Диагноз

Было очень странно открывать дверь квартиры и понимать, что ты пришел не один. Лаксус пропустил Люси вперед, и та зашла, нерешительно замерев в прихожей. — Ну же, смелее, — нарушил темную тишину усталый баритон, и раздался тихий щелчок выключателя. — Тут не так уж много места. Желтоватая лампа осветила маленький клочок пространства, в котором две фигуры зашевелились, стаскивая обувь и вешая верхнюю одежду на крючки, прибитые к стене. Лаксус, не оглядываясь на свою спутницу, прошел по коридору в свою рабочую комнату-спальню, привычно повсюду включая свет. Люси же потопталась тонкими носками по деревянному паркету, собираясь с духом, и тенью пошла вслед за ним. А Дреер не очень любил тени. Это было видно. Всю дорогу до его дома она молчала, как будто боялась, что любой лишний звук сразу же заставит мужчину изменить своё решение. Непринужденность, с которой медсестра попросилась пожить у него, выветривалась с каждым шагом, сделанным за высокой плечистой фигурой в темном пальто. Дреер не проверял, идет ли она за ним, явно погруженный в свои размышления, и вряд ли заметил бы, если бы снег позади него перестал поскрипывать. И сейчас, когда она оказалась здесь, в этой пустынной, на первый взгляд, неприветливой, как её хозяин, квартире, девушка задумалась, а вообще правильно ли она сделала? Это с Леви она могла жить так, что обе они не испытывали абсолютно никаких затруднений. А Дреер… Он ведь совсем другой. Она даже и не знает его толком, — осенило Хартфелию, замершую на пороге просторной комнаты. — Я же говорил, что ты пожалеешь, — ехидно смотрел на неё врач, расстегивая пуговицы рубашки. — Я?.. — вскинула голову погруженная в своё смятение Люси и проводила взглядом элемент одежды, отправившийся в широкий шкаф-купе без зеркал. Тут была мебель и помимо него: четверть комнаты занимала кровать, а возле окна располагался массивный рабочий стол из темного дерева вместе с креслом. Кроме ноутбука и каких-то небрежно оставленных бумаг Люси разглядела целую коллекцию музыкальных дисков, стоявших на полке. По каким-то неуловимым ощущениям можно было сразу догадаться, какому именно человеку принадлежит это пространство. — Ты бы видела себя, — хмыкнул Лаксус, взявшись за пряжку ремня и вопросительно посмотрев на отвернувшуюся девушку, по которой расползся неконтролируемый румянец. — А, ну да, — осклабился он. — Правило номер один. Джинсы были аккуратно сложены и отправлены вслед за рубашкой. Их место заняли домашние штаны и большая толстовка, которую Дреер купил недавно в надежде согреться, потому что последние пару дней в квартире по непонятным причинам не было отопления, и от этого все комнаты были жутко холодными. — Если ты меня стесняешься, то это твои проблемы. Мне будет всё равно, даже если ты голая выбежишь из душа за полотенцем и примешься скакать по всей квартире в его поисках. Всё ещё чрезмерно розовая Люси с негодованием обернулась. — Твои. Проблемы, — раздельно повторил он, блаженно зажмурив глаза от осознания того, что ему, по сути, не придется прикладывать никаких усилий, чтобы терпеть присутствие девушки в его доме. Это ей придется потерпеть. — Эээ... Но всё-таки заранее предупреждаю: полотенца лежат в комоде в соседней комнате. Так… Правило номер два. Не обращая внимания на уже алеющую от возмущения медсестру, он порылся в шкафу, выудив оттуда гигантских размеров футболку, свитер и шорты. Этим он и запустил в вовремя спохватившуюся Хартфелию. — Если ты решила выбрать манеру поведения предмета мебели, то это тоже не пройдет. Зачем мне лишний столб в доме? — сделал задумчивое лицо Лаксус, с удовлетворением замечая, что Хартфелия раздраженно закатила глаза. — Так что прекрати стоять истуканом и испуганно молчать. — Ты чертовски мил, — констатировала она и, смерив его взглядом, пошла переодеваться в другую комнату. Лаксус только рукой махнул. В конце концов, — подумал он, — Хартфелию он прогнать всегда успеет. Так она хотя бы будет в поле зрения, и ему больше не придется мотаться по городу, выясняя причины её внезапного отсутствия. В последнее время он стал слишком часто о ней беспокоиться, и это слегка досаждало. Страшно подумать, как они с Нацу жили вместе — оба совершенно бесполезны в делах, требующих здравого, рационального подхода. Дреер вновь слегка поморщился, вспомнив о сцене предложения руки и сердца сегодня в палате. Бедняжка Лисанна навряд ли могла оценить ситуацию, находясь в таком плачевном состоянии. Если она поправится, то может и отказать Нацу. К тому же Мираджейн не захочет терять сестру так быстро, отдавая её в руки не вызывающего доверия юноши. Хотя Штраус, возможно, изменила свой взгляд на жизнь, и теперь позволит девушке самой решать, как для неё будет лучше. Лаксус вдруг понял, что стоит, уставившись за окно, и думает о чем-то, никак его не касающемся. Сзади послышался шорох, и он вздрогнул, совсем забыв, что в доме находится кто-то ещё. Худая и хрупкая Хартфелия очень забавно смотрелась в вещах, которые были больше её размера на три. Волосы девушка собрала в высокий хвост, поэтому торчащая из ворота свитера тонкая белая шея казалась иголкой в стоге шерсти. Голые ноги сиротливо выглядывали из-под слишком длинной одежды. Но ей выбирать не приходилось — никаких вещей она с собой взять не успела. Так что до завтра или послезавтра как-нибудь переживет. — Ты покажешь мне, где я буду спать? — воззрилась на него блондинка. — Ты только что оттуда, — ответил Дреер, но всё же повел свою незапланированную сожительницу на экскурсию по дому окружным путем. Вот здесь туалет, здесь ванна. Нет, запасной щетки нет. Как, что делать? Почистишь пальцем. Бог мой, Хартфелия!.. Кухня. Что? Мало посуды?.. Но мне и не нужно много. Я буду пить чай вот из этой кружки, когда ты, наконец, угомонишься. Можно ли тебе тоже?.. Что за ту… глупые вопросы. Тебе дома нужно разрешение, чтобы выпить чаю? Ну, вот и здесь не нужно меня спрашивать о всякой ерунде. Ты как большой закомплексованный ребенок, ей богу. — Диван раскладывается, — завершил Лаксус обход квартиры во второй комнате. Она была чем-то вроде небольшой гостиной, соединяющей его кабинет с кухней. Кроме дивана тут имелся книжный шкаф, низкий столик, комод, уже изученный Хартфелией, и музыкальный центр. Телевизора не было — Дреер когда-то хотел его купить, но не было то времени, то сил, и, в итоге, он решил, что телевизор нафиг ему не нужен. Когда он будет его смотреть?.. Отсутствие этого чуда цивилизации было даже чем-то вроде показателя, что его жизнь не проходит впустую. Мужчина, видя, что Люси ни на что не решается, разложил диван и достал из ящика комплект белья. — А… Подушки лишней у тебя, случайно, нет?.. — отчего-то замялась девушка. Врач пристально посмотрел на неё. — Хартфелия, — как приговор, прозвучала её фамилия, и он ушел в свою комнату искать, что же поделать, подушку.

