Мышка

      Я отчетливо помню момент, когда все мои мысли в одно мгновение утратили свою трезвость, холодность и дерзость.       Я точно знаю, в какой день все мои устои и принципы с шумом пошатнулись.       И я, несомненно, полностью отдаю себе отчет в том, что все ощущения и эмоции, испытываемые мною с тех пор, абсолютно неуместны, непозволительны, дики и, в конце концов, просто глупы.       Причина всего этого сумасшествия также не является для меня секретом. Единственное, чего я не понимаю, так это того, как так могло получиться. Как простая, серая альтруистка могла с первой же секунды своего пребывания в поле моего зрения настолько сильно и явно привлечь мое внимание к себе?       Был день очередного теста на принадлежность к фракции. Десяток запыхавшихся, пугливых новичков уже спрыгнули с движущегося поезда и с детским страхом в глазах ждали дальнейших указаний. Я еще не знал, почему и чем она интересует меня, но уже в упор смотрел на нее, не имея ни малейшего желания ни отвести взгляд, ни задуматься о его причине.       А она, как будто никогда и не была «убогой», смело и, более чем уверено, вышла вперед, чтобы добровольцем первой пройти очередной тест – прыгнуть в дыру на крыше одного из наших зданий. Тогда, очнувшись от оцепенения и первого шока непонятных мне ощущений, я собрал все свое презрение к сложившейся со мной ситуации в одной, обращенной, по иронии судьбы, именно к ней, фразе. «Долго ждать – то?»       Она прыгнула. Вместе с моим сердцем и мыслями.

***

      Ее пребывание здесь не было легким. Несмотря на все упорство и бесстрашие, она была слишком слаба для здешних условий и знала об этом. Ее слабые руки не знали, как держать удар, ее ноги, наверняка, с трудом могли стоять после многочисленных тренировок, а ее тело с каждым днем набирало все больше и больше синяков.       Но она молчала. Каждый день приходила в зал и пыталась снова и снова. Отрабатывала удары, ставила руки, бегала… и все это с почти диким упрямством в глазах.       Я завидовал ей. Будь во мне хотя бы половина ее стремления, представить тошно, насколько тогда мне было бы легче в свое время. Собственно, как и сейчас.       С каждым днем она поражала и привлекала меня все больше, и я все больше делал вид, что не вижу ее. Совсем. Что я не знаю, как ее зовут и на какой строчке в рейтинге она находится. А в нем она поднималась все выше. Ей оставалось совсем чуть-чуть, чтобы выйти из зоны отчисления. И я, сам не ведая этого, нервничал, каждый раз поглядывая на табло.

***

      Вскоре я понял, что помимо завидного упорства и тяги к работе над собой, она имела еще одно огромное преимущество перед остальными. Меткость. Эта Мышка попадала в нужную ей цель с расстояния 10 метров с первого же раза, в то время как многие не попадали даже в силуэт.       Какой позор… Я стоял и смотрел на нее, не отрываясь, в течение... десяти? Пятнадцати минут? И, конечно, тут же был замечен. Какая неосмотрительность с моей стороны и глупость.       Мне на удачу, один из новобранцев все никак не мог попасть в цель. Боже, да он даже до стены иной раз добросить не мог. Что ж, мне выдался чудесный шанс, лишний раз показать вновь прибывшим их место в здешней иерархии. Показать, что может случиться, если ты плохо справляешься с задачей или же, например, смотришь на командира с «всепонимающей» ухмылкой.       - Смотреть противно, – сказал я с, вернувшимся ко мне, выражением полнейшего равнодушия на лице.       - Он выскользнул, – раздраженно ответил мне горе-метатель.        Хм…       - Так подними.       Мой наблюдатель больше не кривил рот в улыбке полнейшего понимания ситуации. Он бегло поглядывал то на товарища, то на мишень, нервно теребя в руках нож. Так-то.       Кто бы мог знать, что она вновь, как и на крыше, полезет вперед. Совершенно не прошено и, более того, не нужно. Кто бы мог знать, что она такая.. такая .. упертая?...смелая?.. Дура!       - Стойте. Любой может там встать, это ничего не доказывает.       Я молчал. Я, черт возьми, держал лицо, зная, что не позволю себе еще раз дать повод разговорам. Один я уже пресек. Больше допускать не стоит. Тем более, что все это пустое и совершенный абсурд. Дура.       - Тогда ты можешь занять его место. – Мой голос будто звучал где-то вдалеке, глухо. Но я точно знал, как он звучит на самом деле. Твердо и размеренно, равнодушно.       Я был уверен в Фор… как оказалось недостаточно. Но в себе я был бы не уверен еще больше. И потому молча смотрел.       Смотрел, как она напряженно идет к мишени.       Смотрел, как Фор уверенно поднимает руку для замаха.       Смотрел, как в глазах чертового любопытного новобранца тают последние подозрения. Дура. Я четко осознавал, что это того не стоило.       Фор ранил ее, зная, что я не отпущу без крови.       Да ни черта он не знал. И она не знала.       И я все также ни черта не знал. Но думал. Очень много думал.       Я думал о ней. Думал о том, что она все также занимает опасные позиции в таблице рейтинга. Думал о боях. О том, что скоро ей придется встать на ринг, а она до ужаса не готова.

