуюся ситуацию. Девушки. Шоколад… Шоколад. Девушки. Девушки, томно краснеющие и заикающиеся. Шоколад… всякий шоколад, которого очень много. Конацу вздрогнул. Из-за огромного объёма работы, навалившегося на весь отряд за несколько последних дней, Конацу потерял счёт времени. Проснувшись утром, он не обратил внимания, какое сегодня число – куда уж там! Только прибыв в штаб, Конацу осознал, насколько опрометчива оказалась его недальновидность. Он мог бы подготовиться, он был бы более осторожен. В очередной раз он напомнил себе, что в его работе всегда нужно быть начеку и не важно, ждёт ли тебя гора бумаг на столе или сражение с врагом… Хотя Конацу думал о том, что, даже если бы он вспомнил о том, какой сегодня день, он всё равно бы не смог придумать, что ему делать. Нынешняя ситуация – что-то типа форс-мажора локального масштаба. Сегодня – 14 февраля. День всех влюблённых. День, в который девушки дарят шоколад возлюбленному и целый день молятся одному из духов – Фесту, чтобы тот связал их сердце с любимым… Поистине жуткое зрелище. Конацу вздохнул. Он смел надеяться, что основная волна, представляющая опасность, уже сошла, и как только Конацу войдёт в кабинет, там уже ничто не будет угрожать его жизни.

* * *

Майор Хьюга, как и его беглайтер, также не интересовался женщинами. От него, скорее, можно было услышать подробнейшую лекцию о многочисленных кафе и ресторанах, где ему довелось побывать – вот уж к чему он испытывал прямо-таки жгучий интерес. Иногда его самозабвенные увлечённые рассуждения о разнице между соусами чили и карри поддерживал Кацураги. Он со знанием дела отмечал сладость одного и пряную пикантность другого и иногда сам подолгу размышлял о совместимости каждого из видов соуса с тем или иным блюдом. Разумеется, стоило Хьюге или Кацураги затронуть тему сладостей, как к их высокоинтеллектуальным беседам неизменно подключался подполковник Куроюри, с горящими глазами расписывающий невероятный вкус солёного печенья с ароматом шоколада. Когда Хьюга решался с ним не согласиться, между ними всякий раз разгорались поистине горячие споры, имеющие, как правило, лишь три варианта вероятного исхода. Хьюга и Куроюри могли прийти к взаимному согласию, но процент таких случаев был ничтожно мал, приближаясь к нулю – всё-таки их вкусы слишком отличались. (К слову, в таких спорах Конацу всегда держался в стороне, но занимал сторону своего майора – его вкусовые предпочтения хотя бы не состояли в сочетании несочетаемого). Вторым возможным развитием событий было появление главнокомандующего Аянами, который одним своим появлением разрешал все вопросы. Иногда Хьюга предпринимал отчаянные попытки переманить того на свою сторону, но… Стоит ли говорить, чем по традиции оборачивались все потуги несчастного майора? Третий же вариант предполагал потерю интереса к спору у Куроюри. А потеря интереса и растущее раздражение порождало в подполковнике жажду крови. Тогда у Хьюги не оставалось другого выбора, кроме как согласиться. В общем, Хьюга никогда не выигрывал споры. Он, в общем, был весьма невезучим человеком, хотя всегда старался доказать обратное. – Кстати, о сладостях. Сегодня же День влюблённых, – вдруг сказал Кацураги. – Не собираетесь подарить открытку главнокомандующему, майор? – с усмешкой спросил он. – Полковник, как думаете, почему я до сих пор жив? – усмехнулся ему в ответ Хьюга. – Действительно, почему? – Да потому, что до сих пор я старательно подавлял в себе даже мысль подарить Ае открытку с признанием в любви. Кацураги коротко рассмеялся. Очевидно, что смешно было только ему, хотя и Хьюга, и Куроюри его поддержали. Вероятно, каждый смеялся чему-то своему. Тут в комнату вошёл Шури. Отрок семьи Оук пребывал в приподнятом настроении. Он что-то напевал себе под нос и выглядел донельзя довольным. Значительно позже, когда Шури повесил пальто на вешалку и занял своё место рядом со столом Конацу, Хьюга заметил букет каких-то