Диагноз

Темнота разлила по кабинету густой страх, страх. Он был повсюду, пристально следил за неподвижным мужчиной из каждого угла, жил, рос и трогал занавеску прохладными пальцами. Лаксус сидел на краю рабочего стола. Врач не снимал больничный халат, и теперь ему казалось, что он светящаяся белая мишень, к которой с интересом присматривается вся чернота его кабинета. Но он намеренно не включал свет, упрямо пытаясь совладать с иррациональным ужасом, который пульсировал внутри него синхронно с окружающей его пустотой. Лаксус медленно погружался в такое состояние, когда реальность теряет свои четкие границы, и кажется, стоит протянуть руку, — и она исчезнет в этом голодном мраке. Ему мерещилось, что вся комната испещрена тонкими светящимися линиями; он закрывал глаза, и разноцветная сетка отпечатывалась на внутренней стороне глаз. Тьма давила снаружи и одновременно распирала изнутри — Дреер почувствовал, что ещё немного, и он просто лопнет, как перекачанный воздушный шар. Из последних сил Лаксус рванул к выключателю. Прозвучал спасительный щелчок, и мужчина вытер вспотевший лоб, тяжело дыша и подозрительно оглядывая все углы привычного пространства. Чернота всосалась в оконный проем и теперь зияла там, ехидно посмеиваясь над бледным всклокоченным мужчиной. Дреер с усилием задернул штору. Он не мог вытерпеть этого. Один — не мог. Все, что он хотел после сегодняшнего дня — это остаться в одиночестве и привести свои мысли в порядок. Лаксуса почти трясло от того, что переживаний накопилось так много, а он не мог даже их проанализировать. Он, наверное, был похож на наркомана: он полдня прожил без логических размышлений и теперь его жестоко ломало. Стремительный водоворот жизни так поглотил его, что врачу теперь никак не удавалось вернуться в привычную колею спокойной уверенности в себе. В глубине души он подозревал, что ему это больше не удастся, и тогда внутри снова появлялся холодный, липкий страх. «Ты же закоренелый психиатр» — подумал Лаксус, пытаясь подавить начинавшуюся панику. — «Один день веселья ничего не изменит» Ему до звона в пострадавшей голове нужна была доза самопсихоанализа, иначе (он готов был в этом себе признаться) он сойдет с ума. Его мозг начал делать привычную работу — сжимать полученную информацию до кратких выводов — и только тогда Лаксус почувствовал себя лучше. Поэтому он засел в своем кабинете, как в бомбоубежище, предварительно заглянув в общую душевую. В такое позднее время в комнате врачей почти никого не было, кроме дежурящего медперсонала и какой-то слишком сонной ночной смены. Появление начальника отделения оказалось очень своевременным: все очень быстро рассосались по рабочим местам, испуганно с ним здороваясь. Когда Лаксус посмотрел в зеркало душевой, то понял, почему люди смотрели на него с такой опаской. Хартфелия, даром что не была художницей, а разукрасила его на славу. Ссадина на носу приобрела цвет спелой сливы, и создавалось впечатление, что Дреер только что вылез из какого-то мордобоя. Определенно, он должен был произвести на Мираджейн сегодня самое благоприятное впечатление. Психотерапевт осторожно потрогал пострадавшую переносицу и сел в рабочее кресло, закидывая ноги на стол. Опять она. «Нужно подумать о чем-то другом» — в отчаянии решил Лаксус. Он только что был у Макарова и пытался извиниться перед ним за свое самовольное исчезновение. «Пытался» — потому что управляющий больницей не желал ничего слушать. На Лаксуса давно никто так не орал. Ну, кроме Эльзы, но та была кроткой овечкой в сравнении с его дедом, который пребывал в такой ярости, что внуку стало не по себе. Инсульт — это вам не шутки. Было бы грустно, если бы все Дрееры решили помереть в одночасье, да ещё перед Новым Годом. Конечно, Ивана это не касалось. — Картинг! — кричал пожилой врач, чуть ли не брызжа слюной. Его обычно радушные глаза сейчас метали молнии не хуже Зевса. — Додумался! Идиот! Самоубийца! Вынудил сестру! Да я вас!.. — Дед, успокойся, — тревожно попросил Лаксус, глядя на испарину, покрывшую лоб главврача. — Тебе нельзя так волноваться. — А ЧЕМ ТЫ РАНЬШЕ ДУМАЛ?! Дреер заткнулся и стал ждать, пока дедушка остынет. Изнеможённый вид пожилого человека заставил Лаксуса почувствовать укол вины. Мало деду того, что на его плечах вся больница, а тут ещё и он со своими выходками. Макарову и так будет тяжело, когда он уйдет, ведь не так-то просто найти замену на пост начальника отделения. Но свобода была так близка... — Ты не надумал остаться? — Макаров словно прочитал его мысли, вытирая платком блестевшее лицо. — Нет, — коротко ответил Лаксус. Они буравили друг друга взглядами, но Макаров быстро сдался. — Хорошо, — ответил он. — Я не против. Лаксус с радостью сбежал от дальнейших обсуждений. Он не хотел признаваться в том, что его уверенность дала трещину. Врач напоминал себе, что устал от своей должности, но пробудившееся чувство ответственности с новыми силами давало о себе знать. И все из-за деда. Это он заставил Лаксуса взяться за лечение Бикслоу и Фрида. Мужчина был восхищен, как хитро его обставил Макаров с точки зрения психологии. Так как Дреер был уверен, что эти пациенты — последние в его жизни, то при их лечении выложился на полную и... случайно перепрыгнул через себя. Вышел за грань сугубо профессиональных отношений. Он так погрузился в переживания его подопечных, что непроизвольно прожил их, как свои собственные. До этого он никогда не позволял себе сочувствовать тем, кого он лечил; он знал, что это приведет к краху всей его психоаналитической системы. Он вытащил утопающих пациентов на сушу, а сам оказался на тонкой льдине эмоциональной неустойчивости, с отчаянием наблюдая, как все дальше удаляется от берега. Ему некуда было деться с этого корабля, и подсознание подняло бунт, требуя обратно недостающую часть его личности. Эмоции сбежали из камбуза, и Дреер не мог восстановить порядок в этом хаосе. Лаксус очень боялся потерять себя. После смерти матери это стало его главным страхом, который проявился в виде никтофобии, страхе темноты. Как психотерапевт он прекрасно знал, что это не какая-то выдумка, а реально существующая проблема психологического характера. Он никому никогда об этом не говорил и справлялся с лечением сам, проводя эксперименты над собственным сознанием. Ему пришлось потратить немало сил на то, чтобы совладать с этим парализующим иррациональным чувством. Со временем оно притупилось, но полностью так и не исчезло. И вот теперь из-за последних событий его внутренние устои и система самозащиты пошатнулись, и никтофобия обострилась до недопустимых пределов. Дреер только что это проверил. Ему нужна была помощь, но к кому бы он мог обратиться? Он знал только одного человека, который мог бы ему помочь. Но он не был уверен, что она захочет. Дреер потряс головой. Опять она. Все мысли приводили к ней. Мираджейн. Лаксус уже устал критиковать свой ум за позорную капитуляцию перед сердцем. В самом деле, не так уж часто оно разговаривало со своим черствым хозяином, и, кажется, на этот раз его генератор чувств не собирался останавливаться на достигнутом. В неравной борьбе этот отчаянный и очень самостоятельный орган смог растопить лед, наломать дров и подбросить их в печь жизни Лаксуса. Он хотел день без самоанализа? Хотел «просто расслабиться»? Дреер саркастически усмехнулся. Всё было прекрасно, Хартфелия действительно отвлекла его... на время. А потом они пошли на каток. «Бойтесь своих желаний, ибо они имеют обыкновение сбываться», — сказал мудрый Конфуций и оказался прав. Все пошло под откос именно из-за его желаний. Ему с самого начала нельзя было допускать эти крамольные мысли «а что если» в свою голову. Они оказались вирусным заболеванием, которое незаметно проникло к нему в кровь и постепенно отравило весь организм. Недаром в народе слово «любовь» тесно связано со словом «лихорадка». И это не просто фразеологизм, он имел вполне научное обоснование. Он всего на мгновение нестерпимо захотел прикоснуться к Мираджейн и её миру — тогда, на лестничной площадке, — и вот, пожалуйста. Если бы он сдержал свой порыв, сейчас бы все были довольны. Может быть, не особенно счастливы, но по крайней мере не было бы этих дурацких страданий и прочих прелестей, которые так обожает Хартфелия. Но он поддался соблазну и укрепил тонкую нить, которая возникла между ним и Штраус за время их знакомства. Их связь была похожа на легкое электромагнитное поле, внутри которого воздух начинал искриться. Он был отрицательным зарядом, а она — положительным, и они подчинялись законам физики. Это было правильно. Вся их электродинамика разрушилась