Carpe Diem

Гермиона с яростью откинула со лба челку – близнецы Уизли не на шутку выводили ее из себя в последнее время, и на этом занятии АД это ощущалось сильнее обычного. Особенно старался Фред (девушка отличала его по более ехидному голосу и более частому использованию ее фамилии со всевозможными кличками. Джордж обычно ограничивался просто «Гермионой»). - Ну так что, Грейнджер, зассала? – грубо выразился близнец, приседая в шутливом поклоне. На губах играла лукавая усмешка, которую так и хотелось стереть с самодовольной физиономии. Приятель, он еще не знал, на что подписывался. Фред, после фееричной победы Гермионы над Роном, проиграв двадцать галеонов на спор, решил «отомстить» обидчице, вызвав на ответную дуэль, дабы отвоевать потраченные деньги. Джордж уже вовсю расхаживал по комнате, принимая ставки – почти все принимали участие, ведь каждому было интересно, кто победит. С одной стороны, Уизли был старше на два курса, да еще и был парнем с лучшей физической подготовкой благодаря квиддичу; с другой – гриффиндорка была тоже не лыком шита, не зря же ведь самая способная ученица Хогвартса. Все громко голосили и делились мыслями по поводу ставок, критически взвешивая шансы оппонентов, что изрядно выводило Гермиону из себя. И почему этих рыжих придурков всегда сопровождал такой ажиотаж? Грейнджер опасность такой акции понимала прекрасно – чтобы добиться теперешнего уважения и авторитета в качестве старосты, ей пришлось не один год отвоевывать свое место под солнцем. У нее, в отличие от некоторых, не было харизмы, превосходного чувства юмора или яркой внешности. Наоборот, не так давно, буквально четыре года назад, девушка была неуверенной в себе занудой с заниженной самооценкой. Каждый раз она опасалась сделать что-то неправильно, ведь за этим всегда шли насмешки – даже безобидные подколки, безо всякого злого умысла, воспринимались из-за этого болезненно и тяжело. Неуверенность – нет, не в собственных силах, а в реакции окружающих - всегда заставляла замедлиться, засомневаться, передумать, поменять решение, ранее казавшиеся хорошим. Застенчиво повернуться, поправить одежду, смущенно вздохнуть и, пряча глаза, попытаться скрыться незамеченной. А вдруг как кто-то опять осудит, а другие этого кого-то поддержат? Опасения эти, что хуже всего, часто были небеспочвенными, по крайней мере, в ее тогдашнем окружении. В детстве ей никто не объяснял - а если и пытался, то не слишком убедительно, – что всегда будет человек, критикующий каждый твой шаг, а потому растрачиваться на общественное мнения нельзя. Грейнджер внимательно слушала ободряющие советы, приосанивалась и начинала чувствовать себя готовой идти в бой. Но стоило только кому-нибудь окинуть ее очередным презрительным взглядом, стоило только кому-то обидно пошутить (и ведь даже не затем, чтобы обидеть, но чтобы просто легким эгоистичным способом заслужить авторитет у сверстников), Гермиона тут же опускала сверкающий было гордостью взгляд, потому что чужые слова ножом резали несформировавшуюся детскую психику. Кому-то это самое признание давалось легко – как близнецам, к примеру, благодаря их врожденному чувству юмора и обаянию. По этой причине им никогда не приходилось размышлять над тем, достаточно ли они хороши для чего-то, ведь остальные, после хорошей шутки, приняли бы любой прокол. К тому же, они всегда, с самого рождения, были друг у друга и знали, что другой всегда поможет, что бы не случилось. Она же раньше всегда была одна. Гермиона, не обладая в детстве достаточной саркастичностью, чтобы дать достойный отпор, была вынуждена прятаться, с позором воспринимая каждую ошибку. Уизли же, наверное, и слыхом не слыхали о такой черте, как неуверенность, имея перманентную поддержку друг друга. Теперь, благодаря поддержке Гарри и Рона, из-за которой подколки стали казаться менее существенными, она довела, что лучшая, но ведь с пьедестала так легко упасть – одной промашки будет достаточно, а на былые заслуги никто и не глянет. Почему-то именно в такие мгновения лучшие друзья как-то вырезались из памяти подсознания, забирая вместе с собой воспоминания о дружеском понимании и оставляя только неприятный привкус во рту - старое трудно забыть, а уж тем более перерасти детский комплекс, а потому тот постоянно норовил вырваться наружу, кусаясь, в самый неподходящий момент. Девушка боялась проигрыша Уизли. Она понимала, что слишком драматизирует, но нервы, расшатанные постоянной боязнью раскрытия АД, необходимость учиться и катастрофической нехваткой времени давали знать. Грейнджер осознавала, что гиперболизирует ситуацию, и зверь на самом деле