ярких бело-жёлтых цветов. – О! – протянул Хьюга. – Наш Принц уже отхватил где-то букетик. В эту же секунду Шури с воодушевлением заговорил. Кажется, что он только и ждал, когда кто-нибудь обратит внимание на цветы. – Красивые, правда? – Шури продемонстрировал букет со всех сторон, подойдя к дивану, за которым сидели Хьюга и Куроюри. Кацураги тоже поднял голову, чтобы оценить красоту. – Нарциссы, да? – отметил он. – Ага! Я подарю эти цветы в знак признательности и уважения братику Конацу. Уверен, что ему понравится, – радостно провозгласил Шури. – Вот те на, – присвистнул Хьюга. – Так сам ты, значит, подарков не получил? Шури на это заявление лишь лениво отмахнулся рукой и в своей привычной высокомерной манере заявил: – Я не принимаю ни от кого подарки в этот день, потому что считаю бессмысленным такое проявление чувств от кого-либо, кто не является идеалом для меня. И, кроме того, я предпочитаю не давать никому пустых надежд. – Вах, как благородно, – сухо ответил Хьюга, стараясь припомнить что-нибудь о нарциссах. – Но, кстати, я никогда не замечал за Конацу любви к цветам, – задумчиво поглаживая подбородок, серьёзно отметил Кацураги и почти что с сочувствием взглянул на Шури. Куроюри засмеялся. – Ты бы воткнул в середину дубинку шипастую, тогда Конацу наверняка не остался бы равнодушным, – сказал он. Хьюга наблюдал за надувшимся Шури со сдержанным интересом. «Не принимает подарки, значит… М-м-м…» – Да ну вас всех! Пойду, воды для них наберу, – сказал Шури и вышел. Некоторое время оставшееся Ястребы молча смотрели на закрывшуюся дверь, а потом Куроюри с тенью сожаления, но не раскаяния, сказал: – Кажется, он обиделся. – Забавно, – задумчиво произнёс Хьюга, ни к кому конкретно не обращаясь. – Что именно показалось вам забавным, майор? – спросил Кацураги. Куроюри тоже посмотрел на улыбающегося Хьюгу с недоумением. – Да так. Подумалось вдруг, как это мило… – ответил Хьюга и про себя добавил: «…и грустно». Кацураги решил не вдаваться в подробности, что именно Хьюга счёл милым и относится ли его внезапное умозаключение к Шури Оуку. Да и появление Конацу отвлекло его. Удерживая в руках охапку пакетов, коробок, свёртков и мало ли чего ещё, Конацу плечом закрыл за собой дверь и, подойдя к журнальному столику, вывалил всё на свободный диван. Хьюга присвистнул. – Это ведь всё не для тебя, надеюсь? – спросил он у запыхавшегося Конацу. – Конечно, нет! – раздражённо ответил он и спустя мгновение гневно добавил: – Эй, на что это вы надеетесь? – Я надеюсь, что ты останешься холостяком и моим беглайтером навечно, Ко-на-цу-кун, – нараспев произнёс Хьюга, нимало не смущаясь, и взял ближайший свёрток. – О, так это для Аи! Кто бы сомневался. – Ха-ха, действительно. Было бы странно, если бы это было для тебя, Конацу-кун, – засмеялся Кацураги. – Э-э-э, – Конацу не нашёлся с ответом, размышляя о том, шутит ли полковник или говорит серьёзно. – Ну, раз это для Аянами, то я возьму парочку, – сказал Куроюри и потянулся к сладко пахнущей горе, выуживая большую коробку из середины. Разумеется, что вся конструкция пошатнулась и обрушилась, оказавшись частично разбросанной по полу и столу. Конацу только вздохнул, но ничего не сказал, и собирать разбросанные сладости также не спешил. – Я вот понять не могу, – сказал Конацу вдруг, – какой смысл во всём этом, когда главнокомандующему и правда всё равно? Неужели эти девушки на что-то надеются? Они ведь вкладывают свои чувства или как? Но какой смысл в безответных чувствах? Кажется, что Кацураги хотел что-то ответить, но успел лишь рот раскрыть, как его вдруг перебил Хьюга. – Смысл есть, – серьёзно ответил он. – И, кстати, Конацу, чувства не бывают безответными. Бывает, что ответ нас не устраивает, но он всё равно есть. Всегда есть. – Майор..? – растерянно проговорил Конацу. – Экие странные вещи вы говорите, Хьюга-кун, – заметил с улыбкой Кацураги. – Но не самое ли время заняться работой? – И, правда, скоро