в тот момент, когда Дреер увидел черную тень своего отца за спиной беловолосой девушки. Знакомая Темнота смотрела из его глаз-дыр так же, как и много лет назад. Иван был для сына личным воплощением тьмы, и ничего не изменилось. Забавно, что врач посоветовал Мире обратиться к её детским воспоминаниям для решения психологических проблем, когда сам не мог разобраться со своими. Лаксус считал, что его инсульт был вполне предсказуем. Единственное, что стало неожиданностью — так это спасение в лице Эльзы Скарлетт. Он был благодарен ей, но вот её просьба... Дреер попытался смириться с тем, что Штраус сделала свой выбор не в его пользу, хоть это и жгло его самолюбие. Так было легче уехать и ни о чем не жалеть. Но когда он окончательно принял эту мысль, Мираджейн сама пришла к нему в палату, взволнованная, нелепая, с красным носом, и всё испортила своими ошеломляющими признаниями. Она рассказала ему про встречу с Иваном на кладбище и про разговор в кафе; она страшно корила себя за то, что с Лаксусом случилось несчастье. Собственно, это и заставило Дреера насторожиться. Он был уверен, что если бы не чувство вины, то Штраус никогда не заговорила бы с ним о своих чувствах. Как истинный циник он ни на секунду не допустил мысли о том, что её порыв был искренним. Если бы он упал в обморок просто так, вряд ли она сидела бы у его постели и смотрела на него так, как будто бы... Поэтому её почти-признание врач также списал на эмоциональную неустойчивость девушки, о чем ей сообщил и чем страшно её оскорбил. Это было правильно, и он не должен был об этом жалеть. Но мужчина не понимал, с какой стати после того, как Штраус покинула палату, его начало преследовать навязчивое чувство, как будто он упустил нечто важное. Лаксус очень хотел ей поверить, но не мог обмануться. Это была банальная психология, и Дреер впервые в жизни проклинал свои глубокие познания. Их «случайная» встреча на катке дала Лаксусу ещё один шанс проверить свои собственные ощущения, и он пришел в полное замешательство. Он никогда не поступал так опрометчиво. В тот момент, когда он увидел, как Мираджейн падает, его сознание померкло, и он бросился на лед, не отдавая себе отчета. Дреер всего на секунду потерял связь с действительностью, но этого хватило, чтобы испугаться. Его бессознательное стремилось к этой девушке с такой силой, что он по-настоящему терял голову. Он хотел рассказать ей об этом. Или нет? Даже если Штраус не захочет его больше видеть, по крайней мере он будет честен с ней. Но вдруг ей это не нужно? Лаксус медлил, перебирая в памяти яркие эпизоды этого вечера. Мираджейн были неприятны его прикосновения, и он это заслужил. Но в то же время её долгий взгляд в машине Дреер мог рассудить по-своему. Разговор со Скарлетт на парковке больницы не добавил в его копилку душевного равновесия.

***

Вообще-то изначально он собирался ехать домой вместе с Люси, но ему не дали этого сделать. Эльза неприступной стеной выросла между ним и спасательной машиной. Она очень пристально смотрела на уставшего мужчину, и Дрееру в тот момент казалось, что нет в этом мире человека более неприятного, чем она. — Ты никуда не поедешь, — заявила Скарлетт. — Почему это? — холодно спросил Лаксус, засунув руки в карманы пальто. — Потому что, — в её голосе звучал вызов, — я тебя не повезу. Врач пожал плечами. — Не проблема, я могу вызвать такси. Эльза раздраженно выдохнула облако пара. — Ты меня не понял, Дреер. — Очевидно. Лаксус был ей очень благодарен за все, но его уже порядком утомило их совместное времяпрепровождение, и он развернулся, чтобы уйти. — Подожди, Лаксус, — остановила его девушка с внезапно просящей интонацией. — Ну что ещё? — нехотя обернулся тот. — Ты должен с ней поговорить. Он тяжело вздохнул. — Мы с тобой уже обсуждали эту тему. Я ничего никому не должен. Пару минут она молчала, задохнувшись от такой вопиющей наглости. Мужчина почти видел, как возмущение копится в её аловолосой голове, доходя до точки превышения давления на черепную коробку. — А что тогда произошло сегодня на катке?! — Хлоп. Эльза взорвалась и, сжимая кулаки, шагнула вперед. Дрееру всерьез показалось, что она сейчас его ударит. — Если ты ничего не должен, то зачем?!.. Катился бы к черту, мы бы и без тебя справились! Ты!.. Лаксус стоял, оглушенный. Конечно, Скарлетт была права. Он должен был держаться подальше от Мираджейн. Своим внезапным порывом он привел её в смятение и дал понять, что ему не все равно. Либо она могла решить, что он над ней издевается. И что он должен был сейчас ей сказать? «Дорогая Мираджейн. Сегодня утром я не хотел вас слушать, но, прогулявшись, образумился. Давайте сделаем вид, что между нами ничего не было и попытаемся построить наши отношения заново» Какой бред. — Зачем ты рассказала ей про операцию? — неожиданно спросил Лаксус. Эльза подавилась морозным воздухом. Она долго не отвечала и Дреер, раздраженный этим молчанием, продолжил свою мысль: — Ты что, не понимаешь, что именно ты все испортила? Девушке показалось, что в его голосе промелькнуло нечто странное. Неужели?.. — Я же объяснил тебе, что будет, если мы сейчас... сблизимся. Но ты так ничего и не поняла. Дреер и сам не ожидал, что слова Эльзы так его заденут. У неё не было права его упрекать. — Если бы твоя подруга не почувствовала себя виноватой, то никогда в жизни бы не пришла признаваться мне в своих чувствах, — голос Дреера опасно понизился. — Ты просто сыграла на её любви помогать всем обездоленным и даже не подумала о последствиях. А ведь я предупреждал!.. Лаксус яростно осекся и сжал зубы. Ему казалось, что от постоянных переживаний за последнее время у него на сердце натерлась мозоль, и теперь там неприятно саднило. Он знал, что если продолжит в том же духе, то наговорит лишнего. Стоило развернуться и уйти, но ему было интересно, что хирург скажет в свое оправдание. — Сыграла? — глухо повторила Эльза. — А ты не считаешь, что она заслужила знать правду? Или не хотел. — Какую правду? — бешенство тихо нарастало внутри Лаксуса, как гул от лесного пожара. — Её это вообще не касается! — Неужели? — Скарлетт не выглядела впечатленной. — Значит, ты ещё тупее, чем я думала. Жгучая досада, скопившаяся внутри мужчины, плескалась где-то у самого горла. Он в отчаянии прижал холодные пальцы к вискам, ощущая неприятную пульсацию на свежем рубце, но быстро одернул себя. Ему не хотелось, чтобы Эльза видела его в таком состоянии. Уж если она не умеет держать язык за зубами, то и об этом доложит Штраус. — Говорят, благими намерениями выстлана дорога в ад, — мужчина постарался, чтобы это прозвучало безразлично. — Я пытался уберечь Мираджейн от поспешных эмоциональных решений, а ты не дала ей времени осмыслить всё это. Ей не нужно было сегодня приходить. — Не тебе решать за неё, — резко оборвала его рассуждения Скарлетт. — Если ты считаешь, что я ей что-то там навязала, то ты ошибаешься. Если хочешь знать, Дреер, — на её лицо вернулось фирменное презрительное выражение, которым она всегда раньше его награждала, — то я даже не думала, что она к тебе пойдет. Лаксус с сомнением на неё смотрел, пытаясь уличить во лжи. Но Эльза была в праведном негодовании. — Мира знает, что такое — потерять близкого человека, не успев сказать ему всего, что хотела. Она не побоялась признаться тебе в чувствах, а ты видишь в этом только свой чертов психоанализ. Да, ты потрясающий психолог, но... Ты нихрена не смыслишь в чувствах! — её голос сорвался на крик. — Мираджейн никогда тебе не скажет об этом, потому что все влюбленные — слепые идиоты! Вы с ней очень похожи: когда дело касается других, так вы просто ангелы-спасители, а как только нужно подумать о себе, так у вас вместо башки оказывается задница! Но Мира, — Эльза судорожно вдохнула, — она не боится жить. Она не боится любить тебя, которого, Господь всемогущий, вообще любить невозможно! А ты просто трус, настоящий трус!!! Лаксус потрясенно молчал. Скарлетт трясло, как в припадке. Её алые волосы торчали во все стороны, делая её похожей на фурию в огне. — Мне очень... жаль, — девушке сдавило горло, и она с трудом справлялась с голосовым аппаратом, — что ты... не умеешь доверять жизни. Мне жаль тебя, Дреер. Я... знаю, что тебе тоже пришлось несладко. Но иногда нужно просто... принять. Я думала... что ты можешь помочь Мире. Но теперь... вижу, что была неправа. Дреер ничего ей не ответил. Эльза взглянула на него с испепеляющим разочарованием и развернулась к своей машине. Мужчина смотрел, как она садится за руль, как Хартфелия недоуменно смотрит на него из окна. Он опомнился только когда красный МиниКупер скрылся за поворотом.