***

Уже под утро Лаксуса резко подбросило, и он проснулся, ошалело пытаясь понять, что, собственно, происходит. Ему было жутко жарко: видимо, отопление все-таки включили, а он, почему-то спал в одежде. Его мозг вчера настолько перетрудился, что прийти в себя было очень трудно, как и отличить сон от реальности. Сном казалось всё, что произошло в его квартире за последний вечер. Прямо сейчас за стенкой на диване ворочалась Хартфелия, которая никак не могла устроиться на новом месте, и, наверняка, даже во сне обдумывала завтрашнюю, а точнее, уже сегодняшнюю операцию. Они с Люси закончили этот странный день, сидя на кухне и согреваясь чаем. За окном подвывал ветер наперегонки с гудками поездов, а в остальном их молчание прерывалось только сдержанным швырканьем и постукиванием кружек о высокий стол. Не было неуютно, но момент явно выходил за рамки повседневности. Дрееру вспомнилось, как когда-то девушка вот так же сидела напротив него, расплывшись от вина. Тогда она ещё жила с Нацу, конечно. Судя по печально-задумчивому выражению лица Хартфелии, она думала о том же. — Да брось, Люси, — вырвал её из размышлений голос хозяина квартиры. Блондинка сфокусировала на нем взгляд. — Не вынуждай меня проводить с тобой принудительные беседы о том, как человек должен противостоять своим внутренним иллюзиям. — О чем ты? — не поняла она. — О том, что ты мне тут пространство своими мыслями об этом придурке засоряешь, — недовольно хмыкнул мужчина. — Ты сама придумала себе всю трагедию. Уже давным-давно пора отпустить человека и жить своей жизнью, — он задумчиво почесал бровь, нехотя оторвав руку от теплой кружки. — Да я не думаю о нем уже, правда, — мотнула головой Люси. «Я теперь не о нем думаю», — было бы правдивее. — Ой... Что с твоей рукой? — М? — Дреер развернул к себе ладонь тыльной стороной и вдруг понял, что всё это время её сильно саднило. Странно, что он не замечал. Подарок от сестры Бикслоу… — Да так, — опустил он рукав толстовки, пряча глубокие царапины. — Ерунда. Но девушка уже поднялась с места и пошла в ванную, где, как она догадалась, хранились медикаменты. Вернулась она с раствором перекиси и ваткой. — Эй, эй! Хартфелия, не надо! Люси бесцеремонно схватила Лаксуса за руки, игнорируя его протест, и закатала рукава его кофты до предплечий. Вся кожа от запястий до локтей была исполосована. — Кто тебя так расцарапал? — изумленно спросила она, поворачивая его широкие ладони так и эдак. Затем она привычным движением (недаром медсестра) смочила ватку и провела ею по самой глубокой отметине. Дреер тихо зашипел, а она только фыркнула. — Как будто ты ловил диких кошек голыми руками. — Я их не ловил, — буркнул он, морщась от неприятного ощущения соприкосновения перекиси с участками нарушенного эпидермиса. Если бы он обрабатывал раны сам, то этот процесс показался бы ему менее болезненным. К тому же у его сестры были холодные руки, что не добавляло приятности процедуре. — Я вообще не собирался тебе рассказывать, но раз ты спалила меня с поличным… По-моему, тебе нужен ещё один свитер. Медсестра покачала головой, нахмурившись, и продолжила обрабатывать царапины. — Нормально. О чем ты не хотел мне рассказывать? Лаксус вздохнул. — Сегодня в больницу приходила маленькая девочка с кошкой в портфеле… — Всё-таки кошка, — рассмеялась девушка. — …оказалось, это сестра Бикслоу. Смех оборвался. У Хартфелии глаза стали круглыми. — Сестра?.. — Она так сказала, — пожал плечами врач. — Говорит, я к брату. Он пришел в дом её отца, насколько я понял, но отец о нем не помнит. Он его и привез к нам. — И что ты ей ответил? — тихо спросила блондинка, выжидающе замерев с недонесенной до руки ваткой. — Я… прогнал её, — сознался Дреер, предчувствуя реакцию девушки. — Ты что сделал? Люси до боли сжала его запястья, глядя на него, как родственник жертвы смотрит на виновного преступника. В обычно светлых и добрых карих глазах разлилась опасная жгучесть. Мужчина малодушно подумал, что Люси в бешенстве — не самая лучшая компания под одной крышей. — Хартфелия, успокойся, — примирительно начал он. — Ты представляешь, к каким катастрофам могла бы привести их встреча? Если учесть, что Бикслоу её даже не вспомнил, — медсестра побледнела, но хватку не ослабила, отчего Лаксус испытывал определенный дискомфорт. — Не вспомнил?.. — А если вдруг за девчонкой заявится отец, переосмысливший свою жизнь и решивший принять Бикслоу в лоно семьи? Он же может погубить уже спланированную операцию!.. Тогда Макаров узнает об отсутствии разрешения и просто запретит проводить её. Странно, что Скарлетт до сих пор меня не сдала… — Господи, — простонала Люси, забывшись, и случайно опрокинула пузырек с перекисью на пол. Раздался звон стекла. — Ой… — резкий звук вывел её из ощущения падения в омут безнадежности. Она разжала не до конца обработанные руки Дреера, которые тот сразу же убрал на безопасное расстояние. — Прости. Сейчас уберу. — Не страшно, — мужчина встал со стула и пошел за тряпкой. Вернулся он со словами: — Тебе лишь бы расстраиваться. Ты не можешь спокойнее реагировать на происходящее? Не мешайся. Люси послушно отошла, когда он присел и начал аккуратно собирать стекло. Её снедала тревога за Бикслоу, к которой теперь примешивалось непонятное щемящее чувство. Мысли еле поддавались контролю, и она пыталась сосредоточиться на том, что происходит прямо сейчас перед ней. Девушка глядела сверху вниз на светлые растрепанные волосы, тень от которых падала на сосредоточенное лицо с правильными чертами. Выступающие скулы с такой проекции казались резче, а заостренный к низу нос был похож на стрелу. Пальцы врача действовали поистине виртуозно, беря маленькие стеклышки так бережно, как будто это были крылья стрекоз. Люси вздохнула, и к ней обратились прозрачно-голубые глаза, цепко выхватив главную эмоцию на её лице. Дреер вопросительно поднял брови, приостановив свою хрупкую работу. — Он ведь выздоровеет, Лакс? Мужчина смотрел на неё какое-то время, словно обдумывая её слова, а затем вернулся к уборке. — Выздоровеет. — Так почему он отказывается?! Я не понимаю. Я… — Понимаешь, Хартфелия. Ты ведь не дура, — возможно, это прозвучало грубо. — Ну да… Да. Он боится забыть. — «Меня», — проглотила она это слово. — Но это же просто страх. Выздоровеет, и память восстановится. Или… — Возможно, что нет, — не поднимая глаз, ответил Дреер. — Возможно, он уже не вспомнит ни тебя, ни меня, ни сестру, ни отца. — Он вытер перекись и ушел полоскать тряпку. Когда он вернулся, Люси сидела на его стуле, подперев лоб ладонью и закрыв глаза. — И как мы завтра должны поступить? — глухо спросила она. — Подсыпать снотворное? Это же так… — её лицо скривилось. — Всё это так хреново. — Хартфелия! — в притворном ужасе возвел руки к потолку Лаксус. — Не пугай меня такими словами. Ты ли это? Видя, что девушка нисколько не оценила его попытку облегчить тяжелую тему их обсуждения, он вернулся к спокойному, деловому тону. — Ну, на самом деле, всё зависит от тебя. Люси резко распахнула глаза, затравленно на него посмотрев. — Как это от меня?! Врач развел руками: дескать, а ты как думала? — Последний шанс на то, что Бикслоу добровольно согласится на операцию, в твоих руках, — заявил он. Это решение он принял уже довольно давно, но, конечно, Хартфелия не могла об этом знать. — Скорее всего, он согласится завтра разговаривать только с тобой, ведь ты, как он думает, не причинишь ему вреда. У Люси после этих слов в животе что-то нехорошо скрутило, а в ушах противно запищало. Девушку вдруг начало морозить от очередной догадки, которая возникла в её мозгу со звучным щелчком. — Не причиню вреда? Так ты… — выдохнула она. — Знал. Знал, что Бикслоу меня преследует. И, разумеется, — горько усмехнулась она, — использовал это в своих целях. Ну да. Как на тебя похоже. Какой же ты… говнюк, — выплюнула она. Блондинистые волосы рассыпались по столу, когда её голова со стуком приземлилась на деревянную поверхность. Дреер, не ожидавший от неё такой проницательности, не знал, что сказать. В общем-то, он уже всё сказал, но теперь было непонятно, чего ждать от Хартфелии. Его надежда на то, что вся эта напряженная ситуация просто исчезнет с выздоровлением Бикслоу, уже давно начала по капле утекать в небытие, но только что она стала делать это со скоростью Амазонки. — Я знал, — Лаксус устало опустился на пол, пахнущий раствором перекиси. — Я согласился поставить тебя присматривать