***

      Мне, конечно же, пришлось поставить ее на бой.       Помню, как отчаянно боролся с собой, доказывая, что мне все равно. Смех, да и только. Я и пяти минут с ней рядом не простоял, не говоря уже об остальном. Так откуда бралось это нарастающее чувство необходимости, тяги? Я не знал, но смутно догадывался, что изнутри, от сердца, чья защита внезапно дала сбой.       Сбой… и стены, окружавшие его, покрылись трещинами, увеличивающимися с каждым днем и все больше пропускавшими через себя звуки учащенного сердцебиения.       Она долго держалась. Оборонялась. Даже атаковала. Но тщетно. Эта выскочка была гораздо сильнее ее.       Она упала. А я был неимоверно зол. На него. За гребанную силу и безжалостность. На нее. За бессилие и хрупкость. На себя. За гребанную слабость и жалость. И за боль, ненависть… при каждом его ударе.       Я молчал. Я все еще держал лицо. Дурак.

***

      Фор молча ушел из зала. Он никогда не любил жестокость.       Новобранцы тихо стояли у ринга, сочувственно опустив головы. Они прекрасно понимали, что этот проигрыш для Трис означает уход.       Я же просто велел всем убраться. На вопросительный взгляд Кристины ответил грубым «Сам разберусь». Руки дрожали, меня знобило, а этого никто не должен был видеть. Не сейчас.       Поднявшись на ринг, я аккуратно поднял маленькое и невесомое тело Мышки. Ей надо было срочно оказать медицинскую помощь... Я слепо надеялся, что она не сильно пострадала, насколько это было возможно в данной ситуации. Надеялся, дрожал, думал – слишком часто за последнее время и это раздражало, отвлекало, обескураживало меня. Я все еще злился. На всех.       Медсестра сказала, что все хорошо. Нужно больше лежать и меньше волноваться. «Девочка отделалась лишь ссадинами, сотрясения нет. Крепкая.»       Все хорошо. Казалось, в тот момент это было все, что мне хотелось слышать. Я не сразу понял, было это сказано медсестрой или только в моей голове. А потом было дикое облегчение и слабость. Я отнес ее в комнату на кровать и сидел рядом, пока она не заворочалась, просыпаясь.       Я ушел, рассчитывая, что она не увидит, кто именно вышел из комнаты. И мысленно прося судьбу об обратном.