***

Лаксус встал. Решительно сбросил халат и вышел за дверь, не выключив свет. Он должен был сделать то, что собирался. Слова Скарлетт дубинкой ударяли его при каждом шаге. «Ты. Трус. Настоящий. Трус» Он шел по больнице, и всё было, как обычно: неяркое освещение, пустые коридоры и редкие дежурные, делающие осмотр. Дреер как будто завис в воздухе между сном и явью. С одной стороны были все его рассуждения, а с другой — реальность, которая могла не иметь с ними ничего общего. Он был посередине и не знал, куда прыгнуть, но жизнь на этот раз решила все за него. Врач был в двадцати метрах от нужной ему палаты, когда услышал крик. Лаксус споткнулся на месте, как будто со всего размаху налетел на острую пику. Этот звук словно вспорол его грудную клетку. Все концепции разбились вдребезги от многотонной кристальной ясности, свалившейся на его голову. Голос явно принадлежал Мираджейн. Мираджейн кричала от боли. Так не должно было быть. Мужчина плохо помнил, что было дальше. Вроде, он бросился вперед и влетел в комнату. Кажется, в полумраке на полу двое человек вели ожесточенную борьбу. Там, определенно, была кровь. И там была Штраус, которой было очень больно. Дреер не думал. Он схватил того, кто нападал — какого-то белобрысого парня — и оттащил его в сторону. Сделать это было непросто, потому что недоумок вцепился в девушку, как клещ. Как только врачу это удалось, ненормальный начал вырываться. Дреер так ему врезал, что парень отлетел к стене. Истошно завопив, он кинулся было снова к Штраус, но не тут-то было. Лаксус резко рванул садиста за шкирку и потащил прочь, ничего не понимая, но смутно надеясь, что Мираджейн цела. Он еле как дотолкал парня до регистрационной, где на него недоуменно уставился дежурный, разбуженный шумом. — Пошел вон, — грубо приказал ему начальник отделения. Тот выскочил, как ошпаренный. Лаксус затолкал блондина внутрь будки. Тот метался с совершенно диким видом, и Дреер, вспомнив армейское прошлое, оглушил его ребром ладони. Затем он крепко стянул ему руки за спиной ремнем. У дежурного были круглые глаза. — Дай ключи. Главврач ещё не ушел? — Н...нет, — проблеял парень. Лаксус выдохнул. — Быстро к нему. Пусть срочно вызовет полицию, скажи, нападение на пациента гражданским лицом. Я в четвертой у пострадавшей. Молодой человек быстро кивнул и унесся прочь от греха подальше, а Дреер подумал, что больше на рабочее место тот может не возвращаться. Он уволит с ночной смены всех к чертовой матери. Но это потом. Сейчас ему нужно было к Мираджейн.

***

Это было похоже на кошмарный сон или чью-то дурную шутку. Потому что Стинг Эфклиф не мог быть правдой, не мог… Всё, что Мираджейн могла сделать, это остолбенело смотреть на него и молчать. Это было так... неправильно. Штраус правда надеялась, что к ней сегодня придет один голубоглазый блондин, но у судьбы под вечер совсем испортилось чувство юмора. Поэтому именно Стинг и никто иной стоял перед ней в темной палате. Он тихо посмеивался, предвкушая что-то, и он был, кажется, пьян. Неприятный запах перегара постепенно заполнял пространство комнаты, вырываясь изо рта мужчины вместе с неровным дыханием. Пока что он просто смотрел на неё, чуть прищурившись и гнусно ухмыляясь, но Штраус уже чувствовала, как чужие тяжелые мысли пытаются прилипнуть к её телу. Это было так мерзко и отвратительно, что её прошиб холодный пот. — Ты не поверишь, — он сделал шаг вперед, с какой-то безумной улыбкой пожирая бывшую модель взглядом, — это ведь просто невероятно! Нет, правда! Девушка не могла оценить его восторг. Она вообще не понимала, что происходит, а Эфклиф чуть ли не подпрыгивал от возбуждения. — Еду я, никого не трогаю, — Стинг взмахнул руками, — и вдруг какая-то… — он нецензурно выразился, — открывает окно своей машины и начинает на меня орать! Но представить только, я смотрю на неё, — он жадно вдохнул воздух, ловя запах девушки, — а за ней вижу маленького ангела… Или дьявола? Я так и не понял. Похоже, мужчина был невменяем. Он беспокойно вздрагивал при каждом слове и качался, некрепко стоя на ногах. Когда-то он казался Мире симпатичным, но сейчас она не могла понять, почему. Стинг был уродлив, и дело было вовсе не во внешности. Одного взгляда на него для девушки было достаточно, чтобы понять, что он по уши погряз в мире похоти и разврата, из которого она так своевременно сбежала. «За исполнение желаний нужно платить...» — кто же ей совсем недавно это сказал?.. Мираджейн нахмурилась, изучая внезапного посетителя. Что ей теперь делать? И главное, что будет делать он? Что взбредет в его голову, Штраус не могла предугадать. Где-то должна была быть кнопка вызова медперсонала, но девушка не хотела шариться в темноте, рискуя спровоцировать Эфклифа на какие-нибудь необдуманные поступки. Лаксус так и не пришел. Загипсованная нога мешала двигаться, и попытка к бегству была обречена на провал. Можно было закричать, но это был крайний вариант. Пока её мозг лихорадочно соображал, тело медленно цепенело от бессознательного ужаса. Видимо, жизнь решила наказать Штраус за все её грехи. Ночной визитер тем временем шатался из стороны в сторону, пытаясь сфокусироваться на девушке. Он даже не помнил, как здесь очутился. Злая воля нетрезвого ума сама привела его в эту палату. Эта беловолосая красавица так сильно задела его гордыню, что он одно время не мог ни спать, ни есть, и думал только о ней. Его даже отправляли к психотерапевту... — Ты хоть помнишь, кто я такой? — требовательно спросил он. Мираджейн немного помедлила, заставляя себя успокоиться. Она не была уверена, что хочет с ним поболтать, но больше ей ничего не оставалось. — Помню. — Тогда ты должна понимать, — усмешка снова скривила его губы, — как я долго ждал этой встречи. — Правда? Штраус бы засмеялась, но сдержала неуместный порыв. Всё это было каким-то абсурдом. Она надеялась, что избавилась от прошлого, но оно навязчиво её преследовало. Мираджейн прекрасно помнила тот скандальный вечер после показа. Мягкий шепот в полумраке и прикосновение чужих рук к её спине — эти неприятные воспоминания довольно долго отравляли ей жизнь. Но это было не самое неприятное. Эфклиф не оставлял её в покое и одно время даже угрожал: писал письма, в которых красочно расписывал всё то, что сделал бы с ней при встрече. Потом, правда, его припугнули судебными разбирательствами, и это прекратилось, но... Штраус быстро забыла об этом, ведь ей удалось невозможное — она переселила свою семью в новый дом и рассталась с нелюбимой работой одним махом. Все её мечты сбылись, правда счастье оказалось недолгим. Если подумать, именно из-за её желаний Лисанна пострадала. Если бы Мираджейн не хотела так отчаянно дать своим родным всё, чего они заслуживают, её сестра осталась бы жива. Если бы она не захотела сегодня утром прийти к Лаксусу Дрееру, то не оказалась бы в палате с загипсованной ногой перед своим давним врагом. Если бы она ничего не хотела, то не встретилась бы в тот день с Иваном, и Лаксус не попал бы в больницу. Она сама виновата, что Стинг Эфклиф сейчас был здесь. «Бойтесь своих желаний...» Штраус немного понимала несчастье Стинга — он мучился по схожей