за Бикслоу, чтобы он соглашался на лечение. Да, Хартфелия, я поступил с тобой абсолютно бесчеловечно, использовал тебя... и всё ещё использую в качестве предмета торговли, и вообще я ужасный человек. Говнюк, — повторил мужчина это слово с сардонической ухмылкой. Он уткнулся лбом в скрещенные на коленях руки. Люси, напротив, медленно повернула к нему своё бледное от постоянных переживаний лицо. Ей было очень горько, но слез не было. Наверное, она слишком устала. Откровенно говоря, чего она ожидала?.. Могла ли она ждать, что Лаксус когда-нибудь увидит в ней того друга, которым она пыталась для него быть? Ей искренне хотелось поддерживать его, и она всегда делала это без мыслей о том, что, может быть, он когда-нибудь ответит ей взаимностью. Она не наделась на это — бред, какой бред. И всё же… А что же Бикслоу? Выходит, он тоже ничуть не заботился о её чувствах, ему просто хотелось получить немного тепла. С чего бы шизофренику печься о ней? Девушка всё же почувствовала, как воспаленные глаза снова стало пощипывать. — Почему же тогда ты разрешил мне пожить у тебя? — безразлично спросила она, изучая спрятавшегося от неё мужчину. — Тоже какой-то коварный план? Хотя… — девушка вдруг ощутила стойкое нежелание узнавать какие-либо подробности, — лучше не говори. Всё равно я отсюда не уйду, пока ты сам меня не выгонишь. Мне даже плевать на… На всё. Дреер чувствовал себя самым низким и никчемным созданием на Земле, хотя никаких разумных, рациональных и просчитанных причин на то не было. Его грудь словно сдавило стальными обручами, а в районе сердца неприятно саднило. Не было сил оторваться от рук и взглянуть на Хартфелию. Он и не думал, что ему может быть так стыдно. Он ведь определенно знал, когда соглашался с Бикслоу на сделку, как неприятно может быть Люси, если она узнает. Ему не было дела до её возможных душевных страданий, самое главное — здоровье пациента. И это вполне нормально, он делал это множество раз: пренебрегал всем «человеческим», с точки зрения простого обывателя, ради получения результата. Но сейчас эти доводы разума не имели веса, потому что молчаливое отчаяние Хартфелии звенело на всю его квартиру. И Лаксус больше не видел смысла от этого отгораживаться. Напротив, он внезапно испытал раздражение от того, что девушка не способна увидеть за его поступками больше, чем хочет, пребывая в своем депрессивном состоянии. Поэтому он сказал, чуть приподняв голову: — Конечно, это было обдуманное решение. Конечно, в первую очередь я подумал о последствиях. Прикинул, какую пользу можно извлечь из этой ситуации. А как ты хотела? — в упор спросил врач. — Я тебе не Нацу, который с ходу делает предложение о замужестве девушке, которая и ответить-то на него не может. Я не Бикслоу, который плевать хотел на последствия своих действий, и который не может увидеть и принять реальность, где он бы был живым и здоровым, потому что, видите ли, одна блондинка в халате «необычайно светлая», и за ней «интересно наблюдать», — передразнил он, не глядя на девушку. Та, казалось, побледнела ещё больше, но при этом продолжала со странной жадностью впитывать все слова мужчины, отдающие какой-то правильной резкостью и хлесткостью. Дреер замолчал, но Люси хотела, чтобы он продолжил. — Да уж, ты не такой… К счастью, — пробормотала она. — Интересно, какую такую пользу ты нашел, что согласился позвать меня к себе. Лаксус все-таки посмотрел на неё. — Во-первых, мне больше не нужно тревожиться и ломать голову над тем, почему ты, черт возьми, не пришла на работу. Вот она ты, раздавленная и разбитая, но, по крайней мере, я могу это наблюдать прямо перед собой. Во-вторых… Да это всё взаимосвязано, — устало вздохнул он. Уже не хотелось ничего говорить, хотелось в душ и спать. — Ты так плохо себя чувствовала, а это могло отразиться на работе и на операции в том числе. Опять же, если я могу что-то сделать для того, чтобы это исправить, я сделаю. Хартфелия… Ну зачем ты спрашиваешь? Люси слегка улыбнулась, закрыв глаза. — Я, наверное, никогда тебя не пойму, Лакс, — сказала она, словно подводя итог из разговору. — Хотя нет. Я даже понимаю, о чем ты говоришь. Но о чем думаешь… Вот это настоящая загадка. — То же самое я могу сказать и в отношении тебя, — пожал плечами Дреер, с облегчением понимая, что инцидент исчерпан. По крайней мере, на сегодня. А завтра… — Что касается Бикслоу. Возможно, я был не прав, взваливая это на тебя. Я уже не раз пожалел, что купился на его псевдо адекватность. Но теперь всё действительно зависит в немалой степени от того, как ты завтра себя с ним поведешь. Хартфелия мотнула головой, не желая мириться с правдой, но промолчала, скорбно уставившись на свои сжатые руки, лежащие на столе. — Я сам не могу предсказать поведение пациента. Может, он начнет тебя упрашивать. Может, попытается обмануть или просто наотрез откажется идти куда-либо. Твоя задача не допустить влияния на свою психику. Хартфелия, ты слышишь? — неожиданно мягко спросил Лаксус. — Ни за что. Бикслоу, как ни странно, очень хорош в психологии. Ты и сама, наверное, почувствовала. Теперь девушка кивнула. Она не была уверена, что уже не допустила этого влияния. Честно говоря, она была уверена точно в обратном. Сегодняшняя сцена на крыше… У неё всё ещё возникала необъяснимая тяжесть в теле, когда она вспоминала ощущение горячего дыхания у самых её ног. — Скорее всего, тебе не удастся его убедить. Но ты сможешь не вызывать у него подозрений и, пользуясь этим, вколоть шприц. Ты можешь сколько угодно обвинять меня в бесчеловечности, и, может быть, даже будешь права, но я не вижу другого выхода. Это вынужденная мера. Хартфелия слабым голосом спросила: — А Эльза?.. Как тебе удалось?.. Уговорить её. — Я и сам до конца не понял, — уклончиво ответил Дреер, поднимаясь с пола. Почему-то про участие Мираджейн говорить не хотелось, да и долго объяснять. — Я же говорю, странно, что она всё ещё не сдала меня начальству. — Эльза не доносчица, — уязвилась Люси. — Ей нет нужды понапрасну вредить тебе. «Ну да», — подумал Лаксус, вспоминая, как Скарлетт сегодня распорядилась своей подругой. Хартфелия так праведно сверкала глазами, доказывая ему непогрешимость Эльзы, что он только и мог, что качать головой. Он не хотел уверять её в обратном. Хартфелия уже ото всех натерпелась, и от него в том числе, но она никогда не училась на ошибках и всё так же свято верила в то, что все люди — друзья, не друзья — хорошие. Дреер так жалостливо посмотрел на девушку, что она осеклась на полуслове. — Я устал. Эта простая фраза прошибла Люси не хуже заряда тока. — Прости, я… — она потупилась. — Иди в ванную, — махнул рукой мужчина, снова садясь на стул. — Я подожду. Хартфелия постаралась умыться как можно быстрее, испытывая странную смесь облегчения и неловкости. Обиды на Дреера почти не осталось. Она просто не могла на него обижаться. Когда она выдавливала на палец мятную зубную пасту, то уже почти не думала о событиях сегодняшнего дня, и искренне отдыхала от этого. Когда Люси вышла из ванны и позвала Лаксуса, ей никто не ответил. Она обнаружила его, где и оставила: молодой человек крепко спал за кухонным столом, уронив голову на руки. Девушка оторопела, пару минут просто разглядывая открытый участок его лица, на котором от привычного образа нелюдимого врача остался только тонкий белесый шрам, пересекающий глаз. Ни холодности, ни недовольства… Хотя даже во сне Лаксус немного хмурился, но ведь он ещё не вошел в глубокую фазу. Хартфелия коснулась его волос, пытаясь совладать с внезапно нахлынувшей на неё нежностью. Она разливалась, как ромовая начинка из конфеты, из самого центра, чуть повыше солнечного сплетения, и грела гораздо лучше чая. — Пойдем, Лаксус, — прошептала она, осторожно погладив его по голове. — М? — не понимающе уставился на неё Дреер, силящийся понять суть происходящего. Кто может его гладить, если он ни с кем… Ааа, Хартфелия. Точно. Что? Хартфелия?.. — Пойдем, — повторила она, настойчиво потянув его за собой. Лаксус почти не сопротивлялся, позволяя ей увести себя в комнату и подтолкнуть к кровати, на которую он повалился, напрочь забыв о душе и прочих полезных вещах. Он заснул ещё в полете. Люси, оценив критичность ситуации, еле вытащила из-под неподъемного крепкого тела одеяло и накинула его поверх. Справившись с этим нелегким делом, она не сдержала улыбки. — Спокойной ночи, — сказала она в пустоту. И прикрыла за собой дверь.