Аянами вернётся с совещания, – сказал Хьюга, вставая с дивана и направляясь к своему рабочему месту, прихватив с собой пару шоколадок. – В честь праздника изобразить, что ли, бурную деятельность? Выразить свои чувства, выплеснув их на работу. – Майор Хьюга, в честь праздника лучше подойдите к делу, в виде исключения, серьёзно, прошу вас. – А я тогда быстренько сбегаю к Харусе, – сказал Куроюри и, пока никто не вздумал его останавливать, выбежал из кабинета. Конацу вздохнул. Последовав за своим майром, он подошёл к столу. Сумка Шури лежала на его рабочем месте, но самого его, что неестественно, не было. – А где… Оук? – спросил Конацу. – Он ведь уже пришёл? – А-а-а, он за водой вышел, но, видать, заблудился, – ответил Хьюга. – Думаю, тебе бы следовало за ним сходить. – С чего бы мне? Сам вернётся. К тому же я не хочу лишний раз никуда выходить, а то снова набросятся эти… женщины, – Конацу зябко повёл плечами. – Вероятно, они просто посчитали тебя самым безобидным, – усмехнулся Кацураги. – Но, Конацу-кун, и, правда, сходи за водой. Графин только не забудь, а то Шури-кун без него пошёл. Конацу растерялся, но делать было нечего, и он взял со стола графин и вышел, кляня про себя забывчивость бестолкового дворянина. Хьюга и Кацураги остались вдвоём. – И что это было? – спросил Кацураги. – В смысле? – уточнил Хьюга, бесцельно разглядывая потолок. – Я имею в виду ваши слова о безответных чувствах. К чему вы это? – Э-э-э… А вы чрезмерно любопытны, полковник. Признаться, не замечал за вами этой черты раньше. – Может быть. Но чувства людей, их внутренний мир, всегда представляли немалый для меня интерес. Я нахожу их увлекательными. – Тогда я тем более не скажу вам ничего о своих причинах, заботясь о ваших морально-этических вкусах. Мой внутренний мир чёрен, узок и тесен. В нём нет ровным счётом ничего интересного. – Понятие «ничего интересного» у каждого своё. Но я не стану настаивать, разумеется. Хьюга с улыбкой кивнул полковнику и, поправив свои очки, занялся работой, погрузившись в изучение бумаг. Хотя это, по мнению Кацураги, было лишним. Надвинутые на глаза очки уже свидетельствовали о многом. Не стоило прикрываться ещё и, якобы, работой. – Безответные чувства, говорите, – пробормотал Кацураги чуть слышно. Чувства, какими бы они ни были, никогда не уходят бесследно… «Жизнь была бы куда проще, если бы они всё-таки уходили», – с некоторой долей недовольства подумал Кацураги. – О, Ая-тан пришёл! – радостно воскликнул вдруг Хьюга, заставив Кацураги отвлечься. Полковник поднялся и наклонил голову, приветствуя главнокомандующего. Аянами чуть заметно кивнул в ответ, рассыпавшуюся гору проигнорировал, быстро отвернулся. – Ая-тан, ты ведь не против, если я съем пару шоколадок? – спросил Хьюга. – Можешь съесть их все, – Аянами раздражённо дёрнул плечом, отвечая на несерьёзную просьбу. – Кацураги, зайди ко мне через полчаса с бумагами на подпись, – бросил он и скрылся за дверью своего кабинета. – Хорошо, – ответил Кацураги. И, прежде чем сесть, он задержал свой взгляд на Хьюге. Тот всё ещё смотрел из-под упавших на кончик носа очков на закрывшуюся дверь. Кацураги смог разглядеть выражение глаз майора. Он отвернулся тогда. И улыбнулся. Так вот оно что. И безответные чувства имеют смысл. Возможность просто быть рядом с человеком, что важен для тебя. Просто продолжать быть с ним, даже если он испытывает к тебе ненависть, даже если презирает, если смотрит как на пустое место. Мало ли что он говорит тебе в лицо, но, позволив себе испытывать по отношению к тебе какие угодно чувства, он впустил тебя к себе в душу. Этого достаточно… – И, в конце концов, майор, вода камень точит, не так ли? – спросил Кацураги. Хьюга ничего не ответил, только усмехнулся, сжимая в зубах плитку шоколада. «Должно быть, мы все чем-то похожи…» Шоколадные крошки сыпались на документы, и Хьюга растирал их случайно рукой. Конацу будет недоволен. Абсолютно точно.