не настолько страшен, каким кажется, и что никто не станет уважать ее меньше после боя со способным старшекурсником, но пакостный червячок сомнения все равно терзал грудную клетку. Девушка трезво смотрела на свои шансы: одолеть Рона не вызывало у нее почти никаких усилий, и с такой же легкостью она бы справилась с большинством присутствующих в этой комнате (недаром ведь штудировала библиотечные книги с первого курса, чтобы знать и уметь больше, чем знали другие). Но близнецы были отдельным кадром – не признавать их способности в магии было бы глупостью, а Грейнджер была кем угодно, но никак не идиоткой. За своей бравадой и шутками эти рыжие недоумки прятали острые умы – не всем под силу изобретать новые заклинания, в конце концов, а Гермиона высоко и по достоинству оценивала способности других в интеллектуальной сфере. Прошло не более минуты с тех пор, как ей был брошен вызов, но гриффиндорке и без того стало понятно, что она затягивает с ответом. Рационализм разума не позволял ей принять решение, не взвесив сначала все «за и против», чтобы сделать наиболее выгодный выбор. Один из близнецов – наверное, Фред – начал недовольно свистеть, и Грейнджер снова откинула упавшую на глаза челку. Опять же, не согласись она на дуэль, ее бы посчитали трусихой. И если в простые времена этот термин никем не воспринимался буквально и считался преувеличенной ерундой, то с неясным, но все же уже вполне ощутимым призраком войны на горизонте, прослыть трусом было уже не так безопасно. Палка о двух концах: согласишься и проиграешь – конец, не согласишься – аналогичный исход. Лишь в случае ее победы всем было бы все равно. Ох, и снова она раздувает их мухи слона, но что поделать, если мыслить подобным образом Гермиона уже привыкла? Девушка обвела взглядом зал. Все присутствующие в нем смотрели на нее с интересом, ожидая решения. Кто-то глядел напыщенно и скептически, как Эрни, кто-то находил это смешным, как Рон и Гарри, кто-то рассматривал ее с задумчивостью, как Джинни. Та вообще в последнее время вела себя тише воды ниже травы, напоминая своим поведением то, как держала себя на своем первом курсе, попав под власть дневника Волдеморта. То и дело она странно посматривала то на Гермиону, то на близнецов, что-то оценивая и примериваясь. Как раз Джинни была первой, кто неделю назад сделал замечание по поводу непонятной заинтересованности своих старших братьев в ее, Гермионе, персоне. Грейнджер слегка поморщилась - ей категорично не нравилось внимание, которое теперь было сосредоточено исключительно на ней. Это нервировало и выводило из себя – для нее оно, еще с детства, означало насмешки и оскорбления, и хотя она уже выросла с этого возраста и вполне была способна за себя постоять, детский комплекс до конца все равно не исчезал. Ее основная модель поведения, укоренившаяся на уровне подсознания с младых лет, – своего рода психологическая защита - состояла как раз в том, чтобы не привлекать ненужного внимания. Девушка покрепче сжала в руке волшебную палочку и нахмурилась. Она всегда чувствовала себя комфортнее, будучи анонимной. Еще на первых курсах Хогвартса Грейнджер не один раз буквально прятала себя за книжными полками. Некоторые дети, да и не дети только, «скрывали» себя таким образом от общества, лелея в душе тайное и острое желание быть замеченными – хотя бы по отсутствию. Но не она. Эти укромные библиотечные местечка были блаженством, частично потому что дети в этом возрасте часто были более жестокими, чем они имели на то право, и частично потому, что даже тогда девчушка понимала, что те знания, которыми она заполняет свою голову, важнее того, что ожидало ее в социуме, будь то пустой взгляд, жгучая неприязнь или же обидная кличка. И убеждалась в этом не один раз. Былая неуверенность вновь начала набирать силу. А что, если она не справиться с этим Уизли? Вероятность победы была пятьдесят на пятьдесят, и такая диспозиция ей ох как не нравилась. Ей было бы спокойнее, если бы расклад был восемьдесят на двадцать, в ее пользу, естественно. Быть трусом или проиграть? Для любого гриффиндорца второе все-таки было бы предпочтительнее, но Гермиона всегда хорошо помнила, что должна была оказаться на Рейвенкло. Неуверенность убивала. - Таки трухнула, Грейнджер? – издевательски пропел Уизли, и некоторые ученики знающе усмехнулись. Она сглотнула – в голову как назло полезли старые клички, которые она старалась воспринимать с мнимым хладнокровием, на деле остро переживая по этому поводу. Какого драккла этот поганец к ней вообще привязался? Если бы не его длинный язык, она бы не оказалась сейчас в таких неудобных