***

Поэтому, проснувшись с утра в одежде, Лаксус не мог понять, как так вышло. Но это было не важно. Так как заснуть он уже не мог, он выключил будильник и тихо встал с кровати. Стараясь не шуметь, в темноте прошел до ванной, вода в которой всё не хотела пробегать и становиться горячей. Поэтому пришлось принимать холодный душ, который разбудил Дреера окончательно. Затем он всё так же тихо дошел до кухни, но, как оказалось, все его старания были напрасны: там его уже ждала заспанная, растрепанная Хартфелия. — Доброе утро, — буркнула она, прошлепав в сторону ванны. Лаксус с веселым изумлением проводил её взглядом. Кто бы знал, что Люси утром — такое забавное существо. А ведь ещё очень рано — видимо, ей тоже не спалось. Послышался шум воды. Дреер, непонятно чему улыбаясь, поставил чайник. На улице была темень, и свет лампы отражался от пластикового окна, возвращаясь обратно в комнату. Мужчина сначала достал одну кружку, но затем опомнился, и поставил рядом вторую. — Чай, кофе? — спросил он, когда услышал шаги босых ног по полу. — Чай, — ответила Люси и пошла обратно в свою спальню. Лаксус из любопытства заглянул за дверь: девушка собралась делать зарядку. — Ты всегда по утрам такая? — забавлялся он. — Какая? — повернулась к нему потягивающаяся Хартфелия. Света из кухни было недостаточно, чтобы разглядеть выражение её лица. — Невразумительная… Люси зевнула, поэтому не смогла ответить ничего достойного, а только погрозила ему кулаком. Дреер, посмеиваясь, вернулся за стол. Как ни странно, настроение у него было хорошее. Сегодня был важный день, но напряжения внутри не было, как и беспокойства. Конечно, когда он придет в больницу, и начнется главное действо, всё изменится… — Чего это ты такой довольный? — подозрительно спросила девушка, когда присоединилась к нему на кухне, уже более-менее проснувшись. — А что ты такая недовольная? — вопросом на вопрос ответил врач. — Не спалось? — Мне вообще в последнее время не спится. И я нервничала. И сейчас нервничаю, — передернула плечами Хартфелия. — Может, успокоишься? — миролюбиво предложил Лаксус. — Может, отстань? — огрызнулась Люси. Дреер хохотнул. — Ничего себе, — он подпер щеку кулаком. — Колючка. Девушка же не только не могла успокоиться, она ещё сильнее взвинчивалась. Сказывалась бессонная ночь, полная мыслей, которая вымотала её больше полной рабочей смены. Она знала, что Лаксус чувствует её слабину, но этот засранец не собирался её жалеть. Напротив, он, кажется, вознамерился её довести. Иначе с чего бы ему быть таким жизнерадостным. Видя, что Люси унеслась в свои мысли, мужчина вздохнул. Ну как можно научить человека освобождать себя от гнета размышлений хоть иногда? Он бы не рискнул брать на себя такую ответственность. — Ну, раз ты всю ночь думала, значит, ты готова к сегодняшнему дню? — поинтересовался он. Хартфелия мотнула головой. — Нет, совершенно не готова. — Ну, — взглянул Дреер на часы, — у нас ещё есть время. Не так много, как хотелось бы, но… — Он допил чай и поднялся. — Собирайся.

