К чёрту Вита!

— Хэй, Лу! – вечно весёлый голос барабанщика заставил вздрогнуть черноволосую. Доселе она находилась на кухне одна и, пытаясь отвлечь себя от всяких мыслей, уткнулась носом в телефон, листая новости в «ВКонтакте». — Плеснёшь соку?       Лёня сумел подобраться сзади и с любопытством заглянуть в экран телефона девушки. Та, сначала не поняв, что к чему, подняла недоумённый взгляд на парня, но затем натянула улыбку и сразу же ответила кивком. Мобильник в тот же миг оказался на столе, а сама вокалистка уже шарила по холодильнику. — Что, совсем скучно в компании мужиков? — Кинзбурский всё ещё не желал потерпеть поражения в попытках заговорить с Лу. — Надо с кем-то пошушукаться, да? – Лёнь, ты же прекрасно знаешь, что я не люблю, когда из того факта, что я родилась девушкой, на меня ставят ярлыки. Мы говорили об этом, помнишь? — Геворкян подняла внимательный взгляд карих глаз на ударника. Да, они всей группой и в самом деле говорили об этом. И ни один раз — Лусинэ очень часто отчеканивала одно и то же парням, устраивая нравоучительные беседы с каждым по отдельности (если хватало времени), как только слышала от них в свой адрес шуточки о женском поле и прочих бредовых стереотипах, к которым её ну никак нельзя было приписать рядом. Только разве их научишь хоть чему-то? — Как это забыть! — всплеснул руками Пилот, широко улыбаясь. — Ты не упускаешь возможности напомнить об этом очередной раз. А там, между прочим, уже Вит пришёл.       На самом деле, Демиденко находился в гостиной с остальными уже как минут двадцать, да и сама солистка, хоть и была увлечена Интернетом, но услышала голос басиста. — Мне-то что? — безразлично пожала плечами Геворкян.       Ребята недавно стали замечать всем знакомые искорки в глазах Виталика, как только его взгляд падал на девушку. Со стороны Лу ещё не было замечено никаких признаков симпатии к Демиденко более, чем к лучшему другу, и потому все старательно, хоть и без сговоров с Витом, решили помочь бедолаге и всячески подталкивали вокалистку к определённым шагам навстречу. Ни басисту, ни солистке от этого легче не стало. Парню — в особенности. Он признался самому себе, что втрескался в коллегу, да только прекрасно видел, что ей и без него хорошо, поэтому и изо всех сил пытался нагрузить себя другими мыслями — работой, друзьями, прогулками по городу, Интернетом и прочими новостями, даже вписался в этот список алкоголь, куда уж без него. Только хоть какая-то малейшая помощь со стороны музыкантов не увенчалась успехом, а замечая некоторые из попыток, Демиденко переполнял стыд, смешанный с ненавистью. Нет, не к парням, и даже не к Лу. Ненавистью к самому себе. К тому, как все лезут вон из кожи, увидев проблему Виталика, и ко всем пустым стараниям. К собственной безответной любви.       И, надо сказать, басист хорошо справлялся с этим навалившимся на него грузом. Приструнив бабочек в животе и следя за своими же словами и действиями, он вправду мог похвастаться чуть ли не полным контролем над собой и овладением собственными чувствами и эмоциями. Все понимали, что это нелегко, и потому жалели Демиденко, которому жалость была нужна меньше всего и в самую последнюю очередь.       Однако, со всей этой ситуацией никто не замечал таких же ярких, но отчего-то еле различимых в всегда сияющих глазах Геворкян искорок. В сторону, увы, не Виталика. — Ну, не знаю... — протянул Кинзбурский, наблюдая за тем, как девушка подхватила с полки чистый стакан и со звоном обрушила его на поверхность стола. — Вышла бы поболтать, что ли. — Вы не знаете, чего бы такого сотворить, поэтому вмешиваете в вашу контору меня? — горько усмехнулась Лу, не поднимая головы и в упор разглядывая упаковку от сока. — В нашей команде главный бандит — ты! — тут же прервал девушку Лёня. Та спрятала улыбку. — Эй, Лу... Мы же не на поминках, в конце концов. Никто не умер и всё хо-ро-шо! Пошли к нам, нечего тут одной сидеть. Так и депрессию можно подхватить.       Солистка молча качнула головой, словно взвешивая и анализируя только что сказанное. И, наконец, когда ударник уже собрался продолжить свою тираду, которую и сам успел не взлюбить, Лусинэ вдруг подняла взгляд на музыканта. Тот, не решаясь продолжить уговоры, попытался ободряюще улыбнуться. — Пилот, а Пилот, — протянула вокалистка, не сводя глаз с Кинзбурского. — Когда простудишься и заболевший будешь у открытого настежь окна сидеть — выздоровеешь?       Странный вопрос поставил барабанщика в тупик. Какая простуда? И зачем тогда у окна сидеть? Даже улыбка медленно сошла. Он сделал осторожный шаг в сторону подруги и внимательно всмотрелся ей в лицо, но та и не дрогнула. — Ну, нет, — неуверенно ответил Пилот, пожимая плечами. — Вот и я так думаю. А если того... таблетки всякие глотать? — Лусь, дак понятно же, что прежде всего, чтобы вылечиться, надо окно закрыть и подальше от него отойти! Нафиг около него раскрытого рассиживать? — Лёня искренне не понимал, с чего такие элементарные вопросы. Голову продуло, что ли? — Это я у тебя спрашиваю: нафиг около окна с простудой сидеть? — всё также хрипло негромко выговаривала Геворкян. По кухне прошёлся холодок, из-за чего музыкант вздрогнул. — А... ты это... ну, с тобой всё в порядке? — всё-таки осторожно поинтересовался Кинзбурский, всё ещё беспокоясь спросить и сказать лишнего. Мало ли, как отреагирует? — Со мной? В порядке? — будто эхом переспросила девушка. Ударник молча кивнул, сглатывая. — О, нет, со мной всё не в порядке. Совсем.       