причине. Только вот она ничем не могла ему помочь. Если Эфклиф напрашивается на неприятности, то он их получит. Но тут пьяный посетитель вытащил из кармана перочинный нож. Мираджейн почувствовала, как сердце ухнуло вниз. Это было уже не смешно. — Я объясню тебе, — проговорил он и облизал пересохшие губы. — Раз уж мы встретились в такой подходящей обстановке. Я писал тебе, помнишь? Штраус не ответила. Те письма было трудно забыть. Она побоялась, что если откроет рот, то содержимое желудка обязательно попросится наружу. — Ты отказала мне, — прошипел Стинг. — А я всегда добиваюсь того, кого хочу. «Так вот как это правильно делается» — отвлеченно подумала Мираджейн. Она чуть не засмеялась от абсурдности этой мысли. Нужно было захватить утром в палату к Дрееру нож. Глупая, глупая... Эфклиф прищурился. — Тебе кажется это смешным? Если до этого его штормило, то сейчас он стоял прямо, спина его была напряжена, а руки мелко тряслись. — Нет, — Мираджейн поняла, что совершила ошибку. — Извини. Что ты говорил? Он сделал шаг вперед. Девушка вовсе не выглядела напуганной, и это злило. Его глаза вспыхнули. «Он хочет меня убить» — обреченно решила Штраус. Кнопка медперсонала была где-то сбоку, но теперь не было ни шанса ей воспользоваться. Мираджейн постаралась отстраниться от лихорадочно мечущихся мыслей, которые только мешали. Она всегда это умела… Ей нужно было сосредоточится. Ну где же её темная сущность, когда она так нужна?! Неужели её жизнь закончится вот так? Если бы она хотя бы могла двигаться... «Нет» — твердо сказала себе девушка, сжав зубы и яростно глядя в полумрак. — «Ни за что!» Стинг гнусно хихикал и поигрывал ножом. Штраус смотрела на него, но видела какие-то несвязные картины, которые всполохами мелькали перед её глазами. Эльза лукаво улыбается и откидывает длинные волосы, чтобы не лезли в глаза. Она тянет Миру за руку... Эльфман обнимает её и Лис у новогодней ёлки. Брат счастливо смеется... Лисанна смотрит на неё невидящим взглядом и слепо тянет к ней руку. Кардиограмма выдает сплошную прямую... Лестничный пролет. Голубые глаза напротив, полные электричества. Легкое прикосновение губ... Мираджейн мотнула головой, прерывая видение. Умирать она уж точно не хотела. Было ещё столько всего... Были люди, которым она пообещала жить. Это была её жизнь, её!.. И она сама решала, как с ней поступить. И никто не смел угрожать ей. НИКТО. Девушка вдруг почувствовала, как по телу снизу вверх поднимается знакомая волна, и возликовала. Родная тьма пришла на выручку. Эфклиф все это время наблюдал за ней, и сейчас уже выглядел не таким уверенным. Штраус почувствовала, что в силах его переубедить. — Стинг, — она старалась говорить мягко, как с ребенком. — Скажи честно, ты ведь и не вспоминал обо мне до сегодняшнего дня. Тебе просто нужно пойти домой и как следует отдохнуть. Он молчал, склонив голову на бок, и это давало крохотную надежду достучаться до его сознания. — Вряд ли тебе полегчает от того, что ты со мной что-нибудь сделаешь. Поверь, я знаю, о чем говорю. Будет только хуже. «Пожалуйста» — думала Мира, затаив дыхание, — «просто уйди. Развернись. И. Уйди» Она скрестила пальцы рук под одеялом. Халат неприятно лип к холодной и мокрой спине; сердце стучало так громко, что Эфклиф, наверное, слышал. Он смотрел на неё слегка озадачено. Но... Стинг вдруг тихо рассмеялся, и его взгляд стал почти мягким. — Не пытайся заговорить мне зубы, малышка, — тихо сказал он. — У нас долгая ночь впереди. — Я закричу! — предупредила «малышка», с мрачной решительностью выпрямляясь на кровати. Тело после снотворного отказывалось повиноваться, и вряд ли она могла бы превзойти координацией своего визитера. — Тебя схватят и посадят. Я даю тебе шанс одуматься, и мы просто обо всем забудем. Стинг покачал головой. — Ты бы давно закричала, если б хотела, — вкрадчиво заметил он и покрутил в руке нож. — Ведь так? Это была правда: Мираджейн не знала, чего ждать от сумасшедшего блондина, и боялась, что на крики о помощи прибежит какая-нибудь медсестра. Если Эфклиф правда решился на убийство, то что тогда будет с ними?.. Он знал, что она не станет так рисковать, и его ухмылка стала самодовольной. — Вот и договорились, — спокойно сказал он и решительно сократил расстояние, так что Мира подалась назад, вжимаясь в подушку. Теперь он был прямо перед ней, она видела малейшие подробности его лица. Его глаза были мёртвыми, как окна дома, который покинули жильцы. Девушку бросило в дрожь от взгляда, который, она была уверена, снова будет преследовать её в кошмарах. Если она останется жива. Стинг склонился над ней. — Я знаю, ты любишь подраться, но лучше не делай этого, — его шепот опалял кожу. — Делай только то, что я скажу. Тогда тебе тоже будет приятно. И он приставил острое лезвие к её горлу. Искры побежали по её телу от того места, где холодная сталь врезалась в кожу. Штраус чуть не задохнулась от зловония, рванувшего ей в губы, и ей понадобилась вся выдержка, чтобы не дернуться. Эфклиф второй рукой уже забрался под одеяло и дотронулся до её загипсованной ноги. — Какая жалость, — притворно огорчился он. — Должно быть, здесь была такая нежная кожа… Его рука уверенно двинулась выше, а сам он попытался её поцеловать. Это было слишком. Мираджейн словно взорвалась изнутри. Она больше не могла терпеть. Её сознание померкло, позволяя темной ярости поглотить всё её существо. Всё произошло в доли секунды. Её здоровая нога согнулась в колене, и девушка изо всех сил пнула психа в грудь. Тот вскрикнул от неожиданности и успел все-таки задеть её ножом, оставив темный след под скулой. Штраус охнула от боли, схватившись за шею. Эфклиф хотел прижать её сверху, но девушка перекатилась с кровати на пол. Действуя на чистом адреналине, она по-борцовски кинулась ему под ноги, опрокидывая гада на пол. От удара у него вышибло дух, и нож выскользнул из разжавшихся на мгновение пальцев. Мира, собрав все силы, перегнулась через нападавшего и отшвырнула оружие как можно дальше, но этого оказалось достаточно, чтобы её крепко схватили за пояс. Стинг вдавливал её тело в себя, и Штраус показалось, что он сейчас выжмет из неё весь воздух и сломает ребра. Но руки у неё были свободны, и она еле как дотянулась до его головы, ткнув в глаза. Эфклиф взвыл, и хватка ослабла. Мираджейн закашлялась и жадно вдохнула необходимый кислород. Она попыталась вырваться. Это оказалось непросто, но ей все-таки удалось придавить его голову к полу, удерживая её в захвате. Теперь ей ничего не оставалось, кроме как напрягать мышцы изо всех сил, лишь бы мужчина не смог подняться. От напряжения и потери крови у неё поплыли круги перед глазами. Стинг рвался, как дикий зверь, пытаясь оттолкнуться от пола и выбраться из удушающего плена. — Помогите! — наконец-то закричала Мираджейн, вспомнив, что у неё есть голос. Она не знала, насколько хватит её сил. Эфклиф бился и рычал, пытаясь её задеть, но она не давала. Однако мужчине удалось дотянуться до её волос, и он крепко в них вцепился. От резкой боли из глаз брызнули слезы, и руки Штраус сами собой разжались. Мужчина тяжело дышал и продолжал тянуть. Мираджейн подумала, что