***

Люси вышла из подъезда на темную холодную улицу вслед за Лаксусом. Несмотря ни на что, от его присутствия ей становилось спокойнее. От мужчины веяло невозмутимой силой, частичкой которой он делился и с ней. Они шли так же, как и вчера: Дреер чуть впереди, а она сзади. Он был в одном наушнике, чтобы, если что, услышать, что она говорит. Но говорить не хотелось. Хартфелия окунулась в звук шагов, не глядя по сторонам, стараясь ступать точно след в след за Лаксусом. У него шаг был шире, поэтому ей не всегда удавалось наступить точно на большой отпечаток зимнего ботинка. Если бы мужчина обернулся и увидел, чем занята его спутница, он бы только утвердился в мысли, что она совсем чокнулась. Внутри у Люси всё поджималось от едкого страха. Ей совершенно не хотелось встречаться с Бикслоу лицом к лицу. Она не знала, что почувствует, когда он посмотрит на неё. А может, — от этой мысли почему-то становилось ещё хуже, — он и не захочет. Что тогда? Что ей делать в таком случае? Люси столько раз проигрывала в воображении сцену встречи, что её уже посетила мысль: «А нужно ли отправлять Бикслоу на операцию?» Если он настолько не хочет расставаться с памятью, тогда, возможно, будет правильней исполнить его желание? Но медсестра сразу же отметала эти мысли, потому что пациент умрет, если его не вылечить. Не важно, какой ценой. За эту ночь она успела даже похвалить Лаксуса за находчивость, ведь он буквально вынудил Бикслоу лечиться, мотивируя его… ей. Были в её голове и совершенно иные мысли. Они рождались в той части сознания девушки, где ей было совершенно не страшно увидеться с синеволосым шизофреником. Его образ плотно засел в её голове. Люси начинало казаться, что она не сможет вернуться в привычный ритм жизни без этих странных посиделок на крыше, без острых шуток или постоянных попыток разрешить для себя мотивы тех или иных поступков Бикслоу. Она ловила себя на желании пообщаться с ним, когда он будет здоров. И тут же вспоминала, что после операции парень её, скорее всего, забудет. Да и не известно, как он изменится. В любом случае, это будет уже не тот человек, которого девушка знала всё это недолгое время. И тогда Хартфелия спрашивала себя: а хочет ли она, чтобы Бикслоу терял память в обмен на здоровье? И ужасалась этому вопросу без ответа. — Люси. Медсестра не услышала и врезалась в широкую спину внезапно остановившегося Лаксуса. — Ай! — она потерла ушибленный нос и стала ждать, чего Дрееру от неё нужно. — Люси… — повторил врач, явно желая высказать какую-то мысль, только что пришедшую ему на ум. — Да что?! — ткнула она его кулаком, затянутым в перчатку, между лопаток. — Под ноги смотри, — ухмыльнулся он, и продолжил свой путь. Хартфелия минуту постояла на месте, кипя от злости, а потом кинулась его догонять.

***

— Пила, — разрезал мертвую тишину голос не хуже инструмента, за которым обратился. В протянутую руку в стерильной перчатке опустился требуемый прибор. В операционной было светло от бестеневых ламп. Окрашенные в нежно-салатовый цвет стены и выложенный белой плиткой пол, система кондиционеров, оборудование, аппараты, кислородные трубки и люди, запакованные в санитарную форму, с закрытыми специальными масками лицами. На голове хирурга была закреплена целая система дополнительных осветительных приборов. Анестезированный пациент полулежал на операционном столе; его тело и голова были закреплены. Синие волосы были сбриты, и Лаксус ещё помнил, как странно было смотреть на парня, лишившегося неотъемлемой части своего внешнего вида. Сейчас же он не отвлекался на такие мелочи. Он не позволял себе потерять контроль над самообладанием ни на секунду, потому что иначе он мог бы начать думать о том, каков будет результат. Этого допустить было нельзя. У него была крайне ответственная задача — ассистировать хирургу, а это значит чуть ли не быть хирургом. Ему нужно было соблюдать тщательнейший гемостаз или, иными словами, предотвращать кровотечение при процедуре, используя специальные зажимы на сосуды и края мягких тканей. Он обязан был обеспечить хирургу лучший доступ к оперируемому участку головы, при этом он должен был вовремя осушать рану, а при трепанации черепа, чем в данную секунду занималась Скарлетт, ему нужно было расширять фрезевое отверстие с помощью кусачек. Как она могла поставить его на такую ответственную должность?! Дреер знал, что от него зависит не меньше, чем от Эльзы, и это было справедливо, но не по отношению к пациенту. Бикслоу был принудительно погружен в состояние сна, что было большим риском, ведь при проведении операции пациента иногда просят совершать какие-либо определенные действия, чтобы хирург знал, не задел ли он важные участки мозга. Когда Дреер вошел в его палату, ему поплохело от вида Хартфелии, которая сидела на кровати рядом с Бикслоу и смотрела в пустоту остекленевшими, мокрыми глазами. Люси справилась с задачей, на которую он давал ей два часа времени. Она сжимала что-то в руке — присмотревшись, мужчина понял, что это было ожерелье пациента, которое он когда-то мельком у него увидел. Он хотел что-то спросить, но она только мотнула головой. Было такое ощущение, что медсестра разучилась говорить; её челюсти были крепко сжаты. Он не знал, что здесь произошло, но то, что девушке очень тяжело, было видно невооруженным взглядом. Поэтому Лаксус отдал ей ключ от своего кабинета, предложив посидеть там, пока не оклемается. Он не мог сейчас разбираться с ней, ему нужно было сделать все предварительные процедуры: побрить и помыть парню голову, выбрать необходимый наркоз, ввести его и тогда уже приступить к операции. Он чуть не забыл достать у него из глаз линзы — сделать это было проблематично. И вот сейчас… — Опухоли не видно, — напряженный голос хирурга. — Углубляюсь в мягкие ткани правой лобной доли. «Господи», — пронеслось в голове у Дреера. Сантиметр. Полтора… Два сантиметра. Лаксус видел всё то же, что и Скарлетт, и от этого напряжение между ними сгущалось. Мужчина спросил себя, а знает ли кто-то из присутствующей бригады о том, что эта операция внеплановая? Эта мысль была призвана загасить пульсирующий красным цветом и набирающий обороты вопрос: опухоли нет? Нет? Её нет?! Он же не мог допустить смертельную ошибку?..