***

      Поезд все дальше увозил нас от дома, а я все еще не знал, что теперь с ней делать. Она показала слабость, ее необходимо было исключить. Но как я мог? Любого другого - хоть сейчас. Любого, но не ее. Я твердо решил, наверное, еще с самого начала, что сделаю все что угодно, но она не останется болтаться вне фракций.       Упертая. Целеустремленная. Она бежала за поездом, твердо зная, что готова рискнуть. Это даже с приличного расстояния читалось в ее горящих глазах. Сильная.       Что-то слегка толкнуло меня вперед. Я на секунду отвернулся от двери, чтобы посмотреть, что именно. Но вокруг никого не было, даже близко. Все занимались своими делами, не замечая бегущую следом, наверное, самую бесстрашную из нас.       Она бежала совсем рядом, когда мой взгляд вновь обратился к ней. Она смотрела на меня своими огромными глазами и весь ее вид говорил о том, что, не смотря на всю ее решительность, она не уверена и… боится. Боится меня, моего холодного выражения лица и еще больше – равнодушия. Именно в этот момент я осознал, как именно она относится ко мне. Боится, не доверяет, сомневается.       Интересуется. Почему-то сейчас я твердо знал, что она все-таки видела, кто вышел сегодня из ее комнаты. Мне впервые за долгое время хотелось улыбнуться… Мысленно поблагодарив судьбу за то, что та таки услышала меня, я резко наклонился и протянул ей руку. Трис без промедлений ухватилась за нее, позволяя втащить ее в поезд. И когда она, запыхавшаяся, поднялась на ноги, поправляя спутавшиеся волосы, я все еще держал ее руку. А она мою. Так естественно и незаметно для нас и так странно и непонятно для других.       Она посмотрела на меня, слегка исподлобья и осторожно улыбаясь одними лишь кончиками губ.       - Спасибо. Я просто решила, что должна поехать.       - Ну ладно. – Я не узнал свой голос. Я все еще держал ее руку. Я все еще не мог отвести взгляд. – Будешь в моей команде и только попробуй облажаться, Мышка.       - Я не нашла записки... ну... ты же заходил в комнату, чтобы сказать об отчислении, или...? – она смотрела, чуть сощурив глаза, как бы пытаясь найти ответ на свой вопрос у меня на лице, особо не надеясь на честность слов.       Я не ответил, просто развернулся и ушел в другой конец вагона, взять сумку с оружием для игры.       - Правила простые, – Фор сразу же привлек внимание к себе, не дав бойцам времени на осмысливание случившегося и превращение это в сплетни. Он всегда быстро схватывал ситуацию. – Цель - захват флага.

***

      Наша команда выиграла. С трудом и, в основном, за счет смекалки Трис. Я гордился ею, она вполне доказала свое право на дальнейшее пребывание здесь. Одной проблемой для меня стало меньше. Но это отнюдь не отменяло необходимость объясниться с ней. Ведь она не глупа. Ведь я так и не ответил на ее вопрос, что было гораздо красноречивее любых слов. Глупец. Что я мог ей сказать, если и сам до конца не понимал, что происходит.       Что я мог сказать, если не знал, почему лично отнес ее на осмотр и в спальню; почему не сказал об исключении или не оставил записку, как она и ожидала; почему помог забраться в поезд, когда от меня требовалось просто закрыть дверь, оставив незамеченным ее присутствие? Что я мог сказать?       Все, что я знал, так это то, что резко отличаю ее от всех остальных, выделяю. Что думаю о ней в тысячу раз больше, чем о ком-либо другом, что волнуюсь за нее, что гораздо охотнее теперь встаю по утрам и иду на тренировки. Что мне все чаще плевать, что новобранцы не способны иной раз даже постоять за себя, не говоря уже о защите города. И что голос мой стал мягче, а нрав спокойнее. И далеко не только, когда она рядом. Может ее спокойствие передается по воздуху или через взгляды?

