Мало

Худощавый юноша сидит на тренировочной площадке. Даже не юноша, а совсем ещё мальчик — щупленький и миловидный, совсем как девчонка. Казалось бы, что делать такому среди борцов с титанами? Светлые волосы треплет ветер, а белая рубашка выглядит не так пыльно лишь потому, что сегодня его жалели, как, впрочем, и всегда. Земля попадает на губы, когда очередная борющаяся пара проходит рядом, в пылу схватки вздымая клубы пыли. В них всегда есть что-то, чего нет в нём. То ли упрямства как в Эрене, то ли таланта как в Микасе, то ли силы как в Энни — грубой, как не ограненный бриллиант. Энни — вот на что сейчас устремлен его взгляд. Он завидует тому, как непринужденно общается с ней Эрен. Как он может говорить ей всё, что вздумается? Армин не такой. Он никогда не мог себе такого позволить. Даже когда они оставались наедине. Он не мог... Хотя он много чего не мог. А она... Она всегда оставалась безразличной. Нарочито безразличной. Армин видел это, но не мог понять, почему она ведет себя именно так. Он сто раз прокручивал в голове различные варианты, но мозайка не складывалась, сколько бы мальчик над этим не бился. Его это не то чтобы раздражало, но вызывало чувство неуловимой тревоги. Её кулак проходит в миллиметре от уха Эрена. И Армин вроде и волнуется за друга, но в то же время больше переживает, что тот сможет опрокинуть Энни с силой о землю. Леонхарт всегда твердила, что она хрупкая девушка. Он ей не верил ни на секунду. С первого взгляда он видел в ней что-то. И отчего она скрывалась или что таила в себе, он до сих пор не раскусил, как не старался. Это немного мучило его на протяжении долгого времени. Армин, что всегда был сообразительнее всех кадетов, рядом с ней терял весь свой словарный запас. Его горло сжимали невидимые тиски, позволяющие разве что хрипеть, как титан когда ему отсекают кусок плоти. Это было его очередной слабостью. Но в этой ситуации друзья не могли помочь ему как обычно. Микаса не могла бы заставить силой обратить внимание девушки на своего вечного подопечного, не могла бы заставить её пойти с ним на свидание, пусть даже недолгое и ни к чему не обязывающее. Более того, в рукопашном бою Энни скорее всего одержала бы победу — быструю и неоспоримую. Да и ни к чему ему было внимание девушки, добытое таким способом. А от всплывающих картин Микасы, отправленной в полёт, как когда-то Райнер и Эрен, мальчику становилось только хуже. А Эрен с его благими намерениями был слишком простодушен и прям в действиях. Прям до одури, до такой степени, что его откровения обухом свалились бы на голову ничего не подозревающей Энни. Поэтому Армин хранил всё в себе, по возможности избегая имени Энни в разговоре. Почему? Потому что он непроизвольно менялся в лице, когда звуки смешивались в это слово. Когда они сливались в сладостное, недоступное «Энни». Энни. Это имя он доверял своим губам лишь во сне. Шепча его, сминая край подушки, отфыркиваясь от щекочущих нос светлых прядей, когда подрагивающие ресницы приоткрывали слегка закатившиеся глаза. И даже во сне он делал это так тихо, словно осознавал, что кто-то может услышать эти заветные четыре буквы. Вот к чему ещё ревновал Армин — к тому, как легко давались эти звуки Эрену. Он произносил «Энни», как нечто само собой разумеющееся, как нечто совершенно неважное, будто он не знал, какой вес они имеют для друга. Хотя, он ведь и не знал. Даже не подозревал. До этого дня. Больше не оставалось времени. Когда настаёт определенный момент, и ты осознаешь, что либо сейчас, либо шанс будет потерян навсегда. Когда всем своим нутром ты остро ощущаешь этот переломный этап. И либо ваши судьбы переплетутся, либо нить, связывающая вас так слабо, порвётся, и вы навсегда разойдётесь. Как два листка, оторвавшиеся от одного дерева, но подхваченные разными порывами ветра, разлетитесь в разные стороны. Предчувствие неминуемой потери заставляет действовать, заставляет так отчаянно искать выход. Так мало. Так мало времени осталось. Больше нельзя ждать. Армин вбегает в мужскую казарму после тренировки. Эрен сидит на своей кровати. Он стягивает сапоги и влезает на неё с ногами. Кровать явно уютнее твердого щебня, на котором ему сегодня пришлось полежать благодаря Энни. Он потирает локоть, пожалуй, ушибленный чересчур сильно, и смотрит на Армина. Что-то в глазах друга детства его настораживает — некая одержимая решительность. — Как думаешь... — начинает Армин, но останавливается на полуслове. Эрена это настораживает ещё больше. Обычно ему всегда есть, что сказать, ведь красноречие отнюдь не слабая его сторона. Мальчишка же ковыряет носком сапога пол, будто там есть что ковырять. — Что? — не выдерживает Эрен. Армин пару секунд молчит, а потом, когда Эрен начинает разминать затёкшую ступню, резко выпаливает: — Мне нужен твой совет! Его голос звучит по-прежнему детско, но неожиданные нотки твёрдости, которой доселе не единожды не наблюдалось, поражают Эрена. От неожиданности Эрен дергается, забыв про зажатый в руке палец, и