Я не однолюб, но моя любовь навсегда. И если сможешь принять все мои знаки сложения, то получишь сумму дорог, ведущую к тебе. С. С.
Пальцы правой руки медленно опустились на белоснежную полированную поверхность, Светлана осторожно провела рукой по сияющей крышке её рояля. Подарок. Дорогой подарок. Может, даже слишком. Порыв поднять крышку и тронуть клавиши Светлана сдержала. Она знала, что не умеет играть на рояле и никогда не научится. Она платила огромные деньги, вызывала настройщиков чуть ли не каждую неделю, каждый день протирала инструмент от пыли. Сама. Никого никогда не подпускала к нему, кроме близких друзей, но сама почти никогда не решалась играть. Были какие-то слабые попытки что-то дельное изобразить. Но Света понимала, что лучше этого делать не стоит, из-за уважения к этому по сути своей благороднейшему из инструментов. Её тянуло к музыке сегодня. Она была одна в этой квартире и ей хотелось играть. Странно, но скрипка не манила собой в этот день. Руки просили другого. И скрипичные струны казались Светлане странно-чуждыми, чего раньше никогда не бывало. Она медленно опустилась на стул и осторожно взяла в руки чёрную как ночь, любимую гитару. Почему гитара? … Она взяла пару аккордов. Настроена идеально. Филигранно. Подумала, что хочется что-нибудь спеть. Что-то не своё. От своих песен, в которых так много высокого, и в то же время настолько много унизительно-странного и чуждого сегодня, что петь хотелось чужие слова. Сразу в голове всплыли строки из песен Светки Голубевой. Конечно, кто если не она? Света неуверенно взяла пару аккордов и остановилась, качнув головой, снова гуляя небесами серых глаз по поверхности рояля. Нет, это не то, не то… Вдруг, она будто бы случайно, взяла три первых аккорда и осторожно тронула струны, начав наматывать на пальцы до боли знакомые, но теперь бесконечно далекие переборы и тихонечко пропела немым стенам: По твоей загорелой руке я читаю молитву. Мы с тобой расстаемся, мой друг, навсегда навсегда… Света остановилась, не сумев продолжить, опустила глаза. Конечно, её вечный Романс, тот, который совсем даже не её, ни по авторству, ни по смыслу, ни даже по посылу… Но настолько сильна была жизнь в этой песне, что трепет и нежность к ней у Светы сохранились до сих пор. Хотя немало же лет прошло… Кончено, у них часто случалось, что Диана писала песни о том, что Света мечтала сказать. Света тогда смеялась, говорила «Ну вот, снова ты за меня всё сказала и спела это…», а сама не писала песен тогда. Может, потому что все творческие силы у неё забрала Диана и сама выражала в своих песнях их обеих? … Давно это было… Света, качнув головой, встала. И вернув гитару отдыхать на диван, отправилась в кухню, пробормотав себе под нос что-то вроде «Докатилась, Сурганова, дальше просто некуда…» Ей самой стало смешно от себя. И она поняла, что ей срочно надо выпить. Она схватила такой странно появившийся в самый подходящий момент на глаза телефон и остановилась. Кому звонить? Другу. А где сейчас все её друзья? … Минута бесполезных перебираний в уме имен и фамилий, и Света просто плевала на заморочки и набрала второй номер в записной книжке. Через параллели длинных гудков и несколько секунд телефонных расстояний раздался хрипловатый голос: — Алло? — Алло, Валер? Мне надо срочно выпить! — Повод? — Без повода. Да или нет? — Да. Где? — В нашем баре, который от моего дома в двух шагах. Давай. Жду. И ни слова больше. Света знала, что он придет. Единственный человек, который приходит всегда, вне зависимости от места, времени и наличия повода. И вот уже Света накинула на плечи пальто, и щелкнули гулко в дверном замке ключи…***