***

      Прошло два дня после выигранной нами игры. Два дня молчания и беглых взглядов. Два дня размышлений… с обеих сторон. То, что она думает об этом, читалось в ее глазах, даже когда она не смотрела на меня и, возможно, даже не знала, что я где-то рядом.       Два дня до очередной игры.       На этот раз цель была та же, но изменились условия. Теперь флаг был один, общий, и достать его было недостаточно для победы. В игру вступила охота. Командам было необходимо стрелять, для выигрыша соперники должны были быть ликвидированы.       Трис, конечно же, снова была со мной. Фор даже не пытался смотреть в ее сторону. Догадливый, черт возьми, ведь мы не обсуждали это. В силу предоставленных условий, личное пространство в бесстрашии ценилось как нигде больше.       Игра началась. Я сразу сказал Трис держаться рядом со мной, под предлогом «дабы с твоей тощей задницей ничего не случилось, мне же потом тебя вытаскивать». Она улыбнулась, с тенью сарказма и усмешки на лице.       Это была ее первая улыбка за эти пресловутые два дня, адресованная мне, с тех пор, как она поблагодарила меня за протянутую руку в поезде. И вот опять это чувство непонятной радости растеклось от головы, вниз, до самых ног.       Игра началась. Трис следовала за мной попятам, уверенно всматриваясь и прицеливаясь в плохо освещенное пространство. Разделившись по парам, мы, в меру осторожно, но достаточно быстро двигались к цели.       Воздух был пропитан тишиной, иногда прерываемой трещанием насекомых. Ничего не мешало ни моему обзору, ни слуху. Я был хорошим охотником, можно сказать, это был мой конек и я, конечно же, сразу заметил легкое движение у стены разрушенного дома и инстинктивно задвинул Трис свободной от оружия рукой за себя. На размышления о том, как она это поймет или воспримет, времени не было, я внимательно всматривался в проем отсутствующей двери в стене, держа палец возле курка.       Я не был удивлен той мысли, что сосредоточен сейчас больше, чем обычно и также больше внимателен, и серьезен. Ни охота, ни сама игра сегодня не доставляли мне привычного удовольствия. Сейчас я боялся за Трис, и этим был слаб, что являлось непозволительной роскошью для бесстрашного.       Я вдруг подумал о том, что запомню этот момент, как время, когда я наконец осознал, что со мной происходит.       Эта мысль покинула меня так же быстро, как и появилась, со звуком выстрела со стороны стены… Стены, которая находилась правее, вне поля моего зрения. Я позволил себе задуматься, потерять внимательность, притупить чутье… непростительно.       Дико злясь на себя, я быстро схватил Трис за руку и толкнул к остаткам металлического забора. Осмотрелся – позади никого не было. Нужно было срочно снять стрелка, иначе двигаться дальше не представится возможным. Я прижимал маленькое тельце Мышки к забору, оскалившись и хищно озираясь в поисках стрелка. Она молчала, быстро и рвано дыша. Она также не заметила стрелявшего, но ей это было вполне простительно, ведь она новичок.       Я наконец заметил его и, прицелившись, выстрелил. Метко, как всегда.       Мы двинулись дальше. Я держал Трис за запястье, чуть позади себя и, все также охотничьи озираясь, быстро двигался вперед. На этот раз все мои чувства были наготове, я был абсолютно уверен в том, что вижу и слышу даже дальше, чем это необходимо.       Мы были практически у цели, нашей задачей был флаг, всех остальных – соперники. По дороге, не считая первого стрелка, нам попались лишь трое, двоих из которых ликвидировала Трис. Она все также рвано дышала, но нисколько не колебалась перед выстрелом. Дело в том, что патроны были более серьезные, нежели в прошлый раз. Попадание по незакрытому защитой телу, практически не уступало серьезностью боевой пуле. Конечно, на каждом участнике были бронежилеты, но определенный риск все же присутствовал. Выстрел с близкого расстояния мог пробить защиту и ранить. Перед игрой был проведен тщательный инструктаж, но меня все равно нервировало нахождение Трис здесь, среди кучи «недоопытных» стрелков.       Трофей был привязан к верхушке высокого дерева, нам оставалось лишь разведать обстановку и взять его.       На этот раз я заметил стрелявшего, но с ужасом осознал его близость к нам и мою невозможность выстрелить.       Одна секунда.       Он с азартом целился в Трис, конечно же, напрочь забыв инструктаж. Я четко понимал, что не успеваю развернуться и выстрелить.       Вторая секунда.       Также стоя в пол-оборота, я сделал полушаг к Трис и, слегка толкнув ее назад, заслонил собой от стрелявшего.       Последние, что я видел, уже лежа на земле и прижимая руку к ране под ребрами, это Кристину, сжимавшую в руках наш флаг, и на глазах бледнеющую Трис, будто в замедленной съемке склоняющуюся ко мне. Мы снова победили.

***

      Я очнулся в медпункте. Голова гудела, рана под ребрами нещадно ныла, напоминая о себе и прошедших событиях. Я обвел глазами светлую комнату, помимо меня в ней находилось еще двое раненых. Так и знал, что не стоило давать этим растяпам в руки серьезное оружие.       Мой взгляд вдруг упал на мирно спящую Трис, когда я, пошевелив рукой, случайно задел ее волосы. Она сидела на стуле возле моей кровати, ее голова лежала щекой на согнутых в локтях руках, слегка касаясь прядями моего запястья. Мышка. Она так тихо и сладко сопела, что я невольно улыбнулся. Уже который раз за последнее время, я не ухмылялся, растянув рот в кривой усмешке, а улыбался, как все. Это уже не удивляло. Ведь теперь я точно знал, в чем дело.       Я влюбился. В «убогую», в серую слабую мышку, альтруистку, попытки которой стать бесстрашной почти всеми были подняты на смех. Я же тогда просто не успел посмеяться, слишком уж быстро чувства связали меня изнутри. Как так могло произойти? Мало того, что я не очень –то верил в любовь в принципе, так еще и с первого же взгляда, с первой же мысли… еще не успев и слова от нее услышать. Просто влюбился и все. Так можно и в купидонов начать верить, ибо то, что случилось было подозрительно похоже именно на выстрел чертовой стрелы, причем наугад. Но я, кажется, уже свыкся с этим чувством, и оно стало для меня таким естественным, будто было всегда.       Трис слегка дернулась, будто ее резко потрясли по плечу. Я почему-то закрыл глаза, притворившись спящим. Она глубоко вздохнула, просыпаясь и, судя по скрипу кровати, поднялась.       Я чувствовал, как она просто сидит и смотрит на меня, ничего не говоря. Она не знала о моем пробуждении, я слишком много времени потратил, чтобы научиться дышать так, как дышат во сне.       Спустя пару минут она молча встала и вышла, а я смотрел, как она уходит… также, как в свое время, она смотрела, как ухожу я. Ирония.