тот противно хрустит. Так громко, что слышно на всю казарму, но Армин не замечает. Ему важно лишь одно. Лишь одно владеет сейчас его разумом. — Подарок Энни, — он удивляется, как легко на этот раз срывается с языка её имя. — Я приготовил подарок Энни. — С какого перепугу? За то, что она кидает меня о землю, как аномальный титан? — Нет. Это же Энни. Энни! Его оковы разрушены, и теперь парень не может остановиться произносить это имя на тот и этот лад. — Энни. Энни, — восклицает он, меняя интонацию и играясь им, как маленький ребёнок. — Ты головой ударился на тренировке? Эрен не может скрывать недоумение. Вроде это не Армина, а его самого та дама, о которой идет речь, сегодня припечатала в землю пару раз, заставляя глотать песок. А песок ведь не вкусный, далеко не вкусный. — Я долго думал и, знаешь, это лучшее, что я мог сделать сам, — продолжает Армин, не обращая внимание на малость растерявшегося лучшего друга. Мальчик неуклюже и слишком поспешно лезет под кровать, шмыгая прямо под ноги Эрена и, пыхтя, возится там в поисках чего-то. — Что ты там копошишься? Тебе Саша дала колбасу заныкать? Армин что-то бухтит, но из-под кровати не слышно ничего членораздельного. Эрен поглаживает побаливающий палец на ноге. Наконец, Армин выныривает и со счастливой физиономией тычет под нос Эрену какой-то предмет. Стеклянная ёмкость похожа на миску со слегка загибающимися краями. Она наполнена водой, и если смотреть сверху, то вода кажется синей. — Это море, — довольно улыбается Армин. — Я закрасил дно голубым, чтобы было похоже на морскую воду. Эрен, не отрываясь, смотрит на качающиеся в воде разноцветные фигурки. — А это рыбки. Я сам их вырезал по картинкам, которые видел в книгах родителей. Они получились точь-в-точь, только в размерах поменьше. Но если бы я соблюдал масштаб, пришлось дарить бы бочку, а я не думаю, что девушки считают бочки романтичными. — М-м, романтичными? — почти мычит Эрен. — Угу. Хочу подарить его Энни. Помнишь, как мы мечтали взглянуть на море, взглянуть на внешний мир? Мне кажется, ей тоже понравится. Эрен молчит. Он понимает, что это не для него. Почему это не для него?! Они всегда мечтали о море вместе. — Тебе нравится? — Нравится, — выдавливает Эрен. — Тогда пожелай мне удачи! Энни мне тоже давно нравится! — выкрикивает Армин и бросается навстречу своей судьбе, как он считал. — Нравится, — повторяет Эрен, опускаясь на кровать. — Армин мне нравится. Армин со всей своей искренностью и сохранённой где-то в глубине, неведомо как после пережитого, детской наивностью приглашает Энни на свидание. Его глаза удивлённо расширяются, будто он и не надеялся на положительный ответ. Девушка внимательно разглядывает миниатюрное море, камешки и песок, выточенные из тех же камней подобия ракушек. Она улыбается от всей души. А потом в её глазах мелькает непонятное сожаление и грусть, но тут же скрывается обычным ничего не выражающим взглядом. Она не говорит о его причинах, а Армин не спрашивает. Их пути расходятся. Она — в военную полицию, он — в легион разведки, следуя за Эреном, как и всегда. Проходят томительные дни, оттесняя воспоминания новым ужасом, но он всё ещё хранит, где-то в глубине, но хранит ту улыбку. Ту тщательно запечатленную в памяти улыбку, которую он видел лишь однажды, но мог нарисовать в точности, если бы только имел навыки. Он хранит её, хватаясь за неё, как за последнюю соломинку. Он всё ещё рад, что решился. В том поле, склонившись над ним в форме титана, она чувствует отвращение. Отвращение к самой себе и к миру в целом. Отчего же всё так происходит? Ей кажется, что он смотрит прямо на неё. Не в глаза титану, а прямо на неё, скрытую в его недрах за толщами чужеродной плоти. Ей кажется, он видит её насквозь. Ей страшно от мысли, что когда-нибудь он встанет вновь на её пути, и рука больше не дрогнет. На ступенях, ведущих в подвал. Больше нет шансов. Окончательно и бесповоротно. В комнате общежития военной полиции Армин устало роется в комоде. — Это не её вещи! — раздраженно говорит Хитч. — У неё почти ничего не было. Одна сменная одежда, да и всё. — Капитан Смит приказал осмотреть всё, — сухо и безэмоционально возражает ей Армин, даже не оборачиваясь. Он больше ничего не чувствует. Не хочет чувствовать. Лишь врёт себе, что ничего не чувствует, но постепенно убеждает. Эрвин послал его найти какие-то зацепки, полагаясь на его блестящий ум. Не такой уж и блестящий — умный бы не стал до последнего надеяться. Умный бы не оплошал. Армин заканчивает с комодом и переходит к кровати. Ощупывает подушку, ворошит одеяло, осматривает матрац. Наконец, он заглядывает под кровать. У стены что-то есть, но слишком темно и невозможно разглядеть. Армин тянется рукой, двумя пальцами подцепляет холодный стеклянный край и выуживает находку на свет. О край бьются камни, потревоженные движением воды, песок поднимается со дна, закрывая от чужих глаз разноцветных деревянных рыбок. Искусственные ракушки наполовину оголены. Жаль, воды осталось слишком мало.