— Я к морю хочу. Отвези меня к морю… — тихо сказала Светлана Валерию после энного стакана крепкого виски. Гитарист, конечно, пришёл. Он сидел напротив, перед ней, как большой мишка, и внимательно слушал её уже почти что попадающий под категорию «пьяный бред» монолог, который закончился на том, что она решила ехать к морю. — Какое море? У тебя концерты. Люди… — спокойно сказал Валера, допивая янтарный напиток из своего стакана. Света улыбнулась, пожав плечами. — Люди меня любят и отпустят, а я не могу больше. Мне в Питере душно, впервые! Мне надо уехать, смыться куда-нибудь. А то скоро свихнусь вообще. Поеду к морю, в Португалию, например. Меня Наташа к себе пустит пожить… — Леушина? — будто не понимая, спросил Валера, разглядывая немолодую пару, проходящую мимо них. — А у меня есть ещё одна? Уеду недельки на две. Погуляю по пляжу, а то устала. Надо иногда от Питера отдыхать. А то так ведь и съесть может, а я, знаешь, еще планирую как-то творчески жить, песенки свои еще попеть… — Ну ладно, поезжай. — Серьезно? — вдруг переспросила Светлана, вскинув брови. Она будто бы не верила, что Валерии и вправду её слушает. — Конечно. Ты права. У нас пока что отдых, гастролей нет. Поезжай, отдохни. Всё нормально будет. — Спасибо, Валерка, — Света улыбается ему. Так, как мало кому улыбается в жизни, с вечным, немного лукавым, но сейчас уже странно-холодным прищуром серых глаз, и все черты её лица будто бы вмиг становятся мягче, и исчезает греческий профиль, а улыбка превращает эмоцию во что-то чуть-чуть побольше… — ты настоящий друг…***
Португальское солнце приятно обжигало кожу на плечах, а летний легкий ветерок трепал отросшие светлые кудри. Лето в Португалии в самом разгаре. Конечно. Наташа не отказала Светлане в приюте и бокальчике хорошего португальского вина… И Светлана идет вдоль берега, слушая этот нежный, удивительно близкий сейчас шёпот волн, разговор моря с ней, чувствует ласковые лучики закатного солнца Португалии и дышит свободно и легко, отдыхая, наконец, от вечной предрассветной мглы Питера, и ноги тонут в песке, сохранившем ещё тепло уходящего дня, а волны всё шепчут свою никому неизвестную песню. И Света ловит глазами уже рубиново-янтарный горизонт, впитывая в себя краски уходящего дня… Я раскрашивал небо…Как мог… И так хотелось, вместе с этим шепотом волн, услышать такое родное над ушком «Как раньше» и простить, а может, просить прощения, неважно за что, неважно, у кого, молить, пока не обнимут, не прижмут к себе все, кого она любила. Все, кому она отдавала себя, и речь сейчас далеко не только о теле. Речь о сердце и душе, чувствах, мыслях, дыхании, желаниях и мечтах… Всё, до последнего вздоха, до последней нотки её слабого голоса в ночи, шепчущего заветное имя… Смешно. Ведь за все эти годы они все, люди её мечты, её любимые, стали настолько далеки… И все равно, они забрали часть её. Каждый. Она раздала себя по кусочкам, никогда не жалела, отдавала всё чем была сама, и в итоге не смогла почувствовать себя… Цельной? Или наоборот? Это они все часть её, они все внутри, там, где живет в одиночестве своём душа, как всегда, чуть пониже сердца, и теперь они не могут найти в себе ту самую частичку, которую когда-то ей удалось получить? … — Света! И Сурганова улыбается. Снова улыбается. Но теперь по-другому, одиноко-обреченно улыбается тому голосу, что до неё с дальнего возвышения доносит летний ветер. Солнце забирает свои последние рубиновые слабые лучики и почти окончательно утопает в море под горизонтом. А Наталья подходит к ней, с сияющей улыбкой, такой же теплой, как этот песок, шуршащий мягко под её ногами. Она осторожно обнимает Свету за плечи. А Света улыбается теперь украдкой. Опускает глаза, прижимаясь ближе. Тепло. Наталья всегда была выше, странно, но это казалось таким правильным… — Ты мне не нравишься. Уж больно грустная сегодня. Пойдем-ка подальше. На тебя море как-то действует… — Да нет, не в море дело, — улыбается Светлана, неспешно шагая вдоль воды, чувствует, как остывшее за вечер холодное море касается ног, — бывает. Уж больно хорошая у меня память просто. Нет-нет, да и подкинет что-нибудь. Но, знаешь, мы тут с морем побеседовали, и решили вместе, что сейчас всё прекрасно. — Отлично — улыбается женщина, и они поднимаются выше. Прочь от моря, от его зазывных песен, прочь от этого заката, под крышу дома, где ждет снова рояль, теперь уже черный, и два бокала «сорокалетнего DALNA PORTO», верно? … Питер уже ждет её. И Светлана уедет назад, домой. Под серое небо, к мостам, в город, который весь от основания до шпиля Адмиралтейства пропитан её любовью, её жизнью, как и она им, вся без остатка… Питер. Слишком нужный и родной, чтобы оставлять так надолго…