* * *

Конацу обнаружил Шури возле ближайшего фонтанчика с питьевой водой. Тот стоял спиной к нему, ссутулившись, прислонившись плечом к стене. Конацу хотел было окликнуть его, но вдруг заметил, что плечи Шури словно бы чуть подрагивают. «Что это с ним?» Он подошёл ближе неслышно, Шури даже не обернулся. Тогда Конацу положил руку ему на плечо, но и позвать по имени не успел, как Шури подскочил и прыжком обернулся. – А-а-а! – вскрикнули оба одновременно. – С ума сошёл?! Напугал до смерти! – крикнул Конацу, хватаясь за сердце. – Стоишь как истукан, не реагируешь, а тут подскакиваешь словно припадочный! Держи себя в руках, солдат ты или кто?! – Конацу, исполненный праведного гнева, потрясал ладонями перед лицом снова застывшего Шури. Оук лишь ресницами, длинными и пушистыми, хлопал, в упор глядя на непонятно откуда возникшего Конацу. Тот, на самом деле, больше на себя злился, чем на Шури. Надо ж было так испугаться! – А, прости, – тихо сказал Шури, обретя, наконец, снова способность говорить. – Ну, так чего ты тут стоишь? Кто за водой без графина ходит? – вернув себе утраченное равновесие, Конацу чувствовал, как вновь начинает раздражаться, глядя на растерявшегося Шури. – Ну, вообще-то я… – Что?.. А? – Конацу впервые заметил в руках Шури цветы. Парень попытался тут же спрятать их за спину, но одумался, осознав всю глупость попытки. Склонив голову и спрятав глаза, Шури едва слышно рассмеялся и тогда снова посмотрел на Конацу ясными сияющими глазами. – Это вам. В благодарность за терпение и заботу, – сказал Шури, протягивая цветы. Конацу, не зная, что сказать, взял букет. Десятки ярких солнечных цветочных головок трепетали, волей-неволей заставляя губы растягиваться в улыбке. Но Конацу сдержался. – Сколько раз просил тебя прекратить «выкать», раздражает, – буркнул он, но уже не столь уверенно. – Если у тебя есть время заниматься ерундой, занялся бы лучше работой! – Разумеется, как скажите! – с готовностью поддакнул Шури, всё ещё продолжая улыбаться. Конацу вздохнул. – Банальщина какая, подумать только, – проворчал он, разглядывая букет. – Ну, набери воды тогда. Поставим цветы в графин, а то завянут. – А нарциссы очень долго держат влагу и не вянут. Они очень сильные. Я подумал, что вам понравится. «Вам нравится?» – этого он так и не спросил. Лучше что-то недоговорить, чем сказать лишнее. – В окно бы выбросил. И тебя, и цветы эти, – фыркнул Конацу, отворачиваясь. «Мог бы подарить что-то более практичное. Дубинку, к примеру…» – продолжал он мысленно допекать Шури, злясь на своё смущение и тем самым пытаясь с ним совладать. Искоса поглядывая на бодро вышагивающего рядом Шури, Конацу вдруг вспомнил слова Хьюги... И гору сладостей на диване. «Не дай Фест мне заметить хоть одно пятнышко на документах…»