вот теперь точно конец. Через секунду всё прекратилось. Кто-то отодрал от неё Стинга, и Штраус осталась лежать на полу одна, крепко зажмурившись и сжавшись в комок. Сердце бешено гремело в груди, ей казалось, что сейчас она расплавится от боли. В ушах стоял противный гул, а на языке был привкус крови. Руки дрожали, и девушка прижала их к себе. Она слышала звук удара, вопли пьяного Эфклифа, а потом всё стихло. Его вытолкали за дверь, и некоторое время она просто лежала, прислушиваясь. Вокруг была всеобъемлющая и всепоглощающая тишина. Голова как будто лопнула от перенапряжения — в ней не было ни мыслей, ни образов. Сейчас не было даже Мираджейн, словно она растворилась в пространстве. Кровь тихо капала из пореза, и девушка медленно утекала в небытие. Что-то мягко надавило ей на голову, и в глазах стало вдруг так светло, как будто ей прямо в лицо светили прожектором. Это было удивительное чувство, хотя в действительности она всё так же лежала одна в своей палате. Никого не было. Мираджейн Никого. — Мираджейн! Кто-то тормошил её, заставляя очнуться. — Приди в себя, ну же... Чей-то до боли знакомый голос. Разве он был когда-нибудь таким взволнованным? Мираджейн не собиралась поддаваться на провокации. Ей было хорошо в пустоте, и никуда не хотелось идти. — Давай, Штраус, давай! Резкий запах нашатыря выдернул её из небытия. Девушка моргала и никак не могла понять, что с ней. Перед внутренним взором прыгали неоновые круги, и зрение не хотело приходить в норму. Первым, что она увидела, был хмурый Лаксус Дреер. У него был очень тяжелый взгляд, который буквально вдавливал Штраус в постель. В постель?.. Кажется, она лежала на полу?.. Ей пришлось снова закрыть глаза, чтобы образумить настойчивое воображение. Но Лаксус почему-то никуда не делся. — Только не отключайтесь. Мне нужно обработать вашу рану, — его голос был хриплым и каким-то очень далеким. — Вам повезло, что она неглубокая. Сонная артерия не пострадала. Штраус еле кивнула. Дреер всё делал быстро. Он осторожно промыл и продезинфицировал порез, а потом наложил повязку, аккуратно придерживая голову девушки. Затем он помог ей умыться и оттереть запекшуюся корку с рук и лица. Мираджейн смотрела на него с каким-то безграничным удивлением, как будто не понимала, что он делает. Её белоснежные волосы были испачканы тоже, но тут ничего нельзя было сделать. Потом врач заставил её что-то выпить. Забирая стакан, Лаксус гадал, как часто ему придется вытаскивать Штраус из передряг. Опасное это дело — начинать отношения с человеком, у которого в шкафу сидят маньяки. Возможно, ему нужно завести карманную аптечку. И пистолет. — Как вы себя чувствуете? — спросил он. Штраус снова очнулась. Лаксус всё так же сидел возле неё на стуле. Хмурость из его облика никуда не делась, разве что лицо стало не таким напряженным. Но зато глаза... В палате горела настольная лампа, и они казались почти черными. — Н...нормально, — девушка едва могла ворочать языком. Кажется, она прикусила его, когда дралась со Стингом. Лаксус подвинулся чуть ближе. — Мираджейн, — он смотрел на неё, не отрываясь. Она не отвечала. Её вдруг начало мелко трясти, и дрожь перешла в настоящие конвульсии. Дреер, поколебавшись мгновение, мягко привлек девушку к себе, прижимая её голову к груди. Штраус задушено всхлипнула ему в рубашку и постепенно стала затихать в крепких объятиях. Звон в ушах сменился пульсирующими глухими ударами. Мираджейн приходила в себя и прислушивалась к звуку чужого сердцебиения. Смешно, что раньше она думала, будто у Дреера нет сердца, а сейчас оно стучало так быстро и громко. От мужчины пахло медикаментами, каким-то мылом, а ещё потом и кровью. Но это Мираджейн совершенно не беспокоило. — Скоро приедет полиция. Вам будут задавать вопросы. Мне нужно убедиться, что вы в адекватном состоянии, чтобы на них отвечать, — глубокий голос над её головой вырвал её из приятного забытья. — Это обязательно? — обреченно и тихо спросила она, не желая возвращаться в суровую действительность, в которой Лаксус Дреер больше никогда не собирался её обнимать. Лаксус сидел с закрытыми глазами. Штраус тихо дышала ему в ключицы, и он чувствовал тепло её губ своей кожей. Нейроны очень остро реагировали на близость Мираджейн и с поразительной скоростью распространяли биоэлектричество по его организму. — Я полагаю, вы должны подать в суд. — Но я... не хочу. Дрееру страшно не хотелось отстранять её от себя, и он усердно списывал это на необходимость поддержать пострадавшую в трудную минуту. У Штраус, по-видимому, был шок, и она ещё не пришла в себя. Конечно, ей не хотелось ничего обсуждать, но у Лаксуса было свое профессиональное мнение на этот счет, которое он уже проклинал. Ей нужно было говорить о том, что произошло, иначе подсознание могло заблокировать это переживание, и оно впоследствии могло вызвать непредсказуемые нарушения психики. Учитывая сложное строение личности Мираджейн, это могло стать катастрофой — Дреер давно был уверен, что не хотел бы видеть эту девушку своей пациенткой. — Почему? — осторожно спросил он. Штраус, пытаясь скрыть разочарование, легла головой на подушку. На мужчину она не смотрела, но даже без этого чувствовала, как минутное тепло и спокойствие сменилось потоком прохладного недопонимания. — Я не думаю, что Стинг сильно виноват, что у него поехала крыша. — Стинг? — Стинг Эфклиф. Один из владельцев корпорации «Black&White». Мы с ним... давно знакомы. — Все ваши старые знакомые хотят вас убить? — Лаксус не смог сдержать иронии в голосе. Мираджейн посмотрела на него очень устало, и у Дреера внутри шевельнулась совесть. — Возможно... я это заслужила, — медленно и отчетливо произнесла она, глядя в поголубевшие глаза врача. Мужчина поперхнулся воздухом и мучительно закашлялся в кулак. Он должен был ожидать от Штраус чего-то в этом духе, но всё равно её слова застали его врасплох. — Что... вы... несете? — выдохнул он в промежутках между спазмами в горле. В глазах девушки промелькнула растерянность. — Да нет, не в том смысле... Я просто на мгновение подумала об этом, когда... Когда он пришел. Но я очень рада, что все-таки осталась жива. Спасибо, что спасли меня. «Снова» — Не стоит благодарностей, — сипло ответил Лаксус и тут же добавил: — Эльза была права. Штраус вопросительно подняла брови. — Вас и на минуту нельзя оставить одну! Дреер не выдержал и схватился за волосы. У него тоже был шок, черт подери. Мираджейн в изумлении уставилась на мужчину, который раскачивался на стуле и выглядел немного сумасшедшим. Он думал, что опоздал. Когда он увидел лежащую на полу девушку, испачканную в крови, он думал, что потерял её. У Лаксуса тряслись руки, когда он пытался нащупать её пульс, и — о боги! — когда жизнь толкнулась в вене под его пальцами, он в полный голос застонал от облегчения. Мираджейн этого не слышала. Дреер с мучением посмотрел на неё. Девушка моргнула. — Простите, что доставляю вам столько хлопот, — глухо сказала она. Мужчина слегка отшатнулся, словно ему влепили пощечину. — Если бы я знал, что за вами гоняется психопат, то вообще бы вас запер дома, — сказал он довольно-таки сердито. — За мной постоянно