***

      Я провалялся в медчасти еще два дня и валялся бы еще дольше, будь на то воля врача. Трис больше не приходила. Я и не ждал, ибо прекрасно осознавал, что она, наверное, последний человек, который догадывается, что происходит со мной.       Выйдя из палаты, я быстро понял, что не обсуждал «странное поведение командира» только ленивый. Надо сказать, я довольно-таки спокойно переносил косые, любопытные взгляды бойцов. Наверное, потому, что спешил реализовать поставленные цели. За два дня, потраченных на лечение, я успел все по нескольку раз обдумать, передумать и снова решиться. Так что, пока я был полон стремления, мне необходимо было срочно найти Трис.       Я встретил ее в столовой. Там был такой ажиотаж, что я не то что подойти, я даже взгляд на ней задержать не мог надолго, так как все вокруг куда-то спешили, что-то обсуждали, то и дело закрывая обзор.       Я не злился, не раздражался, нет. Я просто нервничал. До дикости, до глупости нервничал. Я совершенно себе не представлял, как она на меня отреагирует. Да, как сказала медсестра, она всю ночь просидела со мной в палате после операции, пока я метался в больном бреду, то и дело меняя мокрое полотенце на моей горячей голове. Но это вовсе не означало, что я ей хоть как-то интересен. Это могло быть все, что угодно… благодарность, жалость, милосердие. Но я безумцем надеялся на большее. И с нетерпением рвался к ней, желая получить ответ на мучавшие меня вопросы.       Да, всего один ответ. На все вопросы.       Видит ли она во мне холодного, безжалостного, жестокого командира; видит ли она, что творится со мной с момента нашего знакомства, замечала ли взгляды; и самое интересное, нужен ли я ей, после всего, что она видела, после всего, что я говорил или делал?       Я никогда не чувствовал себя таким слабым, таким нервным и это все еще раздражало.

***

      Мне таки удалось найти ее в менее людном месте. Я шел по коридору в сторону тренировочного зала, когда увидел ее, медленно идущую чуть впереди меня. Догнать ее не составило ни малейшего труда, даже с моей все еще ноющей раной. Я аккуратно взял ее за руку только для того, чтобы привлечь внимание. Она с удивлением обернулась, и я, сделав вместе с ней полушаг, стремительно прижал ее к холодной стене. Она резко вздохнула, я также резко выдохнул и поцеловал ее на глазах у безмерно любопытных бойцов.       Мне было абсолютно все равно.       Я даже не думал осторожничать ни с ними, ни с ней. Я целовал ее жадно, безумно, вкладывая в поцелуй все свои чувства, всю решительность и, вместе с тем, сомнения. Но она не оттолкнула меня. Закинув руку мне на шею, она лишь теснее прижалась ко мне и ответила на поцелуй.        Мне было абсолютно все равно.       Я чувствовал, как вместе с сомнениями меня покидает контроль. Я все теснее тянулся к ней, практически вжимая в стену. Она же нервно водила ладонью по моей щеке, другой рукой вцепившись в плечо.       А я все никак не мог остановиться, мне хотелось целовать ее губы, щеки, скулы, шею… С невольным рыком, я подхватил ее за бедра, чтобы она могла обвить меня ногами, тем самым еще больше сократив расстояние между нами. Спускаясь поцелуями по тонкой шее, я пару раз задел зубами ее ключицы, она же все сильнее вдавливала ногти в мое плечо и неровно дышала.       Не помню, сколько времени мы простояли так посреди коридора. Помню лишь, что, когда, очнувшись и тяжело дыша, таки оторвались друг от друга, она смотрела на меня своими огромными, как говорят, оленьими глазами и улыбалась.       Это была вторая ее улыбка, адресованная мне, с тех пор, как она поблагодарила меня за протянутую руку в поезде.       И что-то подсказывало - не последняя.