***

В коридоре около операционной, сгорбившись, сидела девушка со светлыми волосами, забранными в хвост. Её лица не было видно: голова была низко опущена, так что на глаза падала тень. Любой проходящий мимо человек мог бы подумать, что у нее случилось большое горе. Так ли это, Люси не знала. Горя не было — было лишь какое-то отупение. Она смотрела и смотрела на носки своих сменных ботинок, не реагируя на внешние раздражители. Её тонкие пальчики бездумно перебирали пять маленьких тотемчиков, нанизанных на кожаный шнурок. Память о Бикслоу, которую он захотел оставить напоследок. Прощальный подарок. Девушка не знала, что делать. Ничего ведь не произошло? Жизнь продолжается? Уж, по крайней мере, его жизнь будет продолжаться. Она сделала для этого всё, что было в её силах. Теперь нужно положиться на Эльзу и Лаксуса. Но почему же внутри всё сжалось, как будто перед броском? Такое чувство, что она должна была что-то сделать, но не сделала, и теперь неиспользованная энергия преобразовывалась в разочарование. Нужно было пойти в кабинет Дреера и отсидеться. Но Люси не могла отойти от двери операционной, просто физически не могла: все части тела отказывались повиноваться, когда она думала, что, может быть, будет лучше уйти. Зачем она сейчас здесь нужна? Да и потом, когда пациент очнется, зачем?.. Хартфелия вдруг на мгновение представила, что заходит в привычную палату под номером 33, и заново здоровается с Бикслоу. Только он уже равнодушно вежлив, не изучает её своими бордовыми глазами, а ждет скорейшего выздоровления, чтобы отправиться подальше от этого места. «Ну и что?» — подумала Люси. Да и ничего. Только вот… Да нет. Странная ниточка между ней и шизофреником, состоявшая из недомолвок, молчания, разговоров, смеха, страха, неловкости, холода и тепла обрывается прямо сейчас в нескольких метрах от неё. К лучшему, конечно… И Бикслоу совершенно не зачем помнить всё это. Хотя он уверял её в обратном, чуть ли не умолял. Но ведь забудет и не вспомнит — к лучшему. Хартфелия медленно провела пальцами по скуле, не осознавая, что делает. Она-то уж точно никогда не забудет самый кошмарный момент в своей жизни.

