Русская Рулетка!

Спасибо большое так же Fools Dream, которая сделал обложку https://pp.vk.me/c623819/v623819465/1a1cb/PkqFdd61_uE.jpg Пояснение: D – 2 недели - две недели до дня когда это все произошло. D – 3 - три дня до того как все произошло. Приятного чтения.

***

      Я никогда не думала, что это все может закончиться так, что наша участь так печальна, а история любви настолько коротка. Сидя за столом, смотрю на него, после опускаю взгляд на револьвер, лежащий перед нами. Ирония судьбы или злая шутка смерти?       Его взгляд не просит прощения, не угрожает, не насмехается, он совершенно пустой. Словно из этого человека вырвали душу, в прочем, как и из меня, это пугает, но далеко не нас. Мы смирились со всем, что может произойти, и будем рады уже любому повороту судьбы. Хотя и выбор у нас не велик, умру либо я, либо СынХён.       Когда все пошло не так? Может, когда я сделала не тот выбор, который повлек за собой такое? Ответ очевиден. Ещё при первом знакомстве, в этом чертовом клубе, он сказал, кто он и что быть с ним опасно. Но мне всегда нравились плохие мальчики, это и привело к такому раскладу.       Но ночи с ним – ночи любви и страсти, где каждый вздох был наполнен жаром двух сердец, каждое прикосновение было длиной в вечность, его пылкие объятья и жгучие от любви поцелуи, всепоглощающий огонь готовый растопить всё. Терпкие вздохи и его львиный рык блаженства, полнейшая потеря контроля и пространственных ориентиров, когда мы находились вдвоем, хотя, это не было настолько важно. Важным было только я и он, только страсть, влечение, тяготение, только полное подчинение, повиновение плотским желаниям, инстинктам, буквальное саморазрушения всех моральных устоев и пресловутых мнений, своя собственная революция, поглотившая нас с головой. Было совершенно наплевать, что твердили и о чем за нашими спинами говорили. Нам было настолько хорошо, нет, этого слишком мало что бы передать это. Было шикарно, превосходно, восхитительно, завораживающе, неподражаемо и до безумия приятно быть вместе.       А сейчас, а что сейчас? Мы просто истощены и устали, практически трое суток находясь непонятно где и уже давно не в надлежащем состоянии. Моя рубашка порвана на рукавах, под грудью и кажется на спине, впрочем, и штаны были не лучшем состоянии, все перепачкано брызгами крови моей и чужой, на лице была разбита губа и растрепанные волосы, хотя мне бы жаловаться, и есть ли в этом смысл? Напротив меня сидит СынХён, его лицо бледнее снега, синяки под его темно-карими глазами были темнее их самих, что свидетельствует о серьезных проблемах с печенью, губа также как и моя разбита, бровь на левом глазу рассечена пополам. Голова мужчины, кажется, пробита, не пойму только, кровь все еще продолжает идти или уже запеклась, чертов полумрак, царящий в этой комнатушке. От одного лишь движения он корчится от боли, сжимая всю свою волю в кулак, чтобы не заорать и не доставить никому удовольствия от его мучений. Одежда, нет, это невозможно назвать одеждой, одни лохмотья, были заляпаны кровью, его как будто кидали в лужу с этой красной жижей и долго возили в ней.       А ведь три дня назад я совсем не думала о том, что может произойти, подняв эту чертову трубку и произнеся лишь одно слово, его имя:       – СынХён…       D – 2 недели       Между нами была такая страсть и такая любовь, что я даже не могла подумать, что, взяв однажды телефонную трубку, я услышу не привычное «люблю», а нечто другое.       – Да милый, почему ты так рано звонишь? – сонным голос произнесла я, переворачиваясь на другой бок кровати и смотря сквозь сумерки на электронные часы, на которых было всего четыре часа и сорок четыре минуты.       – Мы расстаёмся! – сказал он жестко и грубо, как будто это был не он, нет, это на него вообще не было похоже.       – Любимый... – садясь на кровать, я не хотела понимать этих двух слов, слезы, что секунду назад даже не знали о своем существовании, полились из глаз. Я даже не сразу поняла, что плачу. В кромешной тишине не было ни всхлипов, ни истерики, просто холодные слезы, которые просто лились из глаз нескончаемым потоком.       – Ты же знала, что однажды не сможем быть вместе, так что прими это как данное, и, прошу, никогда больше не бери трубку с этого номера. СЛЫШИШЬ, НИКОГДА! И с незнакомых номеров тоже, я умоляю тебя, это ради твоей безопасности, и перезванивать на неизвестный номер только с чужого номера. Запомни, с чужого!       – СынХён. Прошу. Сбеги из страны, сбеги в самый дальний уголок планеты, но не подставляйся, не рискуй своей жизнью. Пожалуйста, останься живым. Я люблю тебя, знай это, и прошу, нет, молю, пусть мы однажды встретимся вновь!       – Я тоже люб... – и короткие гудки.       Только сейчас я осознала всё, что говорили подруги о бандитах и о том, что с ними нельзя общаться, что любая связь с ними может привести к самым неблагоприятным последствиям, но запретный плод так сладок.       СынХён занимался контрабандой наркотиков, точнее просто совершал сделки, а люди за него делали всю грязную работенку. Ему сто раз угрожали и что в итоге? В итоге я сейчас сижу с ним, как и хотела, вот она долгожданная встреча и не через годы, даже не через десятилетия, и я ей абсолютно не рада, мне не так много лет, чтобы прощаться с жизнью так неправильно, так по-идиотски, а что же стало причиной этого прощания, уже точно последнего для кого-то из нас? Я. Я сама...       D – 3       Я вижу его номер на телефоне, хочется взять трубку, но боюсь, он же просил, он же говорил об этом, предупреждал, но телефон звонит и звонит. Пять. Десять минут. В голове зарождаются сомнения. А вдруг это он, вдруг теперь все хорошо, и он захотел меня увидеть вновь, или вдруг ему нужна помощь, а мой номер оказался первым, который он вспомнил. Сто, нет, тысяча мыслей пролетают в сознании. Сгрызаю ногти и учащённо дышу, словно я сейчас взорвусь от ожидания, и самое главное от ожидания чего? Я же не экстрасенс, ни программист, чтобы выяснить, кто и откуда звонит, просто бывшая девушка парня, чей номер высвечивается на экране. И я не сдержала своего любопытства, волнения, и взяла этот чертов телефон. Но молчу, боясь сказать хоть слово, а вдруг это не он и я взяла телефон зря. Пульс бьется так, что звон отдается в ушах, которыми я так тщетно пыталась услышать хотя бы его дыхание, но вместо этого я слышу крик, его крик! Его голос где-то вдалеке, истошный крик, крик, который вселял страх, которого я не хотела бы слышать никогда в жизни.       – СынХён! – не выдержала я, крича в трубку, но в ответ тишина. Нервно сглатываю, набираю в рот воздуха, что бы ещё сильнее крикнуть, как слышу, что мне начинают отвечать на том конце трубки.       – Ты скоро увидишься с ним, осталось не долго ждать. – и короткие губки, голос не СынХена, это голос какого-то незнакомого человека, он пугал, паника нарастала во мне с каждой секундой и с каждым коротким гудком на том конце.       Кидаю телефон на кровать и бегу к шкафу, складываю первые попавшиеся вещи в единственный чемодан, который был забит какими-то ненужными вещами, психую, вытряхивая все из него и уже быстро собирая нужные. Дрожащими руками вынимаю заначку из-под комода и чуть ли не снося все на пути направляюсь к выходу. Открываю дверь, а на пороге бандиты, они ухмыляются, видя в одной руке стопку денег и чемодан в другой руке. Пара секунд и чемодан остается в квартире, деньги у бандюги в кармане, а меня силком тащат вниз по лестнице. Сопротивляясь и брыкаясь, даже вырвалась из их цепких рук, я побежала к выходу, в надежде на спасение, но на выходе меня тоже ждали. Страх и отчаяние, понимание безысходности ситуации, и наивные порывы удрать, всё тщетно...       