***
Выхожу из ванной, обнаруживаю на своей кровати аккуратно сложенное нижнее белье, простое голубое платье и ночнушку. На полу скромно разместились кожаные коричневые сандалии. На прикроватном столике стоит тарелка с вареной куриной грудкой и картошкой, рядом - стакан с водой. Быстро облачаюсь в ночную одежду, жадно съедаю все, что было на тарелке и тихонько подхожу к распахнутому окну. Холодный ветер обдувает мое лицо, где-то вдалеке слышатся автомобильные гудки. Я неуклюже пытаюсь закрыть его, затем, не выключая светильника, залезаю под одеяло.***
Солнце понемногу взбиралось все выше и выше, пока не осветило легким, жизнерадостным свечением землю, облака, успевшие заботливо укрыть ночное небо, уступчиво рассеивались, предоставляя яркой синеве шанс показать себя во всей красе. В доме и на улице тихо. Еще совсем раннее утро, так что было бы странно заметить человеческую активность в столь ранний час. Блаженное спокойствие беспощадно разрывает звук тяжелы шагов. Эхо, отскакивающее от плотной резины подошв, гулко разносится по пустому коридору. К нему присоединяется еще один идентичный звук. Их теперь двое. Ее стальной хваткой держат за тощие руки, потом наверняка останутся сочные, ярко-фиолетовые синяки. Двое никак не реагируют на крики и мольбы о пощаде. Они бездушны. Открывается тяжелая металлическая дверь и в лицо ударяет нестерпимый жар и запах жаренного, наверняка человеческого мяса. Тебя не купили, а значит ты больше не сможешь принести пользу этому обществу. Резко открываю глаза, пытаясь прийти в себя, фокусируясь на безупречно белом потолке. Ночная рубашка мокрая от пота, как и подушка. Тонкие худощавые пальцы крепко сжимают мягкое одеяло. Яркий солнечный свет беспощадно проникает в комнату сквозь широкие окна и заставляет меня прищуриться. По возне за дверью понимаю, что в доме уже не спят. Облегченно выдыхаю. Я не хочу оставаться наедине со своими мыслями. Аккуратно приподнимаюсь и, откинув одеяло с ног, касаюсь пола, готовая тут же отпрянуть. Но гладкая древесина на удивление теплая. Блаженно становлюсь на пол всей стопой и искренне надеюсь, что мне больше не придется ходить по ледяному бетону. В дверь раздается глухой стук. Я испуганно оборачиваюсь, сердце уходит в пятки. Дверь не открывается, но с той стороны доносится мягкий мужской голос, он явно не принадлежит человеку, который меня забрал из концлагеря. - Мы ждем тебя к завтраку. Спускайся, пожалуйста. Я удивленно таращусь на дверь. По-английски? Молодой человек, которому принадлежит этот голос, сказал по-английски? Слышу как человек спускается по лестнице и обеспокоенно оглядываю комнату. Что мне делать? А что, если я все неправильно поняла? Сжимаю ладони в кулаки и со всей силы впиваюсь ногтями в кожу, чтобы привести себя в чувство. Кажется, еще чуть-чуть, и из тонких ранок в виде полумесяца мелкими каплями просочится кровь. Так я наказываю себя. Если мне приказали спускаться, значит, иначе и быть не может. Так и не взглянув на свои саднящие ладони, я быстро, насколько мне позволяют мои силы и истощенное тело умываюсь, надеваю с вечера подготовленное платье и сандалии. Проверяю в зеркало, все ли в порядке с моим видом и насмешливо усмехаюсь. Господи, ты серьезно что-ли? С тобой не может быть все в порядке, уродина.***
С громко бьющимся сердцем я подхожу к высокой деревянной двери и несмело хватаюсь за такую же круглую ручку, что и в ванной. За ней никого. Стараясь не издавать лишнего шума, переступаю через порог на лестничный пролет и так же тихо возвращаю дверь в изначальное положение. Руки начинает бить мелкая дрожь. Я ведь понятия не имею, кто эти люди, и что они собираются со мной делать. Может хозяину и его жене нужна игрушка на ночь? Или заботливый папаша решил подарить сыну живую куклу? А может меня откормят и перепродадут по более высоко цене? Продолжая строить жуткие, неприятные догадки, я осторожно спускаюсь по лестнице на первый этаж. В лучах утреннего солнца все выглядит еще более одомашнено и приятно. На темных деревянных панелях бегают забавные солнечные зайчики. За окном слышится звон велосипеда и радостный смех какого-то мальчишки. Если бы у меня был такой дом и жизнь, я, наверно, была бы самым счастливым человеком на свете. Я абсолютна уверенна в этом. - Honig, Sie immer noch kommen. Setzen Sie sich und frühstücken bei uns, - услышав громкий раскатистый мужской голос откуда-то со стороны, я вздрагиваю. Не понимаю немецкого, не знаю, что делать. Я растерянно поворачиваюсь к источнику звука. - Мой отец предлагает тебе сесть за стол, - мягко переводит сидящий рядом с ним юноша. За круглым обеденным столом, уставленном разнообразными склянками и тарелочками, сидят четыре человека. Женщина, по-моему, необычайно привлекательная, неспешно и аккуратно намазывает специальным серебряным ножиком на тост масло. Ее волосы цвета соломы уложены в красивую женственную прическу. Она держится ровно и благородно, на ее лице неумело различаю спокойствие и умиротворенность. С двух сторон от нее сидят мужчина, юноша и мальчик. Юноша, лет 19-ти, дружелюбно и неуверенно сморит на меня, будто я дикий и очень ценный зверек, которого ни в коем случае нельзя спугнуть. По цвету его волос различаю, что парень и есть второй человек из машины. Его иссиня-голубые насыщенные глаза светятся задором и добротой, красиво выделяясь на фоне бледной, лишенной изъянов кожи. Губы юноши сложены легкую улыбку. Я предполагаю, что именно он обращался ко мне как сейчас, так и некоторым временем ранее. Рядом с ним сидит его... брат? Медововолосый мальчик лет десяти, облаченный в белую рубашку, темно-зеленую жилетку, такого же цвета шорты и гольфы сидит на слишком высоком для него стуле, беспечно дрыгая ногами. Заметив меня, ребенок широко улыбается практически беззубой улыбкой. Я люблю детей. Чтобы не напугать его своим жалким видом, слабо улыбаюсь в ответ. - Доброе утро, - на ломанном английском произносит малыш, заставляя мое сердце вздрогнуть.
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.