***

За три часа до полудня Люси стояла перед дверью в палату пациента. Лаксус просто кинул её здесь одну, предварительно предупредив, что через два часа, получится у неё или нет, он вернется за Бикслоу. Тогда, если пациент откажется идти мирным путем, придется приложить силу. От его утреннего беззаботного вида не осталось и следа: хмурый Дреер сосредоточился на делах. Хартфелия же ни к чему не была готова. Она просто растерянно стояла с поднятой рукой, совершенно позабыв про все свои навыки медсестры. Но вечно медлить было нельзя. Девушка открыла дверь. Первые лучи солнца, заглядывающие в окно, скользнули по ней розоватым проблеском. Люси невольно бросила взгляд на небо: тонкая полоса золотисто-сиреневых цветов прорезала громаду тяжелых фиолетовых облаков. Бикслоу сидел на стуле прямо перед окном, лицом к ней. Его темный силуэт омывался небесным заревом, и от этого подтянутая фигура парня ещё больше истончалась. Поза его была до странности аскетичной: прямая спина, руки сложены на коленях. Более того, пациент был одет в положенный ему халат, а не в привычную одежду. Этакий образец примерного поведения. Только вот горящие багрянцем глаза на бледном, исхудалом лице, казалось, прожигали Хартфелию насквозь. Он молчал. Люси на мгновение стало радостно от того, что он на неё смотрит, что не отвернулся, а ведь он мог бы, наверное. Но радость была быстро вытеснена смятением. Она огляделась: палата выглядела абсолютно неживой. Кровать заправлена, хотя, сколько Хартфелия помнила посещений этой комнаты, Бикслоу постоянно то валялся на ней, то просто оставлял в разобранном виде. Ни единой вещи временного постояльца не было видно — всё убрано в тумбочку. Нехорошее предчувствие закралось в её сердце. Она вновь перевела взгляд на парня, выглядевшего очень серьезным и усталым. Возможно ли, — дернула девушку током неожиданная мысль, — что он провел в таком положении всю ночь?.. И даже не смыкал глаз? — Тебя прислал Лаксус, — негромко констатировал Бикслоу, внимательно изучавший её лицо. — Ты плохо спала. Ты стояла перед дверью десять минут перед тем, как войти. У Хартфелии вытянулось лицо, она смутилась. Откуда?.. — Я слышал, — тень улыбки промелькнула по лицу тату-мастера и исчезла. — А всё остальное и так понятно. — Ты не спал всю ночь, просидев на одном месте, — не осталась в долгу медсестра, — и собираешься убедить меня отменить операцию. Голова пациента чуть склонилась, словно он признавал её правоту. — Неплохо… Да, не спал. Не хотел потерять сознание и проснуться без него. Что Люси на это могла ответить? Что сон жизненно важен для организма? Но пациент отказался от жизни, так что разве это имеет значение?.. — Бикслоу… — она помялась. — Это правда, что ты согласился на лечение, только когда Лаксус предложил тебе меня в качестве медсестры? — Он сам тебе рассказал? — усмешка вновь заиграла на губах Бикслоу. — Ну ничего себе. — Я сама догадалась, — блеснула глазами Хартфелия. — Но вот что я хочу спросить. Если это было так важно для тебя, почему ты сам мне не сказал? Я всё ещё… не понимаю, чего тебе нужно от меня. — Почему не рассказал? — чуть нахмурил лоб парень. Действительно, почему? Он уже не помнил всех логических взаимосвязей, которые привели его к такому решению. Осталась только девушка, стоящая перед ним, не отражающая утренний свет, а испускающая его из глубины души. Он сидел ночь с открытыми глазами, изредка моргая, и грезил наяву — какие-то видения из окружающей темноты посещали его. Страх отсутствовал, было лишь легкое любопытство, но оно исчезало так же быстро, как рябь на воде от легкого ветерка. Радужные всполохи, порожденные его сознанием, танцевали причудливые танцы, похожие на игру языков пламени. Ему мерещились темные фигуры, сидящие в кругу около костра, но он не знал, что это значит, и значит ли что-то вообще. Когда темнота обволакивала его, грозя скинуть в пучину беспамятства, он успевал вспомнить образ Хартфелии, и тогда всё повторялось сначала. — Бикслоу? Он очнулся. Девушка смотрела на него с беспокойством, но это было на поверхности. В глубине он видел сострадание и мучение. Мягкие черты округлого лица пропитались терзаниями. За девушкой теперь тянулся целый темный шлейф, несомненно разрушающий её. Что он наделал?.. — Да. Прости. Видишь, я плохо соображаю, — легко прикоснулся он длинными пальцами ко лбу. — Люси. Подойди, пожалуйста. Хартфелия не знала, почему эта тихая, исполненная мягкости просьба, подействовала на неё, словно толчок в спину. Она буквально споткнулась на ровном месте, делая шаг вперед, как будто ноги налились свинцом. Но она всё же дошла до Бикслоу, с трудом сдвинув стул по пути, и села напротив него так, что их колени почти соприкасались. Люси, ведомая шестым чувством, отняла руку парня от лица, и взяла в свою. Если Бикслоу и удивился, то не подал вида. Их ощущение друг друга было настолько незначительным — всего лишь одна ладонь поверх другой, но почему-то это было так важно. Девушка чувствовала успокоение, рассматривая получившееся соединение: её тонкая белая ладошка приютилась в широкой и смугловатой. Руки у Бикслоу были сильными и жилистыми, вены хорошо были видны. Её пальцы на автомате легли ему на запястье, проверяя пульс. Ровный и спокойный. — Мне, в общем-то, больше ничего и не нужно, — улыбнулся парень. Хартфелия судорожно вздохнула. — Я… обещаю, — запнулась она, — что после операции так же буду приходить к тебе. Держать за руку, да всё, что попросишь, главное после операции, понимаешь? Глаза пациента лукаво заблестели. — Не бросайся такими предложениями, — негромко засмеялся он. — Очень удобно, ведь я даже не буду помнить, что ты мне обещала. Люси печально отвернулась. — Я так и не думала. — Знаю. За окном палитра красок постепенно размывалась и превращалась в холодный утренний свет. Негреющее зимнее солнце поднималось за тонкой серой пеленой, иногда проделывая в ней брешь. Время неумолимо уходило. — Ты ведь знаешь, что операцию всё равно сделают. Почему ты не хочешь с радостью принять это? — предприняла ещё одну попытку Люси. — Просто согласись, что так будет лучше тебе же в первую очередь!.. — Это не моё решение, — пожал плечами Бикслоу. — Я выбрал память. Ты можешь видеть это по-другому… Но мне всё кажется предельно ясным. Пока я помню, жизнь имеет смысл. Что будет со мной без памяти? Я не могу ручаться. — Никто не говорит, что будет хуже, — упрямо выдавила сквозь сжавшиеся зубы медсестра. — Просто по-другому! Все твои решения будут приниматься из здорового состояния. Ты просто боишься, что всё изменится. Ты... ты трус! Парень посмотрел на неё с ласковой иронией. — Думаю, скорее, мне не страшно умереть. Почему люди так пугаются, когда речь заходит о смерти? Бессмыслица какая. Лаксус так печется о том, чтобы я поправился, а мне кажется это странным. Забавно? — широко ухмыльнулся он, отвечая на затравленный взгляд Хартфелии. — Не смешно! Ты просто упрямый осел! Тебе дают шанс, ты понимаешь? — сжала она его руку. — Жизнь — это всегда что-то новое, и ты никогда не узнаешь об этом, если останешься в таком состоянии. — Мне достаточно того, что у меня есть. — Я… — задохнулась блондинка, зажмурившись. — Мне не достаточно того, что у тебя есть. — Ты такая жадина? — Возможно. Но неужели ты не хочешь ещё раз взглянуть на мир, поправившись? На меня? — Я смотрю сейчас, — невозмутимо ответил он. — Как будет потом — неизвестно. Люси не выдержала. — Ты шизофреник! Ты не воспринимаешь адекватно, что я тебе говорю! — застонав от отчаяния, она резко согнулась пополам и ударилась лбом о дрогнувшие колени Бикслоу. — Эй, ну не надо так, — парень растеряно смотрел на разметавшиеся по ткани халата волосы. Его руку она так и не отпустила, поэтому он мог положить ей на голову только одну свободную. Едва подушечки пальцев коснулись мягких, шелковистых прядей, улыбка невольно вернулась на его лицо. — Извини, — просто сказал он. Безмолвная тишина сжималась вокруг Хартфелии. У неё закружилась голова, когда она с отчетливостью поняла, что не справляется. Ситуация ей не подчиняется, ею полностью и безраздельно владеет пациент. Когда её реальность стала подчиняться ему, а не здравому смыслу?.. Лаксус предупреждал её. Но он сам виноват, что пустил её к шизофренику в лапы. А она не выстояла. Какая же из неё медсестра… Слишком чувствительная, чтобы быть хорошим работником. Слишком неустойчивая. Слишком… Люси могла бы перечислять до бесконечности, но её отвлек Бикслоу. — Так как мне известно, что меня насильно положат на операционный стол, я хотел бы кое-что тебе отдать. Пока я могу. Девушка выпрямилась на стуле, не зная, чего ждать, и отпустила чужую ладонь. Но ничего сильно странного не случилось: парень просто запустил руку себе за шиворот и снял с шеи необычного вида ожерелье. На плетеный кожаный