А что же было потом? Я даже не хотела вспоминать, смотря на СынХёна, который, не зажмуриваясь, словно это пустяк, подносит пистолет к виску и стреляет...       Опять промах, и пистолет оказывается снова на этом чертовом столе. Я бездумно беру эту не детскую игрушку и кручу барабан, словно проматывая вместе с ним воспоминания за эти три дня.       Как меня привезли на склад и долго допрашивали о тех вещах, которых я не знала, и когда я в сотый раз твердила, что не знаю, они в сотый раз опускали в воду, били по лицу, по телу, словно я была игрушкой, словно я не человек. Потом день лежала в какой-то комнатушке с краном и дыркой в полу, от которой шла ужасна вонь. Это был мой личный карцер, но за что? За любовь? Разве она имеет именно такую цену?       Я даже не хотела пить воду из этого чертового крана, но почему-то сквозь боль я, словно собака, поползла к источнику влаги. Я готова проклинать себя, но почему-то так хочется жить, хоть так, пусть хоть здесь, даже если сюда придут мужики и отымеют меня, плевать на всё, но почему-то хочет жить.       Но это чувство прошло, когда я увидела его, СынХён ни слова не проронил, но я видела в его глазах все, что хотела увидеть. Со временем это все исчезло. Отчего и почему известно только одному Богу, у которого один из нас спросит об этом.       Я трясущимися руками подношу пистолет к виску и нажимаю на курок, холостой выстрел. Чья же это пуля? И что будет с тем, кто останется? Никому из нас двоих не известно. Ни один из нас не знает, чего хочет сидящий напротив, жить или умереть.       Сквозь тревожные сумерки, я вижу своих мучителей, нет, я вижу их силуэт, скрытый за дымом их сигарет, а я все так же сижу за столом, на столе – пистолет. Я играю в игру для сильных мужчин, но как долго продлится эта игра и как скоро наскучит наблюдающим эта рулетка?       – Если из вас никто не умрет до рассвета, вы пожалеете оба об этом. – СынХён резко берет револьвер, стискивая зубы и губы от боли, и подносит его к своей голове, стреляет, не получилось, еще один выстрел, и еще, но все они холостые. У него отбирают пистолет и это оружие пытки нервов кладут прямо передо мной. Заставляя Сынхёна пожалеть о его поступке, нажимают как раз в районе его печени, он стискивает губы так, что они снова трескаются, и из трещин сочится кровь. Осталось всего два часа до рассвета, так показывали настенные часы, и у меня к нему был ещё один нерешенный вопрос:       – Кто мы? – говорю еле слышно я. – Незнакомцы из разных миров... Или, может быть мы – случайные жертвы стихийных порывов? Знаешь, как это сложно – нажать на курок. Этот мир так хорош за секунду до выстрела... – я взяла ещё теплый от его рук револьвер, смотря сначала на орудие наших пыток, потом на СынХёна, в его глазах появилось то, что я хотела в них увидеть, нет, что я желала увидеть. – Теперь мне точно известно: насколько всё это всерьез, ведь молчанье – это тоже ответ на мой нелепый вопрос. Здесь одна только пуля... Не огорчайся... – я кручу барабан, смотря ему в глаза и пытаясь их запомнить на вечность, после чего останавливаю этот цилиндр с одной пулей. Откуда эта уверенность, что мне не повезет? Или же я настолько желаю скорейшего конца, что надеюсь на этот чертов выстрел, который не будет холостым? Почему-то именно сейчас по щеке пробегает, наверное, самая отвратительна слеза во всем мире. Не жмурясь, подношу резко пистолет к виску и, улыбаясь СынХёну, медленно нажимаю на курок, произнося. – Эта пуля – моя...