обстоятельствах. Казалось бы, пора бы привыкнуть к ситуациям, выходящим за рамки привычной зоны комфорта, с такими-то друзьями, как Гарри и Рон, и воспринимать их с нужным для этого спокойствием, но все равно Гермиона каждый раз безумно нервничала и переживала, стоя перед неудобным выбором. – Видимо, разговорчики о твоей безбашенности были все-таки пустым звуком, а? Или этого Вики не одобряет? – лениво продолжил он. - Да при чем здесь Крам вообще? – разъяренно выдохнула она, нахмурившись еще сильнее. – Достал уже. Какого лешего ты от меня хочешь, Уизли? - Ты тупая, Грейнджер? – презрительно скривился он. – Я же внятно сказал – дуэли. Из-за тебя я промотал хорошие деньжата, будь добра, ответь, - как же он ее выводил ее из себя в этот момент! Как смеет этот недоносок обращаться к ней с таким пренебрежением? Гриффиндорская гордость наконец-то начала понемногу одолевать страх. - Это не мои проблемы, - уже спокойнее ответила она. – Это ты придурком родился – я тебе, конечно, соболезную – но драться на спор не буду. - Грейнджер - трусиха, - напевая, несколько раз произнес Фред, а Джордж сбоку немного поныл, изображая из себя бэк-вокалиста. Она понимала, что это грубая и явная провокация, но эмоции вновь медленно, но верно брали верх. Жгучее желание довести всем и каждому, что она лучшая – лучшая во всем, крепло внутри, и девушка сжала древко палочки настолько сильно, что побелели костяшки. Задуматься над причиной непонятной провокации и более критично оценить ситуацию она в тот момент как-то не додумалась. - Да ладно тебе, Гермиона, проиграешь, так проиграешь, какая разница? – миролюбиво заметил Гарри, до этого молчавший и внимательно наблюдавший за диалогом. Казалось, он и не заметил бурю чувств своей подруги. «Неужели он не понимает?» - с горечью пролетела мысль. Но решение действительно надо было принимать, потому что песенка становилась все громче, и другие ученики начинали ее подхватывать, лениво посмеиваясь. Девушке было обидно, и более того, она чувствовала себя униженной. Снова. Опять. Уже и не сосчитать, в который раз. Это унижение каждый раз отдавало чем-то липким внутри, и от этого хотелось кричать и плакать, слишком уж оно было знакомо. Однако она уже не малышка, и в состоянии более-менее контролировать если не эмоции, то хотя бы внешние показатели их воздействия. Ладони рук покрылись неприятной испариной, и палочка начала немного скользить в руке, не смотря на крепкую хватку. Тяжело вздохнув, Гермиона выпрямилась, наконец-то, кажется, приняв решение. В последнее время она начинала по-настоящему ненавидеть братца Джинни, и ничего не могла с этим поделать – тот вызывал бессильную ярость, а более унижения она ненавидела только бессилие. - У меня условие, - прикрикнула она, чтобы заглушить шум. - Какое? – сразу же перестал кривляться Фред, и остальные тоже с небольшим опозданием замолчали, прислушиваясь. В конце концов, на кону были его деньги и репутация, которой он тоже сильно дорожил. Грейнджер ее во внимание не брала, заботясь только о собственном имидже, но и парню было что терять – позорно все-таки проиграть подружке младшего брата, да еще и зубрилке. Авторитет неуловимого шутника, конечно, не слишком пошатнулся бы, но все равно дал бы трещину, а это хоть и не было трагично, но все же неприятно – у него, как и у любого среднестатистического представителя мужского пола на планете Земля, в потемках души тоже обитало гордое и спесивое мужское эго, требующее удовлетворения. И проиграть пусть и способной, но все же девчонке, было бы досадно. - Если выигрываю я, то ты два месяца делаешь все свои домашние задание. Все и каждое, - самодовольно усмехнувшись, она скрестила руки на груди, постукивая кончиком палочки по локтю. – И я проверю. – она хорошо знала, на что надавить, - у парня абсолютно не было времени для учебы из-за будущего магазина, а ведь волшебный спор обязателен к исполнению. Не увильнешь. - По рукам, - как-то слишком быстро согласился он, сделав несколько огромных шагов в ее сторону и стиснув ладонь – та была слегка мокрой от пота. Грейнджер нервничала, понял он и ухмыльнулся. – Но если проиграешь ты, будешь в моем присутствии два месяца делать мне все домашние задания. Разбивай, Фордж, - он произнес это слишком быстро, поэтому у Гермионы не осталось времени сообразить, что к чему. Уизли подчинился брату, и их руки осветились голубоватым сиянием – спор был заключен. Девушка тихонько застонала, а рыжий довольно улыбнулся. Вокруг раздались смешки. - Зато не струсила, - бросил кто-то с задних рядов, и она поморщилась. «Зато ступила», - про себя кисло подумала Гермиона.