шнурок были нанизаны пять маленьких, выструганных из дерева фигурок: что-то вроде разных частей одного тотема. — У него нет какой-то особенной функции, — сказал тату-мастер, вкладывая ожерелье в руку собеседницы, — но я придавал каждой фигурке какой-то определенный смысл. Что-то вроде особенно памятных моментов, о которых я всегда могу вспомнить, если посмотрю на какую-нибудь бусину. До недавнего момента их было четыре, — радостно оповестил он. — Но, наверное, это не подействует… После операции. Но вдруг… — улыбка померкла. На Люси вновь смотрели серьезные глаза цвета бордо. Она не могла ни отказаться, ни поблагодарить: слова застряли в горле. Как она может насильно усыпить этого человека? Как?! Он только что оставил свои воспоминания у неё в руках как знак безграничного доверия. Воспоминания, за которые готов умереть. — Обнять? Можно? — беспомощно развел руками Бикслоу, и лицо его при этом приняло по-детски невинное выражение. Девушка судорожно кивнула. Он, как будто дожидавшись только этого момента, тут же поднялся в полный рост, значительно возвышаясь над ней. Стул небрежно был отставлен в сторону. Потянувшись до хруста, гибкий, как кот, Бикслоу вдруг резко и пружинисто нагнулся, точным движением подхватывая Хартфелию со стула на руки. Она от неожиданности больно прикусила язык и вместо испуганного возгласа только замычала от боли, хватая парня за шею, чтобы не упасть. Но он не услышал, у него в ушах звенело от быстрой смены положения и дикого счастья, побежавшего по венам вместе с застоявшейся кровью. — Невесомая, как я и думал, — нахально оскалился он, пользуясь дезориентацией медсестры, и уткнулся головой ей в плечо. В девушке заголосило возмущение. — Бикслоу! Я не имела в виду, что можно хватать меня таким образом, эй! — Ты не уточняла, — безмолвно захихикал он. — Всё равно не вспомню, так что могу делать всё, что захочу. — Но ведь я-то вспомню! Эгоист несчастный. — А что, — вытянувшееся лицо парня повернулось к ней, — тебе хотелось бы забыть? Люси допустила ошибку, взглянув ему прямо в глаза на таком близком расстоянии. — Ты очень, очень странный, Бикслоу, — невпопад ответила она, растеряв весь пыл негодования. Её повело. От её подопечного почему-то пахло не лекарствами и не залежавшимся в стенах одной комнаты человеком, а чем-то, напоминающим запах дыма от костра. И яблоками. Казалось, что тело действительно не весит ни грамма, как будто Бикслоу заставил закон гравитации свихнуться. Её поведение не поддавалось объяснению: ни одна девушка не позволила бы вот так просто поднять её на руки практически незнакомому человеку с диагнозом психического расстройства. Но, кажется, молодой человек добился своего, и она совершенно перестала воспринимать его как пациента. Как? Когда?.. — Хотелось бы? — повторил вопрос пациент, всё так же недоуменно и слегка обиженно глядя на неё исподлобья, чуть ли не прикасаясь своим лбом к её. Его глаза с такой проекции казались огромными раздваивающимися блюдцами с вином. Как будто она должна сказать нет! С чего бы ей хотеть? От Бикслоу одни неприятности, одни смятения… — Ну и не говори, — буркнул он, поджав губы и отстранившись. — Я сам всё вижу. Но стоило Люси выдохнуть с безмерным облегчением, как её скулы коснулись теплые и сухие губы. И тут же отпрянули с глубоким вздохом. Девушка сжалась в комок, зажмурившись от бешено пульсирующей боли в грудной клетке, но её уже аккуратно опустили на койку и помогли принять сидячее положение. Бикслоу, не встречаясь с ней взглядом, словно чувствуя себя виноватым, сел рядом и больше не делал никаких попыток дотронуться до неё. Так они и сидели — две мраморные статуи, лишившиеся тепла. Казалось, что прошло совсем немного времени, но, на самом деле, отпущенные медсестре два часа близились к концу. Бикслоу спрятал лицо в ладонях, а Хартфелия отрешенно наблюдала, как все разрозненные чувства последних дней, впивавшиеся в неё ранящими осколками, переплавляются и скручиваются внутри, грозя порвать её теперь уже окончательно. Больше всего ей хотелось оказаться на месте Бикслоу: он просто забудет всё, что с ним произошло. Она чувствовала, что сейчас зарыдает. Хотелось убежать. — Ты эгоист, Бикслоу, — прошептала она. — И ты не должен был этого делать. — Прости меня, — глухо ответил он, не сразу собравшись с силами. — Я не смог. Страшно стало… Вновь молчание. Сердце билось, как сумасшедшее, гулко отдаваясь в голове Хартфелии. Её руки мелко дрожали, но она не могла совладать с собой. Не было смысла врать себе: её тянуло довериться этому чокнутому красноглазому стратегу, который добился своего. Она была бессильна теперь. Совершенно беспомощна. И она не собиралась усыплять шизофреника. — Ты, наверное, должна вколоть мне снотворное. Ты же за этим пришла? Хартфелия, как оглушенная, через силу подняла голову, чтобы взглянуть на него. Бикслоу спокойно улыбался, и больше на его лице не было написано никаких эмоций. Он смиренно улегся на кровать, продолжая беззаботно глядеть на медсестру. Люси умоляюще приложила сплетенные пальцы к губам, ощущая обжигающую волну, подкатившую к глазам. — Я не могу, — сипло выдавила она. — Пожалуйста, Бикслоу, не вынуждай меня… Просто пойдем со мной. — Нет. Нет… Девушка в отчаянии запрокинула голову в бок, рваными движениями ладоней стараясь вдавить слезы обратно, где им самое место. Нельзя рыдать, не сейчас, ну пожалуйста! — Просто… мне будет легче, если это сделаешь ты. Это будет правильно, понимаешь? — Я уже ничего не понимаю, — задохнулась Люси, вцепившись в волосы. Она беззвучно раскачивалась из стороны в сторону, ослепнув от слез. Горло сдавило от сдерживаемых стонов. Слова вырывались толчками, прерываясь всхлипами. — Всё неправильно, так неправильно!.. Все вы лучше знаете, что мне нужно делать… что ты, что Лаксус, а я не могу! Бикслоу… За что?! — взорвалась она. — Ну, скажи, за что?!.. Бикслоу снова, уже второй раз за последние два дня видел её разрывающуюся на части душу, и это было невыносимо. Присев, он осторожно, но настойчиво разжал её ледяные пальцы, высвобождая длинные пряди из силков. Хартфелия хотела отвернуться, но он взял её лицо в свои ладони, стирая большими пальцами соленые дорожки, бегущие по щекам. — Послушай меня, — тихо заговорил он. — Перестань. Ну что такое? Ты себя всю извела. Ничего такого, ради чего можно было бы так убиваться, не произошло. Девушка недоверчиво хмыкнула, слушая низкий приятный голос и стараясь успокоиться. — Всё это не стоит твоих слез, Люси, — улыбнулся парень. — Я не стою. Лаксус не стоит. Тот парень в палате с Лисанной не стоит. Мы с тобой, возможно, действительно познакомимся заново, я очень на это надеюсь. Ведь мне ничего другого не остается. Просто знай, что единственное, что по-настоящему важно, — он мягко коснулся пальцами между её ключиц, — это то, что ты сияешь. Не давай ничему погасить этот свет, ладно? Пожалуйста. От его рук разливалось тепло. Опустошенную Хартфелию от этого легкого ощущения жгло, как от горчичника. Она не хотела терять Бикслоу, и в то же время понимала, как нелепо и мелко её желание. Она должна научиться защищать себя сама, а не полагаться каждый раз на чьи-нибудь успокаивающие речи. Она должна прекратить изводить себя. Должна вылезти из ямы, в которую сама себя загнала. Пациент довольно наблюдал все эти решения в её светло-карих глазах. Он позволил себе широкую ухмылку, а потом перевел взгляд на часы. — Пора прощаться. Давай, делай, что должна. Люси кивнула, благодарно скользнув пальцами по его щеке. Тянуть дольше не имело смысла. Бикслоу видел, как она достала из кармана шприц, и почувствовал неприятный холод иглы на предплечье. Онемение тут же начало расползаться по телу противными щупальцами. Он не отпускал взгляд Хартфелии. — Удачи в новой жизни, — прошептала она, улыбнувшись сквозь слезы. Парень с неудовольствием понял, что уже с трудом может пошевелить губами, и что темнота, с которой он так долго боролся, вот-вот закинет его в свою пасть. Всё же он сделал последнее усилие. — Не забуду… Его глаза закрылись, и оставшееся на сетчатке глаз изображение светловолосой девушки постепенно померкло вместе с его сознанием.

***

— Есть, — пробормотала Эльза, обнажая инородную ткань на открытом участке мозга. — Дреер, клянусь, я убью тебя. Лазер. Медсестра подала лазер, так как Лаксус был занят осушением вскрытого участка. Его руки не дрожали только потому, что он им приказал. Он не сомневался в том, что хирург обнаружит опухоль, до самого конца, но эти мгновения... Когда вся хладнокровность, никогда не подводившая его, улетучилась на доли секунд, а затем обрушилась обратно десятибалльной ледяной волной по мановению руки Скарлетт... Он коротко выдохнул. Эльза начала иссечение опухоли. Дреер ассистировал. Операция близилась к успешному завершению.