И, странно, не по-человечески, словно как какая-то сломанная кукла, улыбнулась, поворачиваясь к столу и наливая полный стакан апельсинового сока.       Разговор окончен? Но что он может значить, да и зачем его надо было заводить? Пилот не унимался и отчего-то переживал в глубине души за солистку. Да что с ней такое? — Прости?.. — послышался тихий голос барабанщика, просящего одним словом не то, чтобы объяснений, а просто дающего право на высказывание и выплеск мыслей. — Просто я, Лёнь, кажется, больна, — прискорбно сообщает девушка настолько безжизненным голосом, что сам Пилот едва ли смог успокоиться. — В смысле — “больна”? — В самом, что ни наесть, прямом! — косо глядит на него Геворкян, но говорит не с обидой, не с злостью, а с неким плохо скрытым чувством вины. — Просто, понимаешь... Я не знаю, — или не хочу знать — лечится ли эта болезнь. И поэтому... сижу у открытого окна.       Теперь Кинзбурский запутался ещё больше и просто стоял, глядя в одну точку и пытаясь найти то ли скрытый, то ли не очень смысл в словах Лусинэ. Та тоже какое-то время не проронила ни звука, но после шумно вздохнула и опять обернулась к парню. — Ты не понял, да? — тихонько спросила она, в миг смягчив свой пыл и вместе с ним голосок. Лёня покачал головой в стороны. — Я влюбилась. — Э... — ударник окончательно потерял дар речи. Ему лишь приходилось перебирать в голове имена и образы всех знакомых Лу, кто бы мог стать этим счастливчиком, и лишь под конец вспомнил о том самом Виталике, который сидел где-то в другом краю квартиры. — Почему ты говоришь это мне?       Кажется, вокалистку даже не поразила, а умилила эта фраза из уст барабанщика. Она подняла уголки губ и, набрав в лёгкие побольше воздуха, сделала шаги к Пилоту. — Ты опять не понял? — склонив голову набок, Лу стояла уже вплотную к парню. Кинзбурский закусил губу, смотря в бездонные глаза девушки. — Моё открытое окно – ты. — и не стала слушать хотевшего что-то выдавить из себя музыканта, потянувшись, крепко перехватив руку Лёни и заткнув его поцелуем. Парень ошарашенно дёрнулся, но поддался хватке Лусинэ. Немного наклонившись к ней, ударник приобнял солистку за талию и слегка улыбнулся ей в губы.       Поцелуй длился не так уж долго, но свои плоды оставил — странных ползающих в низу живота существ у Кинзбурского и необъятную лёгкость и необъяснимую радость у Геворкян. Отстранившись от барабанщика, Лу так и просияла. И то было верным высказыванием — она буквально светилась, а на энергетическом уровне с неё так и ссыпались искры, обжигающие непонятным жаром кожу. Лёня это почувствовал и опять неловко прикусил губу. Только что он предал друга? Ударника мучили сомнения, подъедающие изнутри. Но ещё больше ему сейчас хотелось отстраниться от всего и всех, опять впившись в губы вокалистки. «Нет, нет, нет. Лёня, о чём ты думаешь? Что ты делаешь?», — рычал кто-то в голове. «Плевать на всех, делай так, как хочешь», — тянул в другую сторону уверенный и успокаивающий голос. Но сам парень по-настоящему разрывался. Чувствовал ли он раньше такое? Нет. Точно нет. — Ты... — пропыхтел музыкант, а солистка едва на месте не подпрыгнула от его неожиданно прозвучавшего голоса. — Ты только что сравнила меня с открытым окном? Серьёзно?       Пару мгновений Лусинэ будто бы не могла осмыслить сказанное, а потом вдруг широко улыбнулась и засмеялась. Искренне, открыто. — Чего только не сделаешь, правда? — поддержал звонкий смех солистки ударник. Девушка закивала, наконец запыхавшись. Понемногу они успокоились и на кухне повисла тишина, не считая шум с дороги, слышный за окном, и голоса ребят из гостиной. — Только это... – Да? — согнувшаяся пополам Геворкян выпрямилась и подняла тёплый взгляд на Кинзбурского. — А как это... Вит? — всё-таки неуверенно напомнил о басисте Пилот. Он никак не мог отделаться от неприятно колющего внутри чувства вины. — А что Вит? — недоумённо спросила Лу, явно не понимая, при чём тут Демиденко. Здесь. Сейчас. — Ну, он тебя любит...       Вокалистка сначала на смогла собраться и ответить хоть что-то, только закрывала и открывала рот, словно рыба. В глазах стоял немой вопрос и самое настоящее удивление, которое надо только увидеть, его не так просто описать словами. Видимо, она слишком увлеклась своими чувствами, что даже и не заметила нечто такое со стороны басиста... — Вит? — немного придя в себя, уточнила девушка, в ответ получив от Кинзбурского утвердительный кивок. — Ну, я даже не знала... Не знаю... Хот... О! Знаешь, что?       Реплика Геворкян была затянутой и растянутой, но барабанщик даже не обратил на это внимание. — Что?.. — растерянно спросил он, внимательно глядя на Геворкян. Та хитро улыбнулась. — К чёрту Вита! — и снова потянулась, крепко сжимая Лёню в объятьях, к его губам.