гоняются какие-то психопаты, — чуть улыбнулась Штраус, — так что я не сильно удивлена. — Я надеюсь, вы не меня имеете в виду. — Ну что вы. Лаксус постарался взять себя в руки, чтобы не пугать Мираджейн резкими движениями. Какое-то время просто на неё смотрел, запоминая все детали, от растрепанной челки до припухших губ, с которых он сегодня стирал кровь после её неудачного падения на льду. Штраус бесстрашно и отчаянно сражалась за свою жизнь, и даже покушение не произвело на неё должного эффекта. — И вы даже не испугались, — Дреер сцепил руки в замок, чтобы они не дрожали. — Вы хоть воспользовались кнопкой вызова медперсонала?.. — Нет. — Нет... — неверяще повторил он. — А если бы я не пришел? Этот вопрос заставил Мираджейн нахмуриться. — Но вы же пришли. Лаксус медленно покачал головой. За годы работы в своей сфере он много чего повидал. Он встречался и с насильниками, и с убийцами в психиатрической лечебнице, куда дед посылал его на практику. Он изучал их истории, наблюдал за лечением, общался с опытными психиатрами, чтобы потом в своей больнице лечить жертв всех этих уголовников. Но Мираджейн не считала себя жертвой, она, похоже, даже ничуть не расстроилась (при этой мысли у Лаксуса пробегал холодок по спине), что к ней посреди ночи ввалился маньяк с ножом. У неё с головой было даже хуже, чем он думал. Боже правый, никакой придурок, кроме него, больше не посмеет подойти к этой девушке. — А вы меня ждали? — Да. Она сказала это так просто и искренне, что Дреер растерялся. Он думал, она его ненавидит. Но Штраус так просто призналась, что ждала его. Стоило ли надеяться?.. — Честно говоря, — он задумчиво разглядывал умиротворенное лицо Мираджейн, — я теперь даже сомневаюсь, кому нужна помощь: вам, или этому идиоту. — У меня был гипс. Я не могла драться в полную силу. — Ну тогда, конечно, вам. Девушка усмехнулась, глядя, как Дреер возводит глаза к потолку. — Все равно вы должны подать заявление. Если этот... как его. — Эфклиф. — Если Эфклиф напал на вас, вы не думаете, что он может быть опасен и для других? Ведь не у всех есть... ваши способности... к самозащите. Мираджейн вздохнула. — Да, наверное. Вы правы. Но я не люблю суды. — Я тоже. Оба вспомнили об Иване Дреере. Его мрачная тень неотступно следовала за Лаксусом попятам, а теперь и Мираджейн была связана с его отцом. Это было несправедливо, потому что врач не хотел пятнать её светлый образ в своем сознании. В эту минуту в дверь постучали, и в палату вошел главврач в сопровождении представителя правопорядка. Им был полноватый мужчина лет сорока, одетый в полицейскую форму. Лаксус поднялся с места, расправляя плечи. — Прошу прощения, — сказал Макаров. Он выглядел очень серьезным. — Мисс Штраус, это беспрецедентно… Такое серьезное нарушение порядка случилось в первый раз за всю историю больницы. Я приношу вам свои глубочайшие извинения. С вами хотят побеседовать. Девушка кивнула, приподнимаясь на локтях. — Вы можете лежать, мисс Штраус, — быстро сказал полицейский и показал удостоверение. — Мне нужно только опросить вас и составить протокол. Потом он взглянул на светловолосого мужчину, шагнувшего вперед. — Вы гражданский? — уточнил служитель порядка у Лаксуса. — Я свидетель. К тому же я врач, — холодно ответил Дреер. — Я оказал первую помощь пострадавшей и могу дать письменные показания. — Мистер Дреер — начальник психотерапевтического отделения, — поскорее вмешался Макаров, зная об отношении Лаксуса к правопорядку. — Вы родственники? — немного удивленно спросил полицейский. — Не думал, что это относится к делу, — едко заметил Лаксус. — А, да... Кхм. Разумеется. Мисс Штраус... Он формально опросил её о происшествии. — Вы говорите, у нападавшего был нож? — Да. Мне удалось выбить его из руки. Полицейский осмотрел палату и обнаружил оружие, отлетевшее в угол. Он надел резиновую перчатку и спрятал нож в зип-пакет. — Вы начали защищаться уже после того, как вам пригрозили оружием? — Да. — Как вам угрожали? — Он приставил мне нож к горлу и начал приставать. — Были какие-то словесные угрозы, обещания причинить боль или убить? — Да, он говорил со мной... Намекал. А потом сразу напал. Полицейский записал. — Какой ущерб причинен самочувствию пострадавшей? — спросил он у Лаксуса. Дреер кратко пояснил и добавил: — Я психотерапевт, поэтому в первую очередь буду судить об ущербе, причиненном психике мисс Штраус. Полицейский сделал пометку в блокноте. — Мисс Штраус, для возбуждения уголовного дела вам нужно будет явиться завтра в участок и подать заявление. Мы задержали подозреваемого... — тут он запнулся. — Подозреваемый находился в состоянии алкогольного опьянения и был без сознания, когда мы с напарником прибыли сюда. Ваш сотрудник сказал, что этот человек вел себя агрессивно, вырывался, и его оглушили. Похоже, ему тоже необходимо медицинское обследование. Когда он полностью придет в себя, то, вероятно, свяжется с адвокатом. — Это я его задержал, — нахмурился Лаксус. — Я еле успел оттащить его от девушки и был вынужден применить физическое воздействие. Полицейский снова сделал запись. — Вы даете свое согласие на вызов в участок в случае необходимости уточнения деталей в ходе следствия? — Да. — В таком случае, с вами свяжутся. Всего доброго, — и служитель правопорядка покинул палату в сопровождении главврача под недружелюбным взглядом светловолосого мужчины. В комнате стало тихо. Штраус только сейчас поняла, что задержала дыхание, и со свистом выпустила воздух сквозь зубы. Дреер обернулся к ней. — Вы обязаны завтра явиться в участок, — с напором сказал он. Мира закрыла глаза. — Я знаю, да. Девушка поняла, что разговор окончен. Дреер добился её согласия, а теперь попрощается и уйдет, и она останется одна на один со своими страхами. Если бы не нападение, их разговор, возможно, сложился бы иначе, но сейчас на это нечего было и рассчитывать. Но Дреер, кажется, никуда не собирался. Он подошел к её постели и встал рядом, положив руки на спинку стула. — Мне нужно знать, — у Мираджейн по коже побежали мурашки от его глубокого голоса, — почему Стинг Эфклиф напал на вас. — Это неважно, — Штраус действительно так думала. — Неужели? — сузил глаза Лаксус. — Я так не считаю. Мира решила, что раз Дреера интересует только это, то пускай. Он задержался, чтобы выяснить причину нападения? Прекрасно. Может, он вообще не собирался к ней заходить, а просто шел мимо, как всегда?.. — Хорошо, — она начинала злиться. — Садитесь, я расскажу. Но при одном условии. Врач постарался выглядеть не сильно заинтересованным, снова приземляясь на стул. — Каком? Штраус сумрачно усмехнулась. — Вы тоже ответите на один мой вопрос. Честно. Дреер склонил голову, признавая поражение. — Хорошо. Я согласен. Мираджейн помолчала, сдерживая раздражение от его покорного вида. Или он притворяется, или издевается. Но она не собиралась отступать и выполнила свою часть сделки, рассказав врачу всё о том вечере после показа, и описала подробности, которых не знала даже Эльза. Почему-то девушке было совсем не трудно говорить об этом, как будто это не ей только что угрожали ножом. Сегодня утром Дреер выставил её за дверь, но он не смог так же легко избавить её от доверия, которое родилось у Штраус в сердце. Она чувствовала себя рядом с этим эгоистичным психиатром правильно и ничего не могла с этим поделать. «Это потому что ему все равно» — убеждала себя Штраус, глядя на свои руки. С самого начала ему не было до неё дела. Но он ведь спас ей жизнь? Лаксус слушал девушку внимательно, не перебивая, и в который раз поражался силе личности, заключенной в этом хрупком теле. Казалось, что Мираджейн вообще ничего на свете не боится; она отчаянно сражалась за свою жизнь. Дреер понял, что если бы Штраус погибла бы по его вине, он себе этого никогда бы не простил. — Вы меня слышите? — донеслось до него. Оказывается, он так глубоко задумался, что пропустил какую-то фразу. Девушка смотрела на него в упор своими невозможно-синими глазами. Он прочитал в них свой приговор. — Что? — Я рассказала вам. Теперь моя очередь спрашивать. Лаксус сцепил пальцы и выпрямился на стуле. Он кивнул. — Зачем вы пришли? — выпалила Мираджейн. Повисла тишина. Никто из них не шевелился: молодые люди как будто превратились в две напряженные статуи, замершие в различных позах. Штраус чувствовала, как горевшая в ней решимость тает с каждой секундой молчания, и в какой-то момент поняла, что не хочет, чтобы Лаксус ей отвечал. Она ведь сегодня уже убедилась, что от исполнения желаний бывает только хуже. Дреер не знал, с чего начать. — Я... — голос получился какой-то хриплый, и мужчина кашлянул, — хотел с вами поговорить. Мираджейн почувствовала, как её сердце неуверенно ёкнуло и забилось быстрее. — Видите ли... У меня есть одна проблема. «Только одна?» — так и подмывало её спросить, но девушка сдержалась. Она не хотела спугнуть момент истины. Дреер на мгновение привычным жестом сжал пальцами переносицу и тут же отдернул руку — ушибленный нос сразу дал о себе знать. Он посмотрел в глаза беловолосой девушке. — Это прозвучит странно, но... Я не знаю, как ещё объяснить. Ситуация, которая между нами сложилась... Вам непросто меня понять. Вы счастливый человек, Мираджейн, вы никогда не работали в психиатрии. Видите ли, я не просто так избегаю взаимоотношений с людьми; на то есть причина, и я о ней никогда никому не говорил. Дело в том... — Лаксус резко замолчал. Слова не желали слушаться и складываться в правильные предложения. Если бы Дреер знал, что объяснять свои чувства так сложно, то относился бы к этому проявлению со стороны других людей более деликатно. Мираджейн, задержав дыхание, ждала, когда он продолжит. — Дело в том, — повторил он, — что я боюсь темноты. Мужчина слегка поморщился от того, как это нелепо прозвучало. — Боитесь... темноты? — Штраус не ожидала такого признания. — Этот страх преследует меня с детства. Это связано с... семейными обстоятельствами. Вы о них знаете. — Но... — неуверенно произнесла девушка, прилагая усилия, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость, — Разве темнота и одиночество — не одно и то же? А вы отвергаете все попытки к вам приблизиться. Лаксус подавил фантомный восторг. Штраус была умна, и это облегчало ему жизнь. — Не совсем. Темнота — это страх перед неизвестностью. Неизвестность — это наше высшее «Я», которому очень удобно контролировать нас через чувства и эмоции. А вот рациональный ум ему неподвластен. — Но разве это не есть цель жизни человека — установить связь со своим высшим «Я»? — удивилась Мираджейн. — Цели в жизни у всех разные, — возразил Дреер. — Если мыслить в космических масштабах, то, возможно, вы правы. Но не всем суждено достигать просветления и уходить в Нирвану. Меня устраивает моё существование, и до этого момента я вполне успешно справлялся со своим внутренним миром. Тут Лаксус подумал, что это не совсем правда. Если бы его все устраивало, то он бы сейчас не разговаривал с Мираджейн. Штраус поразил тот факт, что Лаксус осознанно игнорировал духовную составляющую жизни. Она даже предположить не могла, что психотерапевт может так спокойно рассуждать о вселенских истинах на языке обыденной повседневности. Он так глубоко понимал суть вещей, а себе не давал даже шанса продвинуться дальше «укоренившегося рационализма». — Я говорю всё это для того, чтобы ещё раз напомнить вам, что я не самый приятный человек на свете. Правда, вам напоминать об этом не нужно... У вас большой опыт. Поэтому вы можете на меня обижаться, тут я ничего не могу исправить. Но... Может, я не должен об этом говорить... Мираджейн была в смятении. Дреер склонил голову так, что тень от светлых волос упала на его лицо, и его голос зазвучал твердо: — С момента нашей первой встречи вы прочно поселились в моем подсознании. Сейчас оно пытается свести меня с ума, и у меня нет никаких шансов справиться с этим... без вас. Вы знаете, что я никогда ничего не делаю без личной выгоды. Вы знаете о моем отношении к чувствам других людей. У вас нет никаких причин соглашаться, — он поднял голову и посмотрел на неё почти с мольбой, — но я просто хотел попросить вас... помочь мне разобраться в этом. Штраус онемела от пронзительного одиночества, которое плескалось в светлых глазах напротив. Её сердце свело судорогой, когда до неё вдруг дошло, что Лаксус Дреер давно влюбился в неё, и до сих пор не может этого понять. — А какая... мне от этого польза? — с трудом спросила она. — Ведь вы говорите, что все ваши порывы — просто отклонение от нормы. Вряд ли я смогу помочь вам... достигнуть прежнего состояния. — Я не об этом прошу, — Дреер моргнул. — К тому же я не говорил, что для вас не будет никакой пользы. Я тоже могу вам кое-чем помочь. — Чем? — сглотнула девушка. — Наладить вашу личную жизнь. Он сказал это, вроде бы. Но Мираджейн не была уверена, потому что она на мгновение оглохла. — Что? — ей казалось, что сознание опять покидает её. Дреер чувствовал себя беспомощным. О чем он только думал? Мираджейн никогда не согласится на отношения ради взаимной выгоды. Но ведь он хотел предложить ей не только это. Лаксус объяснил ей ход своих мыслей, но так и не смог сказать самого главного. Темнота бешено толкалась внутри него, пытаясь вырваться наружу и дать ему подсказку. Он сдерживал её, как мог, но в какой-то момент просто сдался, позволяя ей растечься по своему сознанию, и перестал думать. Слова сами вылетели наружу: — Ты мне нужна. Это было самое искреннее и правдивое, что было у Лаксуса внутри, поэтому ему вдруг стало очень легко. Даже если Мираджейн пошлет его к чертовой матери, он хотя бы смог признаться ей в своей самой страшной слабости. Он ждал её возмущения, но Штраус молчала, задумчиво глядя куда-то в пространство. Она как будто что-то для себя решала, и Дреер был уверен, что выбор будет не в его пользу. Он сомкнул челюсть и приготовился вежливо попрощаться, когда девушка вдруг посмотрела ему в глаза — решительно и прямо. — Это не так уж страшно, — тихо сказала она и подняла руку, едва касаясь пальцами его лица. Лаксус вздрогнул всем телом, но не отодвинулся. — Нуждаться в ком-то. В её взгляде звучал вопрос. Пальцы зависли в воздухе, и под ними скапливалось густое напряжение. Лаксус был похож на загнанного зверя, который был ранен и которому было больно. Но она могла ему помочь. Она этого хотела. Он молча кивнул, прикрыв глаза. Её рука коснулась его лица. Не веря, что ей это позволено, Мира очень аккуратно прочертила линию шрама, пересекающего его глаз. Затем она невесомым прикосновением разгладила складку между его бровей, заставляя его расслабиться. Не торопясь, она ласково обвела угловато-правильный контур скул. Мираджейн не боялась темноты. Она была в её руках. — Я сейчас растаю, — тихо пробормотал Лаксус. Момент исчез, и его отголосок остался трепетным чувством где-то в груди Штраус. Она несильно щелкнула мужчину по носу. — Ты все испортил, — заметила она. Тогда он открыл глаза и посмотрел на неё. Светлый ореол радужки был еле заметен, полностью затопленный чернотой зрачка. — Испортил?.. Мира даже охнуть не успела, как Дреер вдруг подался вперед и оперся руками на больничную койку, нависая над ней. Его лицо оказалось очень близко. — Ты когда-нибудь теряла голову от одного только прикосновения? — яростно прошептал он. Его горячее дыхание медленно плавило Мираджейн, заставляя подниматься откуда-то из самых глубин тягучую, тяжелую волну. — Знаешь, каково это? — Нет, — выдохнула она. Её белые волосы разметались по подушке, а глаза поблескивали, отражая неяркий свет лампы. Лаксус на секунду застыл, запечатлевая этот неземной образ в своей памяти. — Ну так я тебе объясню. Он склонился и стер все границы, целуя её. Медленно. Тягуче. Жадно. Второй раз за день Мираджейн перестала существовать. Её тело превратилось в один сплошной непрекращающийся пожар, и было невозможно оставаться внутри него. Она как будто подпрыгнула вверх и мягко взлетела над своей головой, а Лаксус в это время своими губами лишал её остатков разума. Его высоковольтное напряжение било по всем нейронам её головного мозга. В темноте даже казалось, что вокруг них и правда вспыхивают голубые искры. Штраус чувствовала, что ещё немного, и она пройдет точку невозврата, и тогда будет уже невозможно восстановить связь с реальностью. Лаксус не знал, сможет ли остановиться. Он не был готов к тому, что его самообладание так скоропостижно развалится, а на его руинах запляшут бесовские огни. Внутри него творилась какая-то Вальпургиева ночь, и Мираджейн была главной ведьмой на этом балу. Здравый смысл горел на костре, вокруг него плясали черти, а ум капитулировал, пребывая в суеверном ужасе. Ликующая нечисть подбросила в костер порубленную на поленья рациональность, и Дреер понял, что сейчас окончательно сгорит и останется без крыши над головой на всю оставшуюся жизнь. Он отстранился от Штраус, пытаясь взять под контроль хотя бы дыхательную систему. Её глаза были крепко закрыты, и она правда немного была похожа на ведьму — с алыми губами и волосами, местами выпачканными в засохшей крови. Лаксус не удержался и провел ладонью по её гладкой щеке, ощущая под пальцами тонкую нежную кожу. Он на автомате дошел до её скрытой бинтами сонной артерии, и в первую секунду Дреер всерьез решил что у девушки нет пульса. Не успел он испугаться, как почувствовал легкий толчок, а потом ещё один и ещё, и выдохнул с облегчением. Мираджейн открыла глаза и посмотрела на него каким-то странным взглядом, как будто упала с небес на землю. — Ты не дышала, — оправдался Лаксус, неловко убирая руку с её шеи. Она словно и не заметила его заминки. — Что ты со мной сделал? — недоуменно спросила она. — Я? — удивился Дреер. — Ну... Обычно люди это называют поцелуем, но если тебя интересует терминология... В ведьминских глазах появился опасный огонек. Его спасло только то, что Мираджейн ещё не до конца пришла в себя. — Мне казалось, что я... чуть не умерла, — она попыталась найти подходящие слова, чтобы описать состояние, в котором она побывала. — Тебе было так плохо? — с иронией осведомился Лаксус. Штраус стукнула его, если б могла. — Конечно, нет. Это было даже слишком хорошо... — она осеклась. Дреер улыбался. Это было очень непривычное зрелище. У него была обаятельная улыбка, отдающая хитрецой, и Мираджейн вдруг почувствовала себя глупой школьницей, тающей от одного только взгляда на подростка-хулигана. В его растрепанных волосах, казалось, до сих пор пробегали маленькие искорки. — Так это значит, ты согласна? — спросил он с нахальным блеском в глазах. — Или мне подать заявление? Штраус ужаснулась подобной перспективе. Дреер же не мог всерьез свести все, что между ними было, к бумажным формальностям? Или мог?.. — Где мне расписаться? Лаксус улыбнулся ещё шире. — Ну, расписываться пока не будем. Девушка медленно покраснела и отвела глаза, когда поняла, как он интерпретировал её слова. Она фыркнула от негодования. — У тебя все не как у людей, Лаксус Дреер. — Я предупреждал. Мираджейн вздохнула. Как бы это не обернулось для неё мучениями, но все же... Штраус была счастлива. Лаксус, с удовольствием глядя на смутившуюся девушку, облокотился на спинку стула. У них с Мираджей по определению не могло быть нормальных отношений, потому что они оба были ненормальными. Но зато им не будет скучно. Он вдруг вспомнил, что на дворе скоро утро, а они ещё не ложились спать. — Тебе стоит отдохнуть, — посоветовал врач. — Осталось не так уж много времени. — Не уверена, что смогу уснуть. В этой странной реальности был Лаксус, а во сне её ждали пустые и мертвые глаза Стинга Эфклифа. Мираджейн не знала, как попросить Дреера остаться. Он, наверное, догадался об этом, потому что сказал: — К сожалению, здесь только одна кровать, а я предпочитаю спать лежа. — На полу довольно просторно, — Штраус не думала, что это прозвучит так ехидно. — Я все-таки спас тебе жизнь, — с упреком ответил мужчина. — Но если хочешь, я могу уйти. Девушка прикусила язык. — Останься, — тихо попросила она и подвинулась, освобождая ему место. Дреер поднял брови. Он не ожидал, что Мираджейн воспримет его угрозу так буквально, но был не против. Врач не особенно страдал от ложного смущения, поэтому потянулся до хруста, а потом плавным движением переместился к Штраус под бок. Она повернулась к нему лицом. Места для двоих было явно маловато, но девушка только сказала: — Ты не выключишь свет? Эта простая просьба повергла Лаксуса в замешательство. В темноте прятался его страх. — Если я вдруг проснусь посреди ночи, то тебе придется меня успокаивать, — нашелся он. Мираджейн усмехнулась. — Если я не разбужу тебя раньше. Мне тоже иногда снятся кошмары. Дреер, не желая выглядеть в её глазах трусом, протянул руку и выключил настольную лампу. — Договорились, — прошептал он. Он напряженно всматривался в обступившую их темноту и терпеливо ждал, когда она попытается пробраться ему под кожу. Но Мираджейн лежала совсем рядом, и, слушая её тихое дыхание, он постепенно расслабился. Девушка робко положила теплую ладошку ему на грудь. — Легче? — спросила она тоже шепотом. Лаксус не ответил, и девушка, подождав немного, решила, что он заснул. Она хотела отвернуться, чтобы не мешать ему. Но как только она убрала ладонь, Дреер тут же недовольно заворчал и притянул Штраус к себе. Мираджейн крепко зажмурилась от распирающего её счастья и широко улыбнулась. Она мысленно поблагодарила